10. Согласно его сводке, 42 человека могли бы продолжить работать на Венгерской государственной железной дороге, 55 служащих можно было оставить на городской службе, для 16 человек он ходатайствовал о дальнейшем выделении им персональных пенсий. Для наиболее бедных (28 человек) обеспечили бесплатное питание, для 31 человека – выдачу по полукилограмма хлеба в день. Дальнейшее использование эмигрантов в качестве служащих он, однако, не рекомендовал, полагая, что это приведёт к снижению численной доли венгров на госслужбе в этом крае. Для предупреждения этого он инициировал переселение русских, проживавших в Суботице, вглубь страны. Подход к решению имевшихся проблем и положение в Суботице могут быть в целом охарактеризованы следующим образом: выстраиваемая военная, а впоследствии и гражданская администрация стремилась, в первую очередь, к стабилизации венгерской власти; с этой целью она опиралась преимущественно на венгерских служащих, прибывавших – иногда возвращавшихся на прежнее место жительства – из метрополии, нередко отодвигая на второй план даже и местных венгров. В то же время материальные пособия беженцам новые власти по возможности старались сохранить.
Ситуация ухудшилась, когда Венгрия 27 июня 1941 г. вступила в войну с СССР – после бомбардировки Кошице (расцененной как советское нападение) венгерское правительство заявило, что страна находится в состоянии войны с Советским Союзом. После этого в отношении иностранцев принимались особые распоряжения, в том числе специальные, касающиеся советских граждан и «вообще русских»11. Первых посчитали необходимым интернировать, а в отношении бывших российских граждан ввели режим обязательной явки. Подозрительных русских, живших на территории Венгрии в ее трианонских границах, решили интернировать, а тех, кто проживал на воссоединённых территориях, в том числе в Южном крае, предложили, «как правило, изолировать». Русских, получивших венгерское гражданство, также подвергали усиленному контролю. Поскольку на воссоединённых территориях уже на начальном этапе ввели военную администрацию, соответствующие предписания относительно вышеуказанных лиц издавал (наряду с органами МВД) военно-административный отдел начальника Генерального штаба венгерской Армии12.
Проблемы русской колонии, жившей в Южном крае, дошли и до венгерских правительственных органов. Согласно представлению13, поступившему летом 1941 г. в Министерство финансов, русские офицеры, а также их вдовы из города Нови-Сад не получали причитающихся им пособий, которые в Югославии им выплачивались с 1926 г. В Меморандуме, подготовленном в июле 1941 г. на основании рапорта уполномоченного Русского Красного Креста в Венгрии на имя госсекретаря Министерства внутренних дел страны Миклоша Бонцоша, был изложен вопрос о положении русских эмигрантов в Южном крае14. Общая их численность была оценена в 4 000 человек, в том числе в Нови-Саде было зарегистрировано 1 500, Суботице – 700 и в Сомборе 250 человек (противоречивость данных, встречающихся в разных источниках, можно объяснить военным положением, интернированием и т. п.). Как отмечалось в документах, коменданты военной администрации с пониманием относились к проблемам русских эмигрантов, но помочь – за неимением материальных средств и в силу незнания русскими венгерского языка – не могли. В силу этого в Нови-Саде и Суботице были созданы комиссии Красного Креста, во главе которых стояли уважаемые представители из числа местных русских. В Нови-Саде для 50 семей организовали народные столовые, а вот детские сады ни там, ни в Суботице не смогли содержать. В Суботице и Сомборе не удалось открыть народные столовые, хотя в этих двух городах нужно было позаботиться в общей сложности о 300 инвалидах и 400 детях. Поэтому каждый раз приходилось просить помощи у Красного Креста и Фонда защиты семьи. Уполномоченный Красного Креста при этом подчёркивал, что речь идёт об элите русской эмиграции: высокого ранга офицерах, старших чиновниках, университетских преподавателях. Ссылаясь на это, он просил сохранить социальные учреждения, школы, всю систему благотворительности.
Однако никаких существенных изменений не произошло: в сентябре 1941 г. генерал-лейтенант Константин Апухтин, согласно документам, «самый старший по званию»15 из живших в Венгрии в то время русских офицеров (председатель наиболее значимой организации русских военных эмигрантов, действовавшей в Южном крае, и руководитель отделения Русского Красного Креста в Нови-Саде), лично и уже не в первый раз передал венгерским властям «Пожелания русских бачкайских16 эмигрантов». Министерство внутренних дел, однако, не могло взять на себя решение их социальных проблем. В декабре 1941 г. была составлена новая записка, в которой описывалось положение русских эмигрантов в Бачке и снова подчёркивалось, что высшие слои русских в Нови-Саде ввергнуты в нищету – причем именно те, кто ранее оказывал влияние на общественную и политическую жизнь Сербии.
В то время как русские в Южном крае пытались решить свои проблемы с выживанием, после объявления венгерским правительством войны Советскому Союзу проявились однозначные приметы того, что немцы хотят использовать русскую эмиграцию в Венгрии в качестве инструмента для достижения своих собственных целей. Хотя те, кто симпатизировал немцам, здесь были в меньшинстве, их позиции после военных успехов вермахта в определенной мере усилились. Об этом свидетельствуют несколько донесений, которые в сентябре 1941 г. представитель русской диаспоры Анатолий Защенко подготовил на основе своих бесед с немецким журналистом Карлом Вольфом17. Вольфа интересовали, в первую очередь, практические вопросы: сколько русских эмигрантов проживает в Венгрии, организованы ли они, собираются ли создать свою организацию, кому будут подчинены? В своём ответе Защенко упомянул 7000 эмигрантов, которых в дальнейшем предполагалось вовлечь в организацию, подчиненную венгерскому правительству, сотрудничавшему с немецким правительством. Вольф попросил также дать отчёт о состоявшемся незадолго до этого в Будапеште антибольшевистском собрании русских эмигрантов, а также пояснить, поддерживает ли венгерское правительство устремления эмигрантов. Важной частью разговора стало прогнозирование будущего: Вольфа интересовало, есть ли в среде эмигрантов люди, готовые взять на себя миссию по возрождению России и каковы их представления «относительно России будущего». На этот вопрос Защенко дал уклончивый ответ: «Здесь, в эмиграции, мы не можем принять решение о государственной форме будущей России: суть в том, что мы хотим построить свободную национальную действующую Россию на основе национальной рабочей солидарности» (этот ответ особенно понравился Вольфу). Этими словами Защенко завершил донесение, в котором подытожил цели и устремления эмигрантов (оно в полной мере отразило и их иллюзии). Он утверждал: «Истинный русский народ – и в эмиграции, и у себя дома – увидел шанс на осуществление своих чаяний, когда войска вождя и канцлера Гитлера начали борьбу с большевизмом». По мнению Защенко, русская эмиграция по отдельным персональным вопросам может быть и разобщена, однако она едина в своём неприятии идей коммунизма. Желание эмиграции: внести свой вклад «в дело борьбы, которая в настоящее время ведётся на земле России в интересах спасения всего человечества». Немцам, таким образом, удалось внушить немалой части белой эмиграции уверенность в том, что они на неё рассчитывают как в борьбе против Советского Союза, так и при последующем восстановлении России. В пропаганде, рассчитанной на русских эмигрантов в Венгрии, упор делался на «крестовый поход против большевиков», более того, задачи войны были сведены к самому этому походу. Является очевидным, однако, тот факт, что вопреки иллюзиям, бытовавшим в эмигрантской среде, в действительности устремления Гитлера ни в коей мере не были направлены на воссоздание новой свободной России.
В ноябре 1941 г. принял конкретные очертания план, согласно которому представители русской эмиграции должны были нести военную службу под немецким командованием18. Как следует из одного донесения, немецкая комендатура в Белграде провела переговоры с жившим в Нови-Саде генералом Апухтиным о наборе в воинские подразделения проживавших в Венгрии русских в возрасте от 18 до 50 лет. Как выяснилось, многие эмигранты протестовали против этой акции; кроме того, в компетентных венгерских органах существовали подозрения, что они «поспешат донести об этой акции англо-американским дипломатическим кругам, представив её в тенденциозном виде» (Венгрия пока еще не находилась в состоянии войны с Великобританией и США). Венгерский Генеральный штаб предусмотрел выделить на эти расходы 1.500.000 пенгё, а поскольку многие претендовали на право распоряжаться этой суммой, в донесении содержалось предсказание, что со стороны «проигравших» можно ожидать политических интриг. Важно, однако, отметить, что, согласно имеющимся сведениям, немцы брали на себя не только издержки, связанные с вербовкой и транспортировкой добровольцев, но и обещали оказать помощь членам их семей, тем самым вопрос о материальном положении волонтёров мог бы быть удовлетворительным образом решен (как мы отметили выше, в то время русские в Южном крае уже в течение нескольких месяцев вели борьбу за выживание). Вопрос, однако, не был столь простым, поскольку об этой акции не знали ни венгерское Министерство иностранных дел, ни даже премьер-министр; в выше указанном донесении обращается внимание министра внутренних дел на то, что вербовка русских эмигрантов может иметь нежелательные внешнеполитические последствия.
Немногим позднее в уведомлении19 начальника Генштаба Армии, направленном в адрес министра внутренних дел, сообщалось, что генерал Апухтин получил одобрение премьер-министра на то, чтобы приступить к набору добровольцев. В Нови-Саде их записали в группы по 125 человек в каждой, а затем, после медицинского освидетельствования, передали в Сербии немцам, которые сформировали из них корпус русских эмигрантов под названием «Schutzkorps». Первую группу планировалось отправить на фронт 15 декабря 1941 г. Апухтин изложил условия