Формирование Российской империи в XV – начале XVIII века: наследство Руси, Византии и Орды
«Се яз Князь великий Василей Васильевич, Московский и Новгородский и Ростовский и Пермский и иных» – это скромный титул Московского князя в договоре с королем Польши и великим князем литовским в 1449 году1.
«Божиею поспешествующей милостию Мы, Петр Первый, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Князь Эстляндский, Лифляндский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский и Всея Северныя страны Повелитель и Государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских Царей, и Кабардинския земли, Черкасских и Горских князей и иных наследный Государь и Обладатель». Таков был титул Петра I в 1721 году2.
Титул 1721 года в сравнении с титулом 1449 года содержит целый ряд новых элементов: 1) понятие «самодержец», принадлежавшее ранее византийскому автократору-царю; 2) понятие «царь», с одной стороны, в отношении всей России (в более раннем времени «всей Руси»), с другой стороны, царь Казани, Астрахани и Сибири, значит, трех ханств – наследников Золотой Орды, которые в русских источниках всегда назывались царствами; 3) понятие «император», введенное в 1721 году по примеру римских императоров. Только с этого года Россия и стала, собственно, называться империей; 4) названия многих земель, которые с XV до начала XVIII века входили в состав России.
Сравнение титулов показывает, что в течение примерно 270 лет из Великого княжества Московского, одной из нескольких политических единиц Руси, образовалась огромная евразийская империя, которая распространилась с берегов Балтийского моря до берегов Тихого океана, с Кольского полуострова на берегу Ледовитого океана до Астрахани на Каспийском море и до Киева на Днепре.
Древняя Русь возникла в контексте Евразии на перекрестке торговых путей из Балтийского в Черное и Каспийское моря, в Константинополь и Багдад, и из Центральной Европы в Крым. Она находилась под влиянием византийско-православной, норманско-языческой, римско-латинской, степной и исламской цивилизаций. С христианизацией в конце X века усилилось воздействие православных культур греков и южных славян; с завоеванием большой части Руси монголо-татарами в XIII веке она стала частью огромной Монгольской империи. В XIV и XV столетиях северо-западная Русь была провинцией Золотой Орды, и русские князья, среди которых Московский князь выделялся как ведущая сила, платили дань ханам в Сарае; западная Русь одновременно была подчинена великим князьям литовским.
В XV столетии политический порядок Евразии резко изменился. Пали империи Византии и Золотой Орды, а вместе с ними – самые важные духовные и политические координаты Москвы и других княжеств северо-восточной Руси. Постимперская ситуация середины XV века явилась исходным пунктом для возникновения Российской империи3.
Сразу началась борьба за наследство Золотой Орды в Восточной Европе. Орда в середине XV века распалась на Крымское, Казанское, Астраханское и Сибирское ханства – все под правлением чингисидов, – а также Ногайскую Орду и Московское великое княжество. Самыми сильными конкурентами среди наследников были Крым, Казань и Москва. Победу одержало Московское великое княжество, которое таким образом превратилось в Российскую империю. Наследниками Византии уже в 1453 году окончательно оказались османские турки. Они восстановили большую часть Византийской империи в Азии и Европе и стали ведущей державой Средиземного моря.
Парадокс состоит в том, что наследником православной империи стала исламская держава Азии, а наследником степной исламской империи – православное восточноевропейское государство. Московский великий князь после падения Константинополя был даже единственным суверенным православным правителем. Имел ли он претензии на наследство византийского императора? Второй брак Ивана III в 1472 году с Зоэ-Софией, племянницей последнего византийского императора, и некоторые сочинения церковных писателей этого же периода, которые называют Москву «Третьим и последним Римом», указывают на возможность такого намерения. В историографии долго господствовало мнение, что учение о Москве как «Третьем Риме» было политической идеологией, и что Россия с этого времени проводила целеустремленную политику восстановления Византийской православной империи. Однако, как уже было доказано несколько десятилетий тому назад, это анахронический вывод. В источниках нет указаний на то, что Московские великие князья считали себя наследниками византийских императоров и имели претензии на их наследство4.
Подобным же было отношение османов к наследию Золотой Орды. В дипломатических отношениях с Россией османское правительство иногда протестовало против завоевания мусульманских юртов неверными русскими. На практике оно ограничивалось поддержкой крымских татар (Крым и степь на севере Черного моря принадлежали к средиземноморской зоне влияния османов) и только однажды, в 1569 году, организовало (неудачный) поход на Астрахань.
Для создания Российской империи в XVI веке борьба за наследие Золотой Орды явилась более важной, чем так называемая translatio Imperii Второго на «Третий Рим». Престиж царей-чингисидов, подданными которых русские были в течение более двух столетий, стал существенным элементом ранней имперской идеологии России. Это отражается и во всеобщем уважении к чингисидам и другим татарским аристократам в Московской России, и в принятии Иваном IV титула царя в 1547 году в контексте завоевания Казанского ханства. Так, в 1554 году по наказной памяти русские дипломаты, которые вели переговоры с польскими послами, на вопрос «почему князь велики зовется царем» должны отвечать: «а наши государи от начала по своему государству по Русскому зовутца цари, которые венчаютца; и опричь Русские земли ныне государю нашему Бог дал царьство Казанское… и государь наш ныне з Божьею волею пишетца царем Русским и Казанским, и то, панове, место Казанское и сами знаете извечное царьское…»5. Тезис о наследии Орды был выдвинут уже в 1920-х годах евразийской школой, особенно ее выдающимся историком Георгием Вернадским6.
Интерпретации евразийцев, однако, были, как правило, слишком однобокими и не обращали должного внимания на другие факторы возникновения Российской империи, такие как «собирание русских земель» на Западе, стремление к экономическим выгодам, к «прибыли» (например, в случае Сибири) и на ситуационные элементы, например, личные инициативы полководцев, использование политического вакуума или состояние межнациональной политики.
С другой стороны, русская дореволюционная и советская историографии оценивали влияние Золотой Орды на историю России как исключительно отрицательное, как «татарское иго». В интерпретации господствующего эволюционизма кочевники вообще считались отсталыми и должны были быть цивилизованы прогрессивными русскими европейцами. Достижения монголо-татар в области военной и государственной организации, налоговой системы, коммуникаций, международной торговли и культурного обмена не были оценены. Подобные интерпретации применялись и к проблеме «присоединения» новых территорий к России, которые были оправданы историками. Однако, советские историки в 1920-х и 1930-х годах отказались от такого евроцентристского, колониального мировоззрения и интерпретировали экспансию России как серию военных и политических захватов, которым нерусские с основанием сопротивлялись. Под воздействием советского патриотизма и догмы о «дружбе народов» советская историография с конца 1930-х годов вернулась к оценке процесса присоединения новых территорий к России сначала как к «наименьшему злу» (ввиду опасности господства над ней других отсталых стран), а затем как к абсолютно прогрессивному явлению, потому что нерусские народы, таким образом, приближались к братскому русскому народу, вместе с которым пожинали плоды цивилизации и Великой Октябрьской социалистической революции. К такой интерпретации подходит и то, что конкуренты России в процессе экспансии – Османская империя, Польско-Литовское королевство, Швеция или Иран – обычно считались отсталыми или, по крайней мере, чужими и агрессивными державами. Другие интерпретации, особенно со стороны историографий нерусских народов, не допускались7.
Лишь в последние пятнадцать лет постсоветские историографы стали смотреть на экспансию России с новых позиций. В первые годы из крайности «дружбы народов» они иногда впадали в этно-националистическую крайность, видя в России только оккупационную силу. В середине 1990-х годов начался процесс реабилитации донациональной «империи». Понятие «империи», которое было официальным наименованием Российского государства в XVIII и XIX веках, в советское время имело отрицательный смысл и не применялось к России. Из-за указанных догм, запретов и табу вопросы российской многонациональной империи до сих пор довольно слабо изучены. Но в последние годы положение меняется. Уже опубликован целый ряд ценных монографий и сборников статей. В Казани с 2000 года даже успешно издается специализированный журнал Ab Imperio8.
Первые пять этапов экспансии России
Сначала я коротко расскажу о первых пяти этапах экспансии Российской империи с XV до начала XVIII века, а затем – о разных типах интеграции периферийных регионов.
Первый этап формирования Российской империи начался уже во времена вхождения Руси в Орду. После войны в первой половине XV века для московских великих князей приоритетом стало «собирание русских земель». С 1471 до 1521 года все еще независимые земли были приведены под господство Москвы. Легитимацией экспансии служило формальное превосходство великого князя, поставленного ханом, над другими княжествами-вотчинами. Самым важным шагом была аннексия Великого Новгорода с его огромной территорией и полиэтническим населением. С этих пор с финно-угорских этнических групп Севера и Урала Москвой собиралась меховая дань. В рамках «собирания русских земель» и произошли войны с Литвой, начавшиеся в конце XV века. Они привели к тому, что граница Московской Руси продвинулась на запад, а с 1514 года и древние города Смоленск и Чернигов, до этого входившие в Великое княжество Литовское, также вошли в ее состав. Этими войнами началось трехсотлетнее соперничество России с Польшей-Литвой за господство над западными областями Руси, которое закончилось полной победой России.
Второй этап — это борьба за наследие Золотой Орды в Восточной Европе, начавшаяся во второй половине XV века и закончившаяся завоеванием Россией Казанского и Астраханского ханств в середине XVI века. С Казанским ханством Московское государство впервые включило в свой состав вполне суверенное государство с неславянским (татарским, чувашским, мордовским, марийским и удмуртским) и нехристианским (языческим/анимистическим и мусульманским) населением. Так как традиционные оправдания экспансии как претензии на «вотчину» уже не могли действовать (хотя они были высказаны в случаях Казани и Астрахани), завоевания легитимировались крестовым походом против «неверных агарян» – мусульман, а также самозащитой в ответ на набеги татар и черемисов (мари). С завоеванием Казани Россия стала полиэтническим и мультирелигиозным государством, и московский царь перенял нимб чингисидских царей. Значение этого события подтверждается тем, что, вскоре после взятия Казани, посольства из других областей Орды и из пограничных стран (Иран, Бухара) теперь шли в Москву к «белому Царю», как они начали называть русского правителя9.
С завоеванием Казани и Астрахани Волжский путь через Великую степь оказался под контролем России. В конце XVI века было завоевано и Сибирское ханство, и в начале XVII века ногайские татары потеряли свою суверенность. Они были потом изгнаны из степей нижней Волги монголоязычными ламаистскими калмыками, которые в середине XVII века формально стали вассалами России10.
Только с XVIII века, когда русские войска уже не уступали кочевым всадникам в степи, были упразднены и включены в состав России ханства калмыков и крымских татар. Собирание земель монгольской империи в какой-то мере продолжилось в XIX веке завоеванием Казахстана и Средней Азии, которое завершилось уже в контексте типичной колониальной экспансии.
Третий этап формирования Российской империи – это окончательный переход в Азию с завоеванием Сибири в течение XVII века. Уже в 1640 году первые русские достигли Тихого океана. Огромный лесной простор Сибири с ее разнообразными по укладу жизни и языку шаманистами стал частью России. Экспансия в конце XVII века остановилась только на границах Китайской империи. Главной движущей силой при завоевании Сибири были экономические цели, прежде всего, добыча драгоценных мехов. Так как после уничтожения Сибирского ханства русские до границ с Китаем уже не встречали большой военной и государственной организации, завоевание Сибири не нуждалось в особенном оправдании. Москва только подтвердила уже состоявшееся покорение отдельных племен отрядами казаков и промышленников. С достижением берегов Тихого океана и границ Китая Россия стала евразийской империей и в географическом смысле.
После преодоления глубокого кризиса Смуты в середине XVII века, во время которого Россия была вынуждена вернуть Смоленск и Чернигов Польско-Литовскому государству, наступил четвертый этап формирования Российской империи. Однако, причиной войны с Польшей было не старое стремление к «собиранию русских земель», а добровольное подчинение украинских казаков власти московского царя в 1654 году, до восстания 1648 года бывших польскими подданными. Завоевание Смоленска в этом же году можно все-таки характеризовать как шаг «собирания русских земель», т. к. Россия уже в 30-х годах XVII столетия пыталась (без успеха) овладеть этим городом. На украинское казачье войско, однако, Россия смотрела преимущественно как на силу против крымских татар и Османской империи, живущих в пограничной со степью области. Россия, конечно, знала, что «малороссы» православные, и для оправдания своей политики использовала аргумент защиты православных против поляков-католиков, а решающим поводом для этого этапа экспансии была просьба украинских казаков взять их «под высокую государственную руку». Проблема состояла только в том, означало ли это полное присоединение Украины к России (что было мнением Московского правительства) или только временное соглашение или протекторат (как думали казаки)11.
Пятый этап формирования Российской империи – это правление Петра I, который в 1721 году провозгласил себя Российским императором. В этот период понятие государства начинает отделяться от лица царя и становится абстрактным. Для Петра, как монарха времен абсолютизма, завоевание новых земель уже не нуждалось в особом оправдании, а принадлежало к естественным обязанностям государя. Он постоянно вел войны с целью превратить Россию в великую европейскую державу. Это ему удалось, хотя много новых территорий он не успел завоевать. Самым важным его приобретением была аннексия Ливонии и Эстляндии вследствие победы над Швецией в Северной войне. С включением лютеранских прибалтийских немцев, эстонцев и латышей впервые значительное число неправославных христиан стали подданными Российской империи.
Так как эта статья посвящена только первым этапам формирования Российской империи, здесь я остановлюсь. Хочу только добавить, что в экспансии XVIII и XIX столетий начатое ранее было продолжено. Это касается войн против Швеции, которые привели к аннексии Финляндии, войн против Османской империи и Крымского ханства, которые продвинули границы России до берегов Черного моря, в Бессарабию и на Кавказ, и войны против Ирана за Закавказье. Завоевания Казахстана, Северного Кавказа и Средней Азии в XIX веке имели, однако, по преимуществу новый характер колониальных войн.
Типология методов интеграции новых территорий
Многообразие способов интеграции новых территорий и их населения в состав России определялось разными факторами. Это зависело оттого:
– оказывали ли жители этих регионов военное сопротивление, как казанские татары, или присоединялись к России добровольно, как украинские казаки (или их реакция не принимала такие крайние формы);
– насколько обоснованными были притязания России на новую территорию;
– каковы были отличия экономики, социальной структуры, политического порядка, культуры и религии новых областей и их населения от России и русских;
– каковы были международная ситуация и возможные реакции других государств;
– как с течением времени менялись методы интеграции. Хотя методы административной, экономической, социальной и культурно-религиозной интеграции новых территорий в Россию были очень разнообразными и изменялись с течением времени, я попытаюсь дать предварительную общую типологию для периода с XV до начала XVIII века. Начну с регионов, которые были сразу прочно интегрированы в российские структуры.
1. Самую жесткую политику Московское правительство проводило в отношении областей Руси с преимущественно великорусским населением. Представители дворянских и коммерческих элит Новгорода, Твери и Пскова были выселены в глубину Московского государства, а их земли конфискованы. Вместо них на вновь приобретенных территориях имения получили русские дворяне из других областей. Самостоятельная социополитическая организация Новгорода и Пскова с вече, советом господ и должностями посадника и тысяцкого подверглась систематическому уничтожению. Территории были включены в состав Московского государства как простые уезды. Московская политика, однако, не касалась нерусского населения на севере и северо-востоке Новгородской территории, которое платило дань мехами или рыбой уже не в Новгородскую, а в Московскую казну. Такую репрессивную интеграционную политику вызывали следующие взаимосвязанные причины:
а) опасение, что внутренние порядки Новгорода и Пскова, существенно отличающиеся от Московских, станут конкурирующими альтернативами самодержавию или, как Тверской князь, соперниками в борьбе за великое княжение;
б) стремление к централизации России не только в политическом, но и в экономическом смысле («вывод» Новгородских и Псковских купцов и ремесленников в Москву);
в) сомнения в лояльности элит этих городов, которые давно имели тесные связи с Литвой – самым важным соперником в собирании Русских земель;
г) относительно хорошая база правовых претензий на эти территории как вотчину Московского великого князя;
д) отсутствие надобности учитывать интересы других держав.
2. Такую политику жесткой административной, экономической и социальной интеграции Россия не применяла по отношению ни к какой новоприобретенной области, населенной нерусскими. Интересен пример Смоленского княжества, которое было дважды интегрировано в Россию – после первого (1514 год) и второго (1654 год) завоеваний. Первый случай во многом напоминал примеры Новгорода и Пскова; хотя сначала дворянству и горожанам были обещаны привилегии, впоследствии многих дворян выселили во внутренние области Московского государства и их имения раздали московским помещикам. В начале XVI века население Смоленска, по письменным источникам, не отличалось от православных русских в Московском государстве. В середине XVII века, однако, смоленская элита уже состояла из польской или полонизированной белорусской шляхты, а крестьяне большей частью – из белорусов-униатов. Во время войны, как и прежде, многие дворяне, солдаты и горожане с завоеванных территорий были сосланы во внутренние и восточные области государства. А после завоевания Смоленска дворяне и горожане, не принявшие предложение добровольного переселения, сохранили свои имения, привилегии и возможности исполнять католические обряды (но только в частном порядке). Хотя Смоленское княжество было интегрировано в уездную администрацию России, в Москве создали специальный Смоленский приказ. При том, что в последующие десятилетия интеграция населения Смоленской земли постепенно усилилась, социальными и культурно-религиозными порядками Смоленское княжество до второй половины XVIII века отличалось от внутренних областей России12.
Как можно объяснить более осторожную политику XVII века в сравнении с началом XVI века? В обоих случаях Московское правительство должно было во время войны принимать во внимание Польшу и общественное мнение восточных славян, живущих в Речи Посполитой. Сомнения в лояльности элит тоже существовали, но правительство в XVII веке действовало уже не только с помощью репрессий, но и пыталось привлекать элиты пограничных областей, используя более гибкую политику. Это отражает и принципиальные изменения в политике России с середины XVI века до середины XVII.
3. Ключевое значение для имперской политики имел опыт завоевания и включения Казанского ханства в Россию после 1552 года.
Упорное и продолжительное военное сопротивление населения Казанского ханства, особенно татар и черемисов (мари и удмуртов), против господства России было жестоко подавлено. Жители Казани были убиты или выгнаны в деревни, а мечети города были разрушены; только маленькой группе татар дозволили жить в особой Татарской слободе. При этом татары потеряли свои города как экономические и культурные центры. Ханство было упразднено и включено в русскую уездную администрацию. В первые годы православная церковь, провозгласившая «священную войну» против мусульман, начала силой крестить татар. Это было основной причиной больших антимосковских восстаний в 1553–1557 годах, подавленных русскими войсками. Безопасность региона была обеспечена гарнизонами и засечной чертой против степных кочевников.
Однако, сопротивление татар и черемисов убедило правительство Ивана IV, что более умеренная и гибкая политика лучше служит достижению основных целей России – обеспечению порядка и экономической «прибыли» в регионе. В локальной администрации старые порядки сохранились, и в Москве был создан приказ Казанского дворца для управления всеми новыми территориями на Востоке. Привилегии и земли лояльной татарской аристократии, не убежавшей на восток, были им сохранены, и мусульманские мурзы были включены в ряды дворянства России. Правительство даже согласилось на то, чтобы татары могли владеть русскими христианскими крепостными. При этом русским дворянам, наоборот, было запрещено владеть нехристианскими крестьянами. Эти крестьяне также сохранили свои земли и платили ясак, татарский налог, уже не хану, а Московскому царю. Земли хана и убитых или убежавших аристократов перешли во владение русских помещиков, крестьян и монастырей или были розданы русским черным крестьянам, которые потом должны были платить за эти земли ясак. Доля русских в Среднем Поволжье постоянно росла и в южных, вновь осваиваемых частях, в начале XVIII века уже составила более половины населения13.
Уже через три года после завоевания Казани миссионерская политика была более чем на одно столетие приостановлена. Жители бывшего ханства оставались мусульманами или анимистами-язычниками. Только в XVIII веке «европеизированная»
Российская империя попыталась путем применения силы и материальных стимулов обратить восточных подданных в православие. Это удалось только в отношении большинства анимистов, да и то только формально, а большинство мусульман успешно сопротивлялось.
В отношении нерусского населения Казанского ханства применялась гибкая прагматическая политика с использованием трех элементов: сохранением статус-кво, кооперацией с нерусскими элитами и относительной веротерпимостью. Это служило примером и для других регионов Востока, которые стали частью России, – Астраханского ханства, Башкирии и Сибири. Так как в Сибири, за исключением узкой группы татар, не было землевладельческой элиты по русскому образцу, высшие слои сибирских этнических групп – начальники локальной администрации и ответственные за сдачу пушного ясака – не принадлежали дворянству. Управление Сибири лежало в руках Приказа Казанского дворца, а в 1637 году был учрежден особый Сибирский приказ. И в Сибири до времен Петра I шаманисты, мусульманские сибирские татары и бурятские ламаисты не подвергались христианизации14.
Аристократия кочевых или полукочевых башкир не была кооптирована в дворянство и сохранила широкую автономию, мусульманскую веру, а на юге до 30-х годов XVIII века даже некоторую независимость. Во времена XVII – начала XVIII века русские крестьяне поселились в юго-восточной Сибири (вместе с татарами и представителями других поволжских народов) и на южном Урале до границ степи. Так, в начале XVIII века русских и других некоренных крестьян в этих регионах было уже больше, чем представителей сибирских племен и башкир15. Европейские (русские, татарские, чувашские и марийские) земледельцы начали вытеснять охотников и кочевников с их угодий и пастбищ. С этих пор борьба за землю между народами разного образа жизни стала постоянной темой истории Российской империи вплоть до кровавых столкновений в Казахстане в начале XX века.
Чтобы обеспечить непрерывное поступление ясака, особенно пушнины, в казну, Московское правительство в своих наказах региональным воеводам указывало на то, что они должны относиться к нерусским Поволжья, Приуралья и Сибири доброжелательно и не применять силу. Однако, постоянное повторение таких указов говорит о том, что на практике местные власти и русские промышленники не придерживались этих указаний: Москва далеко, произвол и сила были в порядке вещей.
Прагматическая политика Российского центра на Востоке была под влиянием вестернизации на время приостановлена. Петр I и его наследницы видели задачу России на Востоке в цивилизационной миссии по примеру других европейских держав. «Дикие неверные» должны были быть приобщены к благам европейской культуры путем крещения. Одновременно Петр I продолжал прагматическую гибкую политику, но не на востоке, а на северо-западе империи.
4. Интеграция Лифляндии и Эстляндии, хотя и следовала в какой-то мере политике, применяемой в Среднем Поволжье, по сути представляла особый тип интеграции. Так, привилегии, дарованные прибалтийским дворянам и горожанам, были значительно шире, чем привилегии татарских мурз. Региональное управление и судопроизводство, в отличие от Поволжья, остались в руках прибалтийских немцев и их традиционного сословного самоуправления, только губернаторы двух прибалтийских провинций были назначены центром. Свобода лютеранского вероисповедания и употребление немецкого языка в администрации и судебной практике гарантировались. Так, традиционная элита Прибалтики, в отличие от казанских татар, сохранила свое господствующее политическое, социальное, экономическое и культурное положение в стране. В отличие от Поволжья, в Прибалтике не было русской иммиграции.
Причину того, что Россия в Прибалтике довольно строго следовала принципам непрямого управления, нужно искать в интересах политики петровского времени. Прибалтийские провинции были по своей структуре центральноевропейскими регионами со старыми традициями корпоративного самоуправления среди дворян и горожан и со сравнительно высоким уровнем образования элиты. Они могли служить образцом для России, которую Петр I хотел преобразовать именно по такой модели. Облегчало ситуацию также то, что социальная структура с (немецким) дворянством и (эстонскими и латышскими) зависимыми крестьянами соответствовала русскому образцу. Кроме того, военные и административные способности прибалтийских немцев могли быть использованы в петровских войнах и реформах.
5. К последнему типу относятся те новоприобретенные Россией территории, где почти полностью сохранилась социополитическая организация, и где правители даже не были заменены. Примерами этого типа являются политические объединения степных кочевников (ногайских татар, калмыков), князья или ханы которых в XVII веке стали вассалами русского царя. Внутренние порядки в степных областях были полностью сохранены, и отношения с ногайцами и калмыками осуществлялись через Посольский приказ, что указывает на полунезависимое положение этих территорий. Кочевники на юго-востоке играли для России важную роль, прежде всего, ввиду их военных способностей, которые давали возможность использовать их в русских войсках или как союзников против других держав степи, таких как Крымское или Казахское ханства16.
К этому типу можно причислить донских и приднепровских казаков XVII века, которые под атаманами (гетманами), избранными самими казаками, имели широкую автономию. Их самой важной функцией считалась военная служба в русских войсках или охрана степной границы от крымских татар. Приднепровские казаки, духовенство и горожане Левобережья и Киева имели значение для России и в отношениях с Польско-Литовским королевством17.
Так, Россия и после 1654 года гарантировала украинским казакам их традиционный военно-административный порядок, хотя он резко противоречил Московскому политическому строю. Гетманство не было интегрировано в администрацию России, а сохранило разделение на полки. Малорусский приказ в Москве подчинялся Посольскому приказу, что подчеркивает полунезависимое положение Малороссии. Единственные ограничения в самоуправлении касались внешних отношений с Польшей и Османской империей, а также размещения русских гарнизонов в нескольких городах левобережной Украины. Привилегии украинских городов и духовенства были также подтверждены – так впервые магдебургское городское право проникло в Россию.
Киевская метрополия, до сих пор прямо подчиненная патриарху в Константинополе, была в 1685 году включена в Московскую патриархию. Русские не селились в гетманстве – наоборот, украинцы переселялись на восток в пределы России, в Слобожанщину, где под господством России организовывались в казачьи полки. Когда приднепровские и донские казаки и калмыки в течение XVIII века утратили для России на границах степи и в имперских войсках свою военную роль, широкую автономию постепенно стали ограничивать, и последовала их административная и социальная интеграция в Россию. В случае левобережной Украины этот процесс был ускорен благодаря военному союзу гетмана Мазепы с шведским королем Карлом XII, на который Петр I реагировал ограничениями автономии гетманства и отменой должности гетмана в 1722 году. Однако, эти интеграционные процессы завершились лишь полвека спустя, при Екатерине II18.
Структура ранней империи
Таким образом, Российская империя в начале XVIII века, после трех столетий экспансии, была очень разнообразной. В середине XV века Московское великое княжество занимало площадь примерно 430 тыс. кв. километров, а в начале XVIII века Россия уже охватывала площадь много большую, чем 10 млн кв. километров. Население выросло с примерно трех миллионов в середине XV века до 15,8 миллиона в 1719 году. Русских было большинство, они составляли 70 % населения, украинцы – 13 %, восточные славяне вместе – почти 86 % населения. Затем следовали прибалтийские лютеранские народы (эстонцы, латыши, финны и немцы), которые составляли 4 %, финно-угорские анимистские и отчасти христианизированные народы Севера, Поволжья и Приуралья – 4 %, мусульмане Поволжья, Приуралья и Сибири – 4 %, ламаистские монголоязычные калмыки – 1 %, шаманистские этнические группы Сибири вместе – 1 % всего населения.19
По своей структуре Российская империя была «составным» государством (composite state), типичным для Европы раннего Нового времени. Она содержала полузависимые регионы с полным самоуправлением и собственным правителем (гетманство,
Калмыцкое ханство), области с широкой региональной автономией (прибалтийские губернии) или с локальным самоуправлением (Сибирь, Поволжье и Приуралье) и, наконец, периферийные земли, прочно интегрированные в администрацию империи (Новгород, Псков, Смоленск). Отличались и социополитические структуры, начиная с организации социальных групп по образцу Москвы в Новгородской земле до сохранения старых структур – родовых и племенных в степи, военно-эгалитарных у казаков, среднеевропейских сословных корпоративных в Прибалтике и в украинских городах. В принципе, российское правительство стремилось к сотрудничеству с элитами периферийных регионов, которые нужны были ему для обеспечения порядка, для управления и для выполнения разных других функций (военных, административных, экономических, культурных и т. п.). Если лояльные верхние слои были землевладельцами с зависимыми крестьянами по русскому образцу (как казанские татары, смоленские дворяне и прибалтийские немцы), то они сразу кооптировались в дворянство России. Иначе происходило в случае элит без зависимых крестьян. Старшина украинских казаков под влиянием российского примера постепенно превращалась в дворянство и в конце XVIII века была включена в дворянское сословие. Государство и православная церковь до конца XVII века не вмешивались в вероисповедание нерусских – лютеран, мусульман, ламаистов и анимистов. Часть периферийных нерусских регионов была заселена русскими крестьянами и помещиками (Поволжье, Север, Смоленск) или только крестьянами (юго-запад Сибири и Приуралье). В других регионах русских не было совсем (в степи), или только незначительное число военных или административных лиц (гетманство, Прибалтика, север Сибири).
О причинах возникновения такого многообразия в управлении, социально-политической организации и вероисповедании я уже говорил. Самым важным фактором оказались функции, которые правительство передало периферийным областям в рамках империи. Так, население южных пограничных областей имело преимущественно военное значение, преобладающий интерес к охотникам Сибири и Севера носил экономический характер, Прибалтика должна была служить образцом для европеизированной России. На Новгород и Псков Иван III смотрел как на обычную вотчину Московских князей, и сословно-представительные элементы их внутреннего порядка были упразднены (при других политических обстоятельствах и целях похожие элементы были, однако, сохранены, например, у приднепровских казаков и в Прибалтике). В течение почти трех столетий, с середины XV до начала XVIII века, интересы центра менялись. Так, кочевые народы и казаки постепенно потеряли свое военное значение и в XVIII веке были уже более прочно интегрированы в Россию. Вообще, абсолютистское, европеизированное государство стремилось к регулированию и гомогенизации разных регионов страны. Отношение к другим вероисповеданиям с переходом к вестернизации изменилось – в первой половине XVIII века веротерпимость в отношении ислама и анимизма сменилась наступлением против восточных вер, а на западе установилась веротерпимость в отношении христианских конфессий.
Несмотря на изменения, имевшие место в XVIII–XIX веках, основные образцы экспансии и политики в отношении периферийных регионов и их населения, как и основы сложной структуры государства, были заложены именно в период возникновения Российской империи и продолжали действовать до конца XIX века. Похожие политические методы и структуры остались, что можно показать на примерах Польши, Финляндии, Закавказья, Казахстана, Северного Кавказа и Средней Азии20.
Это значит, что изучение начальных этапов формирования Российской империи необходимо для ее дальнейшего понимания в период с XVIII до XX века. Вследствие этого, большое число исторических исследований, сосредоточенных почти исключительно на послепетровском периоде, и особенно на второй половине XIX – начале XX века, лишаются длительной исторической перспективы и объяснительной силы. Как мне кажется, это верно и для других империй, возникших в XV–XVII веках, – не только Османской и Габсбургской, но и империи Сефевидов в Иране или Могулов в Индии. Сравнение Российской империи с другими империями может прояснить основы, общности и специфические особенности империй, которые были самой важной моделью государственной организации в Средней и Восточной Европе и в Азии в период с XVI до XIX столетия.
Примечания
1 Акты, относящиеся к истории Западной России / Собрание и издание Археографической комиссии. СПб., 1846. Т. i. С. 42.
2 ПСЗ. Т. 6. № 3850. См.: Хорошкевич А.Л. Отражение представлений о регионах Государства всея Руси и Российского Царства в великокняжеской и царской титулатуре XVI в. // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte (в печати).
3 Тематикой статьи я более подробно занимаюсь в книге «Россия – многонациональная империя. Возникновение, история, распад» (М., 1997:2-е изд.: 2000: на немецком языке: 1992:3-е изд.: 2001). Источники и литература, указанные в этой книге, здесь уже не приводятся.
См. также: Nolde В. La formation de l’Empire russe. Etudes, notes et documents. Paris, 1952–1953. Vol. 1–2: KappelerA. Vom Moskauer Fürstentum des 15. zum eurasischen Vielvölkerreich Russland des 17. Jahrhunderts: Europäische Expansion oder Orientalisierung Osteuropas? // Globalgeschichte, 1450–1629: Anfänge und Perspektiven / Hrsg. von F. Edelmayer, P. Feldbauer, M. Wakounig.Wien, 2002. S. 157–178.
4 См.: Poe M. Moscow, the Third Rome: The Origins and Transformations of a «Pivotal Moment» //Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 2001. № 49. S. 412–429: Kämpfer F. Die Lehre Von Moskau dem Dritten Rom – pivotal moment, historiographische Folklore? // Ibid. S. 430–441.
5 Сборник Императорского русского исторического общества. СПб., 1887. Т. 59. С. 437.
6 Вернадский Г. Начертание русской истории. Прага, 1927: Vernadsky G. The Mongols and Russia. New Haven, 1953. Cm.: Halperin Ch.J. George Vernadsky and Eurasianism // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. 1985. № 36. S. 55-194.
7 См.: TillettL. The Great Friendship: Soviet Historians on the Non-Russian Nationalities. Chapel Hill, 1969: Бордюгов Г., Бухараев В. Национальная историческая мысль в условиях советского времени // Национальные истории в советском и постсоветских государствах / Под. ред. К. Аймермахера, Г. Бордюгова. М.: АИРО-ХХ, 1999. С. 21–73.
8 См.: Национальные истории в советском и постсоветских государствах…; KappelerA. The Russian Empire and Its Nationalities In Post-Soviet Historiographies // Acta Japonica Slavonica (в печати).
9 KappelerA. Russlands erste Nationalitäten. Das Zarenreich und die Völker der Mittleren Wolga vom 16. bis 19. Jahrhundert. Köln; Wien, 1982: Свечников C. Присоединение Марийского края к Русскому государству. Автореф…. дисс. канд. ист. наук. Казань, 2002. См. другие интерпретации: Димитриев В.Д. Мирное присоединение Чувашии к Российскому государству. Чебоксары, 2001: Бахтин А.Г. Причины присоединения Поволжья и Приуралья к России // Вопросы истории. 2001. № 5. С. 52–72
10 Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. М., 2001; KappelerA. Moskau und die Steppe: Das Verhältnis zu den Nogai-Tataren Im 16. Jahrhundert // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. 1992. № 46. S. 87-105: Khodarkovsky M. Where Two Worlds Met: The Russian State and the Kalmyk Nomads, 1600–1771. Ithaca: London, 1992: Idem. Russia’s Steppe Frontier: The Making of a Colonial Empire, 1500–1800. Bloomington: Indianapolis, 2002.
11 Cm.: BasarabJ. Pereiaslav 1654: A Historiographical Study. Edmonton, 1982: Torke H.-J. The Unloved Alliance: Political Relations between Muscovy and Ukraine In the Seventeenth Century // Ukraine and Russia In their Historical Encounter / Ed. by P.J. Potichnyj, M. Raeff,J. Pelenski, G.N. Eekulin. Edmonton, 1992. P. 39–66: KappelerA. Das Moskauer Reich des 17. Jahrhunderts und seine nichtrussischen Untertanen // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. 1995. № 50. S. 185–198: Яковенко H. Нарис IcTopii' Украши з найдавних чайв до кшця XVIII стсшття. Кшв, 1997. С. 194–209.
12 Кром М.М. Меж Русью и Литвой: Западнорусские земли в системе русско-литовских отношений конца XV – первой трети XVI в. М., 1995: KappelerA. Das Moskauer Reich des 17. Jahrhunderts und seine nichtrussischen Untertanen. S. 189–192 (с указанием литературы).
13 Кабузан B.M. Народы России в XVIII веке: Численность и этнический состав. М., 1990. С. 84–85: KappelerA. Russlands erste Nationalitäten. S. 225–234,322-331.
14 См.: Национальные окраины Российской империи: Становление и развитие системы управления. М., 1997. С. 58–69: Forsyth J. A History of the Peoples of Siberia: Russia’s North Asian Colony, 1581–1990. Cambridge, 1992.
15 Кабузан B.M. Указ. соч. C. 84–87.
16 Трепавлов В.В. Указ. соч.; Khodarkovsky М. Op. cit.
17 KappelerA. Das Moskauer Reich des 17. Jahrhunderts und seine nichtrussischen Untertanen…; Мининков H.A. Донское казачество в эпоху средневековья (до 1671 г.). Ростов-на-Дону, 1998.
18 KohutZ.E. Russian Centralism and Ukrainian Autonomy: Imperial Absorption of the Hetmanate, 1760S-1830S. Cambridge, Mass., 1988; KappelerA. Kleine Geschichte der Ukraine. München, 1994 (2-е изд.: 2000); Яковенко Н. Указ. соч.
19 Кабузан В.М. Указ. соч. С. 84–87.
2 °Cм.: Каппелер А. Указ. соч.