И здесь, оказывается, комиссионное дело процветает».
Выбор Прокудиным-Горским художественных объектов для самаркандских фотографий вполне очевиден, но тем не менее интересно узнать и мнение независимого свидетеля, ходившего по тем же улицам в то самое время:
«Что за сказочное зрелище открывается перед вами, когда солнце играет своими лучами на этих неувядаемых красках изразцов старинных величественных дворцов и мечетей. Грандиозность размеров, красота архитектурных линий и богатство красок переносят вас в волшебный мир восточной поэзии.
Но, к сожалению, здесь не только создавали, но и разрушали, и все эти азиатские вояки: Александр Македонский, Чингис-Хан, Тамерлан и легион других огнем и мечом расписались здесь в своем пребывании.
Поражают вас также не менее великолепные сады при каждом древнем дворце или храме.
И не удивительно, что послы кастильского короля Генриха III рассказывали чудеса о своем здесь пребывании. По их словам, город по своей величине превосходил Севилью и имел 150 тысяч жителей!
Я всегда с некоторым недоверием любовался на чудные полотна Верещагина и его закаспийские эскизы и подозревал этого замечательного художника в преувеличении колорита. И я рад, что имею теперь случай публично покаяться в этом, ибо увидел в натуре точные копии с его красок.
Но в чем заключается тайна выделки эмали на изразцах, покрывающих древние дворцы и храмы Самарканда?
Цвет красок так же ярок, как будто возник вчера, а это „вчера“ у некоторых зданий считается за две тысячи лет. Ни время, ни действие атмосферы, ни жгучее солнце Туркестана не повлияли на целость красок, и они горят сегодня так же, как и много веков назад.
Изразцы окрашены в белый, синий и желтый цвет, имеют форму небольших квадратиков, и все эти огромные здания выложены такими изразцами.
Лучше всего сохранились мечети: Тилля-Кара – выстроена Багадуром; затем мечеть Улуг-Бек – построена внуком Тамерлана; мечеть Шир-Дор и мечеть Биби-Ханым, построена Тамерланом в честь его любимой жены. На ней день и ночь работало 700 индусских рабов, причем мрамор был привезен из Индии на слонах.
Но самая красивая и интересная мечеть Шах-Зинды. К сожалению, она хуже других сохранилась и, благодаря современным „ремонтам“, значительно обезображена.
При ней существует магометанская школа медрессе. При входе в этот медрессе, с правой стороны находится бронзовая дверь удивительно тонкой работы, ведущая в особую комнату. В этой комнате, на мраморном пюпитре, лежит копия с Корана, за чтением которого был убит калиф Осман.
Подлинник хранится в… Петербурге в Императорском Эрмитаже!!.. <…>
Интереснее всего в Самарканде мавзолей, воздвигнутый над могилой Тамерлана. Называется она „Гур-Эмир“, что в переводе значит – могила повелителя.
Мавзолей этот представляет из себя огромное здание красоты, поистине, замечательной. Над центром его высится выложенный цветными изразцами грандиозный купол. Изразцы желтого и черного цвета и, по-моему, напоминают тигровую шкуру, отчего все здание имеет в себе что-то зловещее. Лишь только вошел я в мавзолей, как увидел в вестибюле муллу с учениками, которые, сидя на корточках, хором, нараспев читали молитвы из Корана. Все сейчас же поднялись мне навстречу, и на мое желание осмотреть могилу, ответили любезным предложением проводить меня.
Внутренность здания разделена на верхнее и нижнее отделение.
Я был поражен его роскошной отделкой. Везде мрамор, золото и т. п. <…>
Когда вы смотрите на эти грандиозные и единственные в мире памятники былого величия мусульманского мира, то, закрывши один глаз, ваш взгляд сможет в то же время схватить и те лавчонки и чай-ханэ, что ютятся кругом древних гигантов. И как мало красота и чистота линий древних мечетей гармонирует с царящей кругом грязью!
Содержатся эти исторические сокровища плохо или, вернее сказать, они совсем не содержатся. Правда, не так давно вышло запрещение брать материал из древних зданий для современных построек, но это именно недавно, так что, в сущности, успели уже, конечно, расхитить все, что было ценного по этой части».
По поводу упомянутых мечетей сохранились интересные комментарии самого Прокудина-Горского. Выступая на Всероссийском съезде художников, он сопроводил демонстрацию видов Самарканда, снятых во время поездки 1911 года, такими словами:
«Мечеть Шах-Зинде. Снята к вечеру. От нее [вряд ли] что-нибудь останется, потому что там сидят муллы, которые клянчат деньги за показ. В общем, надзор до крайности мерзкий за этими замечательными девятивековыми памятниками. Не организовано ничего. Ремонта нет, никто не заботится, никого не интересует. Современные сарты потеряли все художественное чутье. Нужно удивляться, что это были за люди и что с ними сталось, все изящное им чуждо. <…> Это – у входа в мечеть. Эти господа сидят с утра до вечера, ничего не делают, собирают гроши с тех, кто приходит молиться. Типичные лодыри!»
В том же докладе прозвучало упоминание о первой поездке:
«Общий вид мечети Биби-Ханым. Это одно из грустнейших явлений Самарканда. Дело в том, что четыре года тому назад я был в командировке на солнечном затмении, покойный Менделеев это устроил. У меня тогда был сфотографирован купол. Купол был почти цел. Теперь его почти нет; остался маленький кусок с колоссальными трещинами, – от первого землетрясения ничего не останется. Нужно удивляться, как не охраняют проход внутри мечети, там опасно ходить. Это одна из самых интересных мечетей. Она была построена Тамерланом в память его покойной жены.
Это колонна единственного минарета, который сохранился около Биби-Ханым; он приходится в улицу. Его бы следовало как-нибудь спасти, это – восточный минарет. Когда-то мечеть Биби-Ханым занимала громадное место, теперь же большая часть ее погибла совершенно».
На разрушения, вызванные землетрясением, Прокудин-Горский ссылался, настаивая на необходимости цветного фотографирования памятников старины: в случае разрушений снимки позволят восстановить объект в былой красе. Вот только он не учел, что у чиновников на этот счет было другое мнение, как об этом поведал В. Н. Гартевельд:
«Да, наконец, в Самарканде случился такого сорта анекдот… Приехало туда, из Ташкента, одно очень высокопоставленное лицо из чинов туркестанской администрации. Во время пребывания „особы“ в городе, один из легкомысленных обитателей позволил себе обратить ее внимание на то, что надо было бы принять решительные меры для охраны самаркандских исторических древностей.
И изрекла сия особа:
„Чем скорее разрушится все это, тем лучше для русской государственности“.
Так сказал не Заратустра!
Простой администратор изрек такую мудрость…
Неужели Чингис-Хан и Тамерлан нагнали такого страха, что еще и теперь, через столько веков после их смерти, они могут быть опасны для „государственности“»?
В поездке по Туркестану Прокудин-Горский вел фотосъемку в Мервском оазисе, где по повелению Александра III в 1887 году было создано Мургабское имение и после ирригационных работ введено в сельскохозяйственный оборот почти 82 тысячи гектаров земли. Открывали эту серию снимки бесплодной пустыни, которая начиналась сразу возле станции Байрамали Закаспийской железной дороги.
Яркими впечатлениями от знакомства с песками пустыни Кара-Кум поделился в своей книге Е. Л. Марков:
«Пустыня сторожит человека у самых палат и садов Байрам-Али. Шагнул один шаг из этого оазиса воды, зелени, жизни, – и уже в объятиях ее. Она здесь царит – и никто больше. Ничтожные жилки воды бороздят только крошечный угол ее, и к ним сбилось все крошечное человеческое население, все его аулы и городки. Но она осадила их, она охватила их со всех сторон своими несметными силами, своим безбрежным простором, как море охватывает одинокую скалу острова.
Пустыня живет своею свободною могучею жизнью и не хочет знать никакой другой жизни рядом с собою. Этот дикий зверь еще не укрощен никакими оковами и при первом взрыве гнева истребляет все, что неосторожно приближается к нему, что наивно доверяет его кажущемуся сонному покою…
Освещенные ярким солнцем обломки стен и башен Старого Мерва, будто добела обглоданные костяки, торчащие из могильных курганов, долго еще провожают нас издали. Они словно нарочно здесь на рубеже пустыни, чтобы наглядно подтверждать человеку, как безнадежна его борьба со стихией смерти…
Могильные холмы погребенного здесь великого города древности незаметно переходят в другие могильные холмы, – холмы песков, под которыми погребена всякая жизнь…
Курганы эти, сначала несколько глинистые, с каждым шагом дальше, в глубь пустыни, делаются все песчанее и, наконец, превращаются в необозримые полчища наваленных друг на друга холмов сыпучего песку. Это так называемые „барханы“, или „баиры“. Несколько станций железной дороги тянутся этими сплошными песками, которые в самом узком месте своем имеют не меньше 200 верст.
Впрочем, эти песчаные могилы имеют свою оригинальную могильную растительность, по крайней мере, на краю пустыни.
Всевыносливые корни саксаула умудряются докопаться до необходимой им влаги, даже и в горах сухого песка.
Это настоящее верблюд-дерево: как верблюд – неприхотливое и терпеливое, способное подолгу переносить голод и жажду; как верблюд – уродливое и как верблюд – крепкое.
Низкие корявые кусты этого удивительного обитателя песков так капризно изломаны и изверчены в каждом своем суке, что дерево кажется издали не живым, а выгнутым из железных прутьев. Оно и видом какое-то железное, серо-стального цвета, да и твердо как железо, до того, что топор не берет его. Сучков и ветвей в нем видимо-невидимо, словно огромная растрепанная метла торчит из песков. А корней и того больше. <…>
Мы успели побродить и по барханам, окружающим станцию, стало быть, много или мало, а все-таки собственными ногами попирали великую пустыню.
Барханы кажутся зыбучими только издали. Когда же взбираешься на них, то нога такого ничтожного насекомого, как человек, даже едва оставляет след в этом плотно слегшемся и чрезвычайно мелком песке серо-бурого цвета. Только тяжелые толкачи нагруженных верблюдов сколько-нибудь погружаются в этот упругий песок. Но, конечно, это не мешает ветрам пустыни поднимать, когда им вздумается, целые летучие облака из этих, по-видимому, неподвижных холмов!»