Реальностью 1936–1940 годов был дефицит продовольственных и промышленных товаров во многих районах страны, что вызвало нормирование продажи товаров в одни руки в открытой торговле. В 1936–1939 годах на одного человека отпускалось по 2 кг печеного хлеба, мяса, колбасных изделий, по 3 кг рыбы, по 5 кг картофеля и т. д. С осени 1940 года эти нормы сократились в 2–4 раза. Реальностью стали очереди. Считается, что первые очереди возникли в Петербурге осенью 1916 года за хлебом. В условиях Первой мировой войны начались перебои с его подвозом. Исчезли очереди с 1992 года, когда при начавшейся либерализации цен многие петербуржцы просто не могли купить самые необходимые продукты и предметы обихода из-за их дороговизны. Да и рынок стал наполняться продовольственными и промышленными товарами, правда, преимущественно импортного происхождения.
В своей замечательной книге для детей среднего и старшего школьного возраста известный ленинградский (петербургский) писатель Д. А. Гранин представил развернутую панораму повседневной жизни ленинградцев в 1930-х годах. Несколько строк в этой работе посвящено очередям.
«В витринах парикмахерских стояли бюсты красавиц в париках и молодых людей, модно стриженных под "бокс", "полечку", "полубокс". В парикмахерских не только стригли, но и брили. Кроме того, в витринах парикмахерских выставляли портреты приезжающих в город на гастроли артистов. Например, певицы Липковской или джаза Цфасмана. Рядом с этими парикмахерскими пестрели вывески магазинов: ЛСПО, ОРС, кооператив ЗРК (то есть Закрытый Рабочий Кооператив), РОСКОНД, МОЛОКОСОЮЗ, ТОРГСИН, к магазинам тянулись очереди. Длинные хвосты очередей стояли за пальто, за сахаром, за сапогами, за макаронами, за чулками. На дефицитные вещи давали ордера, но и по ордерам были очереди. В очередь становились с ночи. В очередях стояли семьей, сменяя друг друга.
У очереди были свои законы, свой быт, свой жаргон, свой контроль, свои верховоды. Ах, эти очереди, сколько часов, дней простояли в них наши родители, доставая нам самые обыденные по нынешним временам вещи. Стаканы и чашки, калоши и ситец, кепки и картошку. Сколько слез и огорчений доставалось им: кончилось перед самым носом, не хватило. Образовались специалисты "втираться" без очереди, ловкачи-скандалисты, а то и умельцы стоять одновременно в двух, трех очередях. Очереди отнимали силы, часы, недели, но было это неотъемлемой частью жизни тех лет. Наверное, бесчестно делать вид, что это несущественно, нетипично, что, мол, не это характерно для тех лет»[114].
Характерным документом эпохи можно считать письмо крестьянина А. Е. Кирпичникова председателю ЦИК М. И. Калинину от 19 апреля 1937 года.
«Тов. Калинин и тов. Сталин. Вы умнейшие вожди нашего правительства и политики советской власти, но, вероятно, и вы глубоко заблуждаетесь. На сегодняшний день мы признаем, что колхозы и колхозники становятся зажиточными, жить стало весело и радостно. Насколько это верно, если выяснить, так ли это на самом деле в жизни колхозной деревни.
Дорогие вожди, Вы видите очень слепо. Вы только слышите на разных всякого рода съездах, совещаниях какое-то количество во всем довольных людей в лице делегатов, а также вся наша пресса втирает Вам очки о колхозной деревне. Фактически в колхозах наблюдается во всем печальная картина, особенно если сравнить с годами нэпа, то есть с единоличной жизнью крестьянства с 1925 по 1930 год, когда с появлением всяких сельскохозяйственных машин сельское хозяйство заметно росло и обогащалось. Люди интересовались жить и работать в крестьянстве, и не нужно было никакое начальство (как теперь имеется масса неработающих, как то: председатели, счетоводы, бригадиры и проч.). Строилась тогда деревня, каждая деревня, хутор, заимка были полны лошадей, скота, птицы, заваливали город всякой сельскохозяйственной продукцией. На рынках для рабочего все было дешево. Действительно тогда становились все зажиточными, довольными и посредством батрачкомов не допускалась и изживалась частная собственность.
С 1930 года с коллективизацией все богатство провалилось, как сквозь землю. Теперь наблюдается в колхозной деревне совсем обратная картина – застыла стройка, особенно собственность колхозников. Только можно на картине увидеть, что, дескать, все строится общее, дома, общежития, бани и проч. Строится ли это в самом деле? Люди работают словно принудительно, большинство уходят из колхозов в город, совершенно не интересуются жить в колхозе, обзаводиться семейной жизнью и терпеть нужду. В такой жизни многие интересуются работать только на себя, то есть не иметь детей. Уходят люди в город на производство – дескать, там порядки лучше.
Взять, к примеру, лучшее доказательство: красноармеец, отслуживши срок службы в РККА, очень редко прививается к колхозу, а большинство разузнают, чем в колхозе пахнет, и сматываются на производство в город.
Много колхозов, вернее, колхозников живут полуголодными и голодными, оборванными, очень жалко питаются (хлеб да картошка), мяса не видят, так как вырастить лишнюю скотину, прокормить ее очень трудно.
Трудно живется колхозникам (рядовым), имеющим 5–6 детей. Такое положение наблюдается во множестве колхозов нашей Восточно-Сибирской области и, в частности, по нашему Черемховскому району»[115].
Общая картина по стране была довольно пестрой. Регионы, в которых шло мощное новое промышленное строительство, снабжались в первоочередном порядке. Что-то перепадало и жителям прилегающих сельских районов. Во многих местах все оставалось, как при царе Горохе. Народ привыкал ко всему. Но «средняя температура по больнице» значительно улучшилась – «Жить стало лучше, жить стало веселее».
Если враг не сдается – его уничтожают
Так называлась статья Максима Горького (1868–1936) в газете «Правда» от 15 ноября 1930 года. Алексей Максимович Пешков родился в Нижнем Новгороде, приобрел разнообразный жизненный опыт («Мои университеты»), стал писателем реалистического направления. В сборнике «Очерки и рассказы», романе «Мать», пьесе «На дне» М. Горький показал жизнь низов, включая босяков. «Человек – это звучит гордо»,– заявил писатель устами одного из своих героев, забубенного пьяницы и маргинала Сатина. Горький помогал социал-демократам, но в сборнике «Несвоевременные мысли» (1918) осуждал Ленина и большевиков за разрушительный и преждевременный характер большевистской революции. Уехал за границу (1921), но в 1929-м окончательно вернулся. В СССР считался «великим пролетарским писателем», «вождем литературного фронта», оказал большое влияние на формирование теории социалистического реализма, идейно-эстетических принципов советской литературы. Горький, являясь одним из самых авторитетных людей Советского Союза, фактически стал одним из идеологов сталинского политического режима, включая обоснование применения жестких репрессий. В 1932–1990 годах Нижний Новгород назывался городом Горьким.
А в своей знаменитой статье М. Горький писал: «Внутри страны против нас хитрейшие враги организуют пищевой голод, кулаки терроризируют крестьян-коллективистов убийствами, поджогами, различными подлостями, – против нас все, что отжило свои сроки, отведенные ему историей, и это дает нам право считать себя все еще в состоянии гражданской войны. Отсюда следует естественный вывод: если враг не сдается – его истребляют»[116].
Врагов оказалось много.
Из докладной записки Секретно-оперативного отдела ОГПУ «Предварительные итоги борьбы с контрреволюцией на селе в 1929 г.» (15 января 1930 года):
«Истекший 1929 год в обстановке решительного наступления на капиталистические элементы города и деревни характеризуется бешеным сопротивлением наших классовых врагов. Это сопротивление находит яркое выражение как в упорном сопротивлении со стороны верхушечных прослоек деревни – кулаков – реконструктивным мероприятиям партии и Советской власти, так и особенно в возрастающей активности кулацко-белогвардейского контрреволюционного актива, пытающегося встать на путь прямой организованной борьбы, вплоть до попыток подготовки вооруженных выступлений и организации банд.
Всего в 1929 году ликвидировано: контрреволюционных организаций – 255, арестовано по ним – 9159, контрреволюционных группировок – 6769, арестовано по ним – 38 405, активных банд – 281, арестовано по ним – 3821, арестовано одиночек – 43 823, всего контрреволюционных образований – 7305, арестовано – 95 208»[117].
Насилие, репрессии применялись против всех слоев населения. В ходе осуществления коллективизации кулачество ликвидировалось «как класс». У зажиточных крестьян отбирались земля, рабочий скот, средства производства, личное имущество, а сами они выселялись в другие места. Было насильственно ликвидировано более миллиона крепких крестьянских хозяйств. Многие успели распродать имущество («самораскулачились») и бежали в города.
«Массовые выступления крестьянства против насильственных методов коллективизации носили в ряде случаев вооруженный повстанческий характер. Если в 1929 г. по стране было зарегистрировано свыше 1300 мятежей, то за январь – март 1930 г. не менее 2200 (с почти 800 тыс. участников), что было в 1,7 раза больше, чем за весь 1929 г. Особенно широкий размах получили антиколхозные выступления на Северном Кавказе, Средней и Нижней Волге, в ЦЧО, Московской области, республиках Средней Азии. Всего с января по октябрь 1930 г. по первой категории органами ОГПУ были арестованы 283 717 человек. «Тройками» к расстрелу были приговорены 19 тыс. человек, к разным срокам тюремного заключения – около 100 тыс., к ссылке – 47 тыс. человек. По второй категории были высланы в отдаленные районы СССР 332 тыс. человек, а внутри областей – 163 тыс. человек. По третьей категории к августу 1930 г. было переселено внутри округов и областей около 50 тыс. семей»