Предполагалось, что благодаря приватизации государственной собственности «ничья», неэффективная собственность обретет своего хозяина, что быстро даст положительные результаты. Народ был готов в очередной раз потерпеть и был склонен верить заявлениям президента России.
Однако уже весной 1992 года Ельцин, объясняя явно обозначившиеся тяжелые для подавляющего большинства населения последствия реформ, жаловался на противодействие со стороны Верховного Совета Российской Федерации, на жесткую критику со стороны VI Съезда народных депутатов РФ. Если перед началом реформ, сначала летом 1990 года, а затем и осенью 1991 года, он уверял россиян в том, что у него есть план и этот план обязательно сработает, то весной 1992 года в большом интервью газете «Аргументы и факты» всенародно избранный президент попытался оправдаться. «Идем без тропы, нехоженой тайгой», – объяснял он возникавшие трудности.
Можно предположить, что образ непроходимой тайги всплыл у Бориса Николаевича не случайно. Немногие аналитики весной 1992 года вспомнили, что у Бориса Николаевича уже был опыт блуждания по тайге. Он сам рассказал об этом опыте в своих первых мемуарах – «Исповедь на заданную тему». В 1989–1990 годах «Исповедь…» была обнародована миллионными тиражами. Внимательные читатели, несмотря на очевидную роль «золотых перьев» литературных обработчиков, которые обычно готовят к выходу подобные издания, могли многое узнать об облике будущего первого президента России. В частности рассказывалось и о том, как после окончания девятого класса Борис Ельцин вместе с группой одноклассников отправился в поход вверх по одной из рек. Все ребята в определенный момент заболели какой-то непонятной болезнью. В полубессознательном состоянии они были найдены взрослыми. В своих мемуарах, желая выделиться, Б. Н. Ельцин подчеркнул, что все его сотоварищи из-за болезни пропустили учебный год, а ему удалось без особых последствий пережить это приключение.
В школьные годы Боря Ельцин пошел в тайгу с горсткой одноклассников, а в январе 1992 года повел по «тайге» весь российский народ. Такая черта характера и стиль внутренней политики называется одним словом – авантюризм. Ельцинский авантюризм сродни волюнтаризму и субъективизму Н. С. Хрущева и М. С. Горбачева. Впрочем, все эти стили поведения вполне в духе традиционного русского характера, менталитета русского человека, привыкшего действовать «на авось».
В реальной жизни вместо пятикратного предполагаемого увеличения цен они выросли за первый год «реформ» более чем в 100 раз, а к 1996 году в 10 000 раз. Сбережения населения, в том числе вклады в Сберегательном банке, моментально обесценились и фактически пропали, были изъяты у населения. Накануне президентских выборов 1996 году была обещана компенсация потерянных вкладов, но после выборов стали восполняться потери у вкладчиков такого возраста (до 1914 года рождения), что это выглядело как насмешка над пострадавшими.
Во вторую авантюру российское руководство пустилось, предложив в 1997 году россиянам Государственные краткосрочные обязательства (ГКО). Удивительно, но большое число людей, уже наступивших на «грабли» «тибетов», «хопров», ЧИФ-ов, «МММ» и всяких других финансовых «пирамид», попалось на эту «удочку». Мне самому приходилось слышать утверждения о том, что ГКО – самое надежное вложение средств, так как высокие проценты гарантирует само государство. «Ну, вам виднее, а мне вкладывать нечего», – говорил я собеседникам. И в августе 1998 года последовал вполне логичный дефолт.
В 1997 году валовой внутренний продукт России составил 580 млрд долларов (14-е место в мире, у США – 7075 млрд долларов). «Если сравнить величину расходов на конечное потребление в расчете на душу населения (в России в 1993 году это лишь 505 долларов), то окажется, что это почти в 40 раз меньше, чем в ведущих промышленных развитых странах (в Швейцарии – 19 730 долларов, Японии – 19 523 долларов, США – 16 892 долларов). По данному показателю Россия занимала 39-е место, уступая таким странам, как Колумбия, Филиппины, Индонезия, Индия, Китай и др.
Весьма низким в России остается показатель производительности труда в обрабатывающей промышленности, который примерно в 4–6 раз ниже, чем в промышленно развитых странах, и в 2–3 раза ниже, чем в новых индустриальных странах.
В 1997 году добавленная стоимость, созданная в обрабатывающей промышленности России, в расчете на одного занятого в отрасли составляла 10 250 долларов, и по этому показателю страна занимала одно из последних мест в мире, уступая всем промышленно развитым государствам, а также новым индустриальным странам – Южной Корее, Гонконгу, ЮАР, Мексике, Тайваню, Сингапуру и Аргентине»[155]. Из перспективных прогнозов Б. Н. Ельцина однозначно подтвердились только два – «будет хуже», «нам придется нелегко».
Нельзя не вспомнить, что во время одного из последефолтных обсуждений на телевидении бывшему министру экономики Е. Г. Ясину по поводу выпуска ГКО задавали вопрос: «А вы не думали, что именно так все закончится?» «Мы думали, что нас пронесет», – гласил ответ академика от экономики. А пронесло всю страну! Тайги-то у нас в стране не меряно!
Не удивительно, что самым популярным в России по результатам реформ стало крылатое выражение, которое обычно приписывается В. С. Черномырдину, – «Хотели, как лучше, а получилось как всегда». Виктор Степанович хорошо знает, где «собака порылась». Обобщил так, что лучше и не придумаешь.
Караул устал
В 1992–1993 годах быстро нарастало противостояние между законодательной (Верховный Совет Российской Федерации и Съезд народных депутатов Российской Федерации) и исполнительной (Президент Российской Федерации и Правительство Российской Федерации) властями. Многие видели в этом противостоянии только историю о том, как поссорились бывшие соратники по борьбе Борис Николаевич Ельцин и Руслан Имранович Хасбулатов. Большинство же распознало в конфликте «ветвей власти» столкновение разных взглядов на пути реформирования России. Как обычно в таких случаях бывает, кому-то приходится выступать в роли третейских судей, пытаться разнять драчунов.
На этом коротком отрезке современной истории России была сделана попытка реанимировать историю, переиграть ее заново. В выступлениях М. Е. Салье, А. А. Собчака, некоторых других деятелей демократического движения была выдвинута идея созыва Учредительного собрания. Предлагалось избрать самых достойных людей страны, которые примут оптимальные решения по вопросу о том, как нам обустроить Россию, раскланяются с публикой, но сами лично не будут претендовать на участие во вновь создаваемых политических структурах, разного рода «новых кормушках» и т. д. Все выглядело красиво и привлекательно. Громкое имя и романтический ореол Учредительного собрания снова возникли из небытия.
Специалисты сразу вспомнили, что идея Учредительного собрания возникла еще в XIX веке и на протяжении десятилетий согревала все антимонархическое движение, была для него своеобразным флагом. В феврале 1917 года царь отказался от престола, и казалось, что на созыв Учредительного собрания не потребуется больше месяца. Однако Временное правительство действовало по принципу «И хочется, и колется, и мамка не велит». Никто не хотел брать всю полноту ответственности на себя (см. «Есть такая партия»). Во время июльского кризиса, когда кадеты покинули правительство, министра земледелия и лидера партии эсеров В. М. Чернова «застигли на крыльце (Таврического дворца), и какой-то рослый рабочий исступленно кричал ему, поднося кулак к лицу: "Принимай, сукин сын, власть, коли дают". Кронштадтские матросы потащили его в автомобиль – в заложники, что Советы возьмут "всю власть", и выручил его только Троцкий», – язвительно описывал картинку лидер кадетов П. Н. Милюков, полностью «прогоревший» во время апрельского кризиса[156].
Уже через полгода, 5 января 1918 года, В. М. Чернов в качестве председателя открывал заседание Учредительного собрания, выборы в которое прошли 12 ноября 1917 года. Эсеры получили во время выборов 58 % голосов против 25 % у большевиков и считали себя хозяевами положения. «Речи не прекращались почти 12 часов. Но не многое из сказанного имело хоть какое-то отношение к окружающему миру. Резкий вызов, содержащийся в советской декларации (председатель ВЦИК Я. М. Свердлов потребовал от Учредительного собрания признать уже принятые декреты Советской власти. – Прим. авт.), игнорировали; как и вопрос о сосредоточении действенной власти в руках пролетариата и Советского правительства. Никакого альтернативного правительства, способного удержать власть, не предлагали, да и не могли предложить. В этих условиях дискуссии были беспредметными», – писал в свое время один из известных западных историков[157].
Если в 16 часов 5 января 1918 года в начавшемся заседании Учредительного собрания участвовало 400 человек (из примерно 700 избранных, но не все успели приехать), то после ухода большевиков и левых эсеров в зале оставалось около 200 с небольшим депутатов, не имевших необходимого кворума для принятия решений. Свидетелями исторического события были около 400 человек явно недружественной массовки (из рабочих и солдат) на верхнем ярусе зала Таврического дворца. Депутаты в пятом часу утра за несколько минут приняли решения, фактически дублировавшие декреты Советской власти. А в 4 часа 40 минут утра В. М. Чернов объявил заседание закрытым. «Караул устал. Прошу очистить помещение», – таково было категорическое предупреждение начальника охраны матроса А. Г. Железнякова (более известного как матрос Железняк), ставшее известным афоризмом.
Ленина и большевиков, разумеется, обвинили в узурпации власти, в удушении демократии в России. Большой популярностью «учредилка», высмеянная большевистской пропагандой, в народе не пользовалась.