[89]. Люди ели корки и картофельные очистки, грызли кости. На вокзале толпились беженцы, которые пытались уехать в Сибирь – ходили слухи, что там еды предостаточно. Другие караулили суда у реки, надеясь добраться до Украины. Власти при этом делали все возможное, чтобы не позволить людям бежать и сеять панику и болезни. Ослабленные голодом, люди лежали, спали и ждали, из последних сил ловя вшей на телах близких. “Мне никогда не забыть увиденного в сентябре в Самаре”, – написал впоследствии Шефрот[90].
Особенно страшные сцены наблюдались в больницах и приютах. Детские дома, рассчитанные на 30 человек, теперь содержали по 450 воспитанников. Приняв вонючие тряпки на полу за выброшенную одежду, американцы с ужасом поняли, что ими прикрыты, по словам Голдера, “исхудалые тела маленьких детей со старыми, иссохшими, как у мумий, лицами”[91].
Стало очевидно, что АРА придется снабжать Россию медикаментами, хотя в прошлом организация этим не занималась. В стране не хватало элементарных вещей: аспирина, хлороформа, эфира. Вместо бинтов раны и хирургические разрезы закрывали старыми газетами. Еще до конца месяца АРА заключила с американским Красным Крестом соглашение на поставку медикаментов на сумму 3,6 миллиона долларов. В ходе миссии объем медицинской помощи вырос, и медицинские поставки стали важной частью работы АРА в России.
Илл. 10. Типичная ситуация в детском доме в зоне голода
30 сентября Голдер отправился обратно в Москву. Состав был полон беженцев, которые пытались выбраться из зоны бедствия. Они ехали на крышах вагонов, на ступеньках, на бамперах. Многие даже цеплялись за ходовые части, вися в нескольких сантиметрах над рельсами. Как отметил Голдер, казалось, что состав кишит насекомыми. Когда один изможденный беженец подошел слишком близко к их купе, советский атташе вытащил пистолет и пригрозил его пристрелить. “Стреляй! – воскликнул несчастный. – Думаешь, мне не все равно – умереть от пули или от голода?”[92] Поезд остановился на мосту через Волгу, и милиционеры прогнали всех беженцев. Но стоило составу пересечь мост, как новая толпа уже “поджидала” его, “крича, ругаясь и толкаясь”. Люди облепили состав и забрались на вагоны, прежде чем поезд успел разогнаться.
Из Москвы Голдер написал коллеге с исторического факультета Стэнфорда:
Голод невообразимо тяжел – я никогда в жизни не видел более страшного зрелища. Миллионы людей обречены на гибель и спокойно смотрят смерти в лицо. В следующем году умрет еще несколько миллионов человек <…> При виде России хочется умереть. Нет смысла спрашивать, куда подевались здоровые люди, красивые женщины, культурная жизнь. Все это исчезло, и вместо этого голодные, оборванные, истощенные мужчины и женщины думают лишь об одном – где раздобыть кусок хлеба <…> Во время этих странствий, пока я испытываю множество неудобств, меня согревает лишь одна мысль – что мне есть куда вернуться[93].
Когда новости об ужасах голода в Поволжье достигли Москвы, Кэрролл решил при первой возможности отправить группу для начала операции в Казани. Планировалось подготовить состав из 14 вагонов, загруженных достаточным количеством продовольствия для питания 30 тысяч детей в течение месяца. Кроме того, на большой платформе в Казань должны были отправиться два грузовика и один “кадиллак” АРА. К составу предполагалось также прицепить один вагон-кухню и два пассажирских вагона для сотрудников АРА, их переводчиков, шоферов и повара и группы репортеров из американских газет. Состав должен был выйти из Москвы в среду, 14 сентября.
Вскоре американцы поняли, что в Советской России далеко не всегда удавалось следовать составленному графику. Сначала возникла серия неожиданных задержек с предоставлением необходимых вагонов. Когда несколько вагонов все же появились на вокзале, они оказались слишком грязными и поломанными, чтобы их использовать. В этот момент американцы усвоили важный урок о работе в России: ЧК могла быть им другом, а не только врагом. Чекист Бубликов – по воспоминаниям Чайлдса, жилистый человек, “преисполненный нервной энергии”, с “холодным пронзительным взглядом, лишенным сострадания”[94], – сделал звонок, потребовал, чтобы необходимые вагоны в течение двух часов пригнали на вокзал, и пригрозил арестом за задержку. Само собой, вагоны появились вовремя, и ближе к вечеру 15 сентября состав вышел в Казань.
Помимо Чайлдса, от АРА в делегацию вошли Вернон Келлог, Ивар Варен и Элмер Берленд. Прессу представляли Уолтер Дьюранти из The New York Times, Ральф Пулитцер из нью-йоркской The World, Флойд Гиббонс из Chicago Tribune и прославленная журналистка Бесси Битти, которая своими глазами наблюдала российскую революцию и записывала свои впечатления. Кроме того, в поезд сел родившийся в Австралии искатель приключений Артур Альфред Линч, в прошлом входивший в состав британского парламента. На следующий день состав уже проезжал маленькие станции, полные беженцев. Чайлдс отметил, что лица ослабленных и потерявших надежду людей, которых он видел из окна, были “лишены остатков человеческой выразительности”[95]. При виде мальчиков и девочек с раздутыми животами он вспоминал об уродцах, тела которых выставлялись в музеях.
Однажды, не подумав, Чайлдс выбросил в окно яблочную кожуру, и стайка детей набросилась на нее, словно наткнувшись на сокровище. Линча, как ни странно, страдания людей как будто не трогали. Чайлдс заметил, что он при каждой остановке спрыгивал с поезда и кричал: “Да здравствует власть Советов!” Можно только гадать, что думали при этом несчастные изголодавшиеся русские.
Илл. 11. Дети – жертвы голода, сфотографированные в лагере беженцев в Самарской губернии
Состав вошел в Казань вечером 17 сентября. Моросил холодный дождь. Посмотрев по сторонам, Чайлдс увидел лишь грязь и нужду. Ему вспомнилась строка из стихотворения Томаса Мура “Пока я в тишине”: “Один, с трудом / Бреду в пустом / Когда-то пышном зале”[96]. В полумраке вокзала он увидел мальчишку, который с трудом катил тележку с гробом. На следующий день Чайлдс и Варен встретились с Рауфом Сабировым, председателем Центрального исполнительного комитета АТССР, и Кашафом Мухтаровым, председателем Совета народных комиссаров АТССР.
Встречи прошли хорошо, между американцами и татарским руководством установилось взаимопонимание. В тот же день, менее суток спустя с момента прибытия в Казань, сотрудники АРА начали кормить детей на временной кухне. Через несколько дней они развернули масштабную операцию по питанию тысяч молодых людей.
20 сентября Варен покинул Казань на пароходе с продовольствием для жителей окрестных деревень. Чайлдс остался, чтобы организовать отделение и обеспечить сотрудников АРА жильем. Дни тянулись долго, но Чайлдс был рад наконец заняться делом. Он писал матери, что гордится тем, что участвует в масштабной операции и спасает жизни, а не обрывает их, как во время войны. В один из первых дней после организации отделения, пока на стены клеили обои, а кабинеты обставляли мебелью, чекисты арестовали переводчика Чайлдса. Причину ареста не назвали, но больше Чайлдс его не видел. В тот же день к нему в кабинет вошел молодой красноармеец, который отдал ему честь, щелкнул каблуками и представился Уильямом Симеоном, новым переводчиком. Симеон родился в Эстонии, учился в Англии и служил камердинером в лондонском отеле “Савой”, где, вероятно, переделал свое имя на английский манер, прежде чем вернуться в Россию и вступить в ряды Красной армии. Его не раз арестовывали и приговаривали к смерти как шпиона-контрреволюционера, а затем сослали в Казань. По-английски он говорил безупречно. Естественно, Чайдлс решил, что чекисты отправили Симеона не только переводить, но и шпионить за ним, и был, несомненно, прав, но Симеон его совсем не беспокоил: по его мнению, ему самому и АРА было нечего скрывать. Более того, когда остальные американцы уехали из Казани, Чайлдсу стало ужасно одиноко. Он обнял Симеона и упросил его составить ему компанию за ужином. Вскоре они подружились и после этого разлучались редко. Позже Чайлдс даже спас Симеону жизнь.
Илл. 12. Одна из грязных главных улиц Казани в начале мая
В первые дни Чайлдс в основном занимался подбором персонала для миссии АРА. Одновременно в России никогда не находилось более 200 американцев, поэтому огромная часть работы ложилась на плечи местного населения. Устроиться в казанское отделение АРА хотели многие, но далеко не все владели необходимыми навыками. Среди прочих на поклон пришла внучка генералиссимуса Александра Суворова, прославленного фельдмаршала эпохи Екатерины Великой и одного из величайших российских полководцев, которая также привела с собой сына и дочь. Они были одеты в лохмотья, а их исхудалые лица свидетельствовали о долгом недоедании. Американцы взяли на работу дочь, которая владела английским и французским и умела печатать на машинке, но отказали ее матери и брату. Несчастная женщина, которую в прошлом принимали при дворе, слезно молила Чайлдса нанять ее. Она отказалась уходить и сидела в отделении до самого вечера. Чайлдс не знал, что делать, потому что никогда прежде не встречал людей с “безнадежно расстроенными” нервами[97].
Отчаянное желание русских работать на АРА сопровождалось не менее сильным страхом, что контакты с американцами впоследствии приведут к проблемам с ЧК. В городе ходили слухи, что АРА свернет операции через несколько месяцев, а после этого тайная полиция арестует всех, кто имел связи с американцами. Никто не сомневался, что чекисты внедрили своих агентов в организацию и внимательно следили за деятельностью всех ее сотрудников. Катастрофически наивный в подобных делах Чайлдс называл эти страхи необоснованными. Когда он задал прямой вопрос об этом местным чиновникам, те заверили его, что волноваться не о чем. Некоторые из этих чиновников при Сталине будут арестованы и расстреляны по обвинению в контрреволюционной деятельности. Родившийся в Латвии Ион де Якобс, нанятый в Казани в качестве еще одного переводчика, позже отметил, что среди российского персонала АРА было множество информаторов ЧК. Они даже предложили Чайлдсу поставить несколько их столов в его личный кабинет, и ничего не подозревающий Чайлдс с готовностью согласился.