я отказать кому-либо из кандидатов, АРА будет с этим считаться.
Тем не менее подозрения не рассеялись. Понаблюдав за деятельностью АРА в Самарской губернии, советский чиновник написал: “Создается впечатление, что АРА, организуя рабочий аппарат, как бы подготовляет аппарат, способный при случае заменить нас. Тяготение к ним антисоветских элементов иначе объяснить не могу. Мы будем стоять на страже”[118].
Голдер тем временем тоже испытывал затруднения. В начале декабря, вернувшись в Москву из очередной поездки, он написал коллеге по Стэнфорду, что “секретная служба, так называемая Че-Ка, охотится за [его] головой”[119]. Прекрасное знание русского, глубокое понимание страны и ее истории и многочисленные связи с писателями, учеными и другими интеллектуалами отличали Голдера от остальных сотрудников АРА, в массе своей ничего не знавших о России. Все это возбуждало у ЧК подозрения, что Голдер не тот, за кого себя выдает. Распространились слухи, что он воевал в армии Колчака и вернулся в Россию, чтобы вести пропаганду против правительства. “Кажется, надо мной зависло лезвие меча”, – жаловался он[120]. Это было слишком, и он сообщил АРА, что хочет покинуть Россию к концу января 1922 года.
Очередная поездка Голдера продлилась целый месяц, начавшись ранним утром 9 октября. Он приехал из Москвы в Уфу, которая находится более чем в иоо километрах по прямой к востоку от столицы, в предгорьях Уральских гор, вернулся в Самару на Волге, затем посетил Пензу и Саратов, а оттуда уехал в Астрахань. Последний отрезок пути дался ему особенно тяжело, поскольку поезд плелся пять дней со скоростью не более 15 километров в час. Где бы он ни останавливался, Голдера повсюду сопровождали чекисты, которые, по его словам, давали ему понять, что рады ему не больше, “чем скарлатине”[121], а потому Голдеру трудно было откровенно обсуждать с людьми масштабы голода в различных регионах и действия местных правительств.
В конце октября он на пароходе отправился обратно в Москву. Над Волгой роилось такое количество мух, что ему пришлось спуститься в каюту, где он обнаружил, что ему негде сесть, не говоря уже о том, чтобы лечь спать ночью, поскольку вся мебель кишела клопами. Он нашел складной стол, который приспособил в качестве кровати. На пристани в Саратове сотрудники АРА встретили Голдера на автомобиле. Он позволил себе подумать, что дела налаживаются, но не тут-то было. “Через десять минут у нас пробило колесо, – записал он в дневнике. – Американская администрация помощи быстро обрусевает”[122].
Голдера раздражали и соотечественники. Порой казалось, что Розовый дом напоминает роскошную резиденцию студенческого братства. Заезжий американский репортер назвал его “позолоченным бараком”: армейская койка одного из сотрудников организации стояла прямо под подлинником Рембрандта. Американцы много курили, гасили сигареты обо что придется и бросали окурки на пол. Голдер не в силах был смотреть, как молодые дебоширы громят великолепный дом Сергея Щукина. В ночь после Дня благодарения Голдер лежал в постели без сна, потому что на первом этаже гремело торжество. Американцы пригласили балерин “и других женщин такого рода”, написал Голдер в письме, когда решил, что заснуть не удастся, и теперь они “все изрядно напились”. Вечеринка была не совсем обычной. “Главная гостья – Айседора Дункан, и она либо пьяна, либо не в своем уме, а возможно, и то и другое. Она полуодета и призывает мальчиков стянуть с нее чулки – или как там они называются <…> Не знаю даже, что еще случится до утра”[123].
Пьянство среди сотрудников АРА было повальным. Помощник Хэскелла, Лонерган, был особенно ему подвержен, несколько раз напивался чуть ли не до потери сознания и впоследствии лишился работы из-за пристрастия к бутылке. Кэрролл тоже страдал от алкоголизма и был отправлен домой, когда болезнь вышла из-под контроля. Одним выпивка позволяла расслабиться после тяжелой работы, а для других была необходимостью – особенно при встречах с советскими чиновниками.
Ночные торжества особенно расстроили Голдера, поскольку на следующий день он должен был отправиться в очередную поездку, на этот раз на Украину. Подготовиться к ней было нелегко: Эйдук и советское правительство не давали Голдеру разрешения на въезд, утверждая, что там голода нет, а потому американцам следует сосредоточиться на работе в Поволжье. Недосказанным при этом оставалось то, что некоторые районы Западной Украины были еще не конца покорены после подавления недавних крестьянских восстаний, в связи с чем возникали серьезные опасения, что присутствие американцев вдохновит оставшихся партизан продолжать сопротивление. Руководители АРА напомнили Эйдуку, что по Рижскому договору они имеют право решать, какие районы обслуживать, и ему в итоге пришлось уступить. “С Украины доносятся мольбы о помощи, – писал Голдер. – Житницы России пусты, и жители страдают от голода и ужасных бандитских налетов”[124]. Он чувствовал, что обязан лично оценить ситуацию и понять, чем могут помочь американцы.
Первым делом Голдер приехал в Киев, где провел приготовления к запуску программы продовольственных посылок, а затем отправился в Харьков, чтобы встретиться с украинским руководством. В то время Харьков был столицей Украинской Советской Социалистической Республики, независимой от России до образования Союза Советских Социалистических Республик (СССР) в конце 1922 года. Было непонятно, впустят ли украинцы АРА, не подписывая отдельного договора, поскольку действие Рижского договора, по их мнению, не распространялось на Украину. Желая получить американскую помощь, украинцы хотели при возможности самостоятельно определить условия функционирования миссии. Голдер вернулся в Москву в начале декабря, раздосадованный тем, что ему так и не удалось прийти к взаимопониманию с украинским правительством, хотя он и смог оценить масштабы голода на территории Украины. Несомненно, некоторые регионы страны страдали не меньше Поволжья, и около 9 миллионов человек из населения в 26 миллионов оказались в ловушке в зоне голода. Прочитав доклад Голдера о ситуации на Украине, Хэскелл понял, что АРА придется расширить миссию за пределы России. Но у него не было ни единого пенни на обеспечение новых территорий продовольствием.
6 декабря, возвращаясь на поезде в Москву, опечаленный Голдер записал в дневнике: “Вся Россия в движении, в поисках хлеба. Она ни о чем больше не думает, ни о чем больше не говорит <…> Если ситуация не изменится к лучшему, будущее – по крайней мере, ближайшее будущее – представляется поистине мрачным <…> Все спрашивают: «Когда этому наступит конец?» Но никто не знает ответа. Многие русские утверждают, что только Америка может спасти страну, и даже ходят слухи, что Америка так и поступит, но когда я спрашиваю, чем Америка может помочь, никто не предлагает ничего определенного”[125]. Голдер встречался с русскими, которые не сомневались, что Америка и Россия нужны друг другу, чтобы они обе сумели выжить. Многие настаивали, что американская экономика рухнет без торговли с Россией, а потому Америке и России предначертано работать вместе. Подобные представления о зависимости Америки от Советской России разделяли даже некоторые руководители РКП(б).
Карл Радек, польский еврей, член Исполнительного комитета Российской коммунистической партии и видный деятель Коммунистического интернационала (Коминтерна) – организации, которая занималась разжиганием мировой революции, – 17 декабря пригласил Голдера в Кремль, чтобы обсудить российско-американские отношения. На смеси ломаного русского и немецкого Радек объяснил Голдеру, что назначил встречу, чтобы убедить его, что будущее Америки связано с Россией, а следовательно, в интересах США наладить отношения с советским правительством. Он отметил, что поскольку США имели официальные отношения с царской Россией, которая не была демократической, у Америки нет оснований не признавать новое правительство. Он утверждал, что установление отношений пойдет на пользу обеим странам. Прежде чем Голдер собрался уходить, Радек предложил ему познакомиться с другими большевиками, которые разделяли его взгляды.
Голдер признал, что Радек прекрасно осведомлен об американской политике, но все же счел абсурдным представление, что Америка нуждается в России, не говоря уже о том, что она может спасти Россию. Он всем говорил, что у России нет денег для покупки американских товаров, а кроме того, русские не производят ничего, что американцы захотели бы купить. И все же русские неоднократно пытались убедить его, что США стоит сейчас пойти на жертвы ради Советской России с целью выгодной торговли в будущем. “Россия, – отметил Голдер, – полна мечтателей”[126].
Но русскими дело не ограничивалось: мечтатели были и среди американцев. 8 декабря в письме матери из Казани Чайлдс расхваливал советское правительство и обвинял капитализм во всех проблемах мира. Он не сомневался, что Вильсон хотел построить в Америке социалистическое общество подобное тому, которое Ленин создавал в России, но бывшему президенту помешали хитрые маневры американских капиталистов и глупость масс, которые не понимали, что Вильсон работает им на благо. Он писал, что “российское руководство демонстрирует более искреннее желание служить народу, чем американское”. “В некотором роде, – добавлял он, – я больше верю в то, что Россия сумеет внедрить принципы истинной демократии, чем в то, что Америка сумеет их сохранить”. Он отдавал себе отчет, что, услышав его рассуждения, соотечественники причислили бы его к “болыиевистам”