Келли не сомневался, что Белл попросит его остаться, и понимал, что работы еще много, но с него было достаточно. 20 мая он написал Хэскеллу и запросил у него разрешения уволиться через 30 дней, ровно через шесть месяцев после прибытия в Москву. Он выразил надежду, что Хэскеллу хватит времени, чтобы найти ему замену, и пообещал обучить новичка. Он сказал, что ему жаль уходить, но его вынуждают “неотложные обстоятельства личного характера”. Называть обстоятельства он не стал.
15 мая Гувер обратился с речью к Международной торговой палате в Вашингтоне и описал ситуацию в Советской России. Он сказал собравшимся, что свержение царского режима, который, по его словам, веками “плохо управлял” страной, было благом, но теперь “великий народ испытывает такие муки, каких мир не знал с самых Темных веков”. Маятник качнулся слишком далеко в сторону разрушения, и люди в России медленно умирают, причем убивают их не внешние, а внутренние причины. Хотя годом ранее большевики отказались от экстремальной формы коммунизма в пользу более мягкого варианта социализма, в настоящее время экономическая система государства непродуктивна и обречена на крах. Если русские выбрали для себя такую форму государственного устройства, это их дело. С помощью США было спасено более десяти миллионов российских жизней, но судьба народа остается в руках русских, а не в руках иностранцев.
Гувер признал, что, по мнению многих, лишь установление официальных дипломатических отношений с США поможет оживить российскую экономику, но назвал эту мысль – вполне справедливо – ошибочной. Во-первых, Россия была банкротом, а следовательно, не имела средств, чтобы вести торговлю. Во-вторых, пока юридическая система не обеспечивает безопасность инвестиций, иностранный капитал будет обходить Россию стороной. В-третьих, даже до Первой мировой войны, в более благоприятный экономический и политический период, объемы русско-американской торговли были незначительны. Американский народ не оставил Россию и оказывал ей благотворительную помощь, но одной благотворительностью было не решить всех российских проблем[299].
Речь Гувера прозвучала прямо перед закрытием Генуэзской конференции, которая окончилась провалом. Это устраивало и Гувера, и госсекретаря Чарльза Эванса Хьюза, ведь ни один из них не хотел, чтобы американская помощь открыла дверь для официального признания Советской России. Переговоры продолжились в июне в Гааге, но США снова не приняли участия в конференции, и снова Союзники не смогли решить вопросы о российских иностранных долгах и дипломатическом признании страны[300].
Специальный представитель Гувера – Голдер – в последние месяцы стал еще пессимистичнее взирать на американо-советские отношения и разделял взгляды своего начальника. “Шесть месяцев назад я считал большевистских лидеров настоящими государственными деятелями, – писал он в апреле, – но теперь я вижу в них дешевых истсайдских политиков и лавочников. Они считают, что могут купить американцев, соблазняя их торговлей свиной щетиной; они думают, что могут запугивать нас, пока мы не решим откупиться от них предложением кредита или признания”[301]. На встречах с Каменевым Голдеру стало очевидно, что правительство специально осложняет жизнь АРА, чтобы заставить США установить официальные отношения с советской страной. Работать с большевиками, с отвращением заметил он, было все равно что работать с “торговцами живым товаром”[302]. Впрочем, губернатор Гудрич, еще одни глаза и уши Гувера на месте событий, не согласившись с Голдером, в том же месяце порекомендовал Гуверу лоббировать признание Советской России как лучший способ сдержать правительство, который может даже привести к его смене.
Хотя представители США не участвовали в переговорах в Гааге, Гувер хотел поддерживать диалог с советскими чиновниками в надежде улучшить отношения между странами. Он поручил эту задачу Голдеру и Гудричу. С июня они стали назначать встречи с российскими чиновниками, и Голдер сообщал о них в регулярных письмах Кристиану Гертеру, помощнику Гувера и будущему госсекретарю. Президент Гардинг поддерживал такую закулисную дипломатию и встретился с Гудричем перед его возвращением в Россию, чтобы поручить ему прощупать советское руководство по вопросам о торговле и установлении политических отношений.
Вечером 8 июня Голдера и Гудрича привезли в Кремль на встречу с высокопоставленным коммунистическим лидером Карлом Радеком, чтобы продолжить разговор, начатый Голдером и Радеком еще в декабре. Разозленный выступлением Гувера, Радек назвал США “злейшим врагом” России и заявил пораженным гостям, что без торговли с Россией процветания Америке не видать. Беспокойство о защите частной собственности, по словам Радека, было чисто “теоретическим вопросом”[303]. Русские строят свою армию и обхаживают японцев, а когда они достигнут в этом успеха, американцы запоют на другой лад и пожалеют, что не приняли российское предложение установить хорошие отношения.
Пока шли эти разговоры, АРА пыталась понять, сколько ей еще оставаться в России. В апреле Гувер решил завершить миссию за полгода, не сомневаясь, что пик голода пройден, и мечтая отделаться от необходимости вести дела с Советской Россией. Желая понять, какая ситуация складывается в сельской местности, и принять на этом основании окончательное решение об уходе из России, Хэскелл в середине июня вызвал руководителей округов в Москву, чтобы они доложили обстановку на вверенных им территориях. На встрече Голдер отметил, что кукурузная кампания утомила людей и многие хотели отправиться домой. Несколько руководителей округов признали огромный успех кампании и выразили мнение, что следующего урожая России хватит, чтобы прожить без американской поддержки. Советские дипломаты в Гааге действительно заявили, что голод в России кончился и страна больше не нуждается в гуманитарной помощи. Весной в советской прессе начали публиковаться оптимистичные прогнозы на осенний урожай. На основе прочитанного Хэскелл, несмотря на возражения некоторых руководителей округов, утверждавших, что голод еще не побежден, решил, что АРА следует как можно скорее свернуть миссию. Передав свои выводы Гуверу, Хэскелл предложил закончить работу к середине октября и покинуть страну в декабре. “Великий голод в России закончится с нынешним урожаем”, – сообщил он начальнику[304]. По сути, Хэскелл просто подтвердил решение Гувера завершить операцию до конца года.
Прежде чем покинуть Уфу, Келли пришлось дождаться возвращения Белла с московского совещания АРА. Ему не терпелось собрать вещи и отправиться в путь. Белл наконец вернулся 24 июня, и они допоздна проговорили о будущем операции. Белл сказал, что Хэскеллу надоел советский обструкционизм и он готов завершить миссию. 26 июня в отделении состоялась небольшая прощальная вечеринка, на которой Келли подарили серебряный кубок с выгравированными словами благодарности на русском языке. В его честь сказали несколько речей. Келли отметил в письме, что его не раз заставили покраснеть, хотя прежде в России никто еще не вгонял его в краску. Его проводили на вокзал, где он со всеми простился. Тяжелее всего ему было прощаться с Борисом Эльпериным, который стал его единственным русским другом. Келли был уверен, что никогда больше его не увидит. Когда поезд отошел от станции, Белл послал Хэскеллу телеграмму, в которой похвалил замечательный характер и рабочую дисциплину Келли. Всем было ужасно жаль его отпускать.
Келли планировал выехать из Москвы утром 4 июля, но авария на линии его задержала. Он присоединился к остальным сотрудникам АРА на традиционно американском праздновании Дня независимости, устроенном в парке старого дворянского имения. В программе были пикник и бейсбольный матч. На праздник пригласили русских девушек, которые говорили по-английски, “чтобы все казалось естественным”, как сострил Келли. Матч “Синего дома” и “Бандитов” привлек любопытных зрителей, которые наблюдали за ходом игры, стоя у кромки поля и лузгая семечки. Противостояние чуть не завершилось дракой после сомнительного решения арбитра, но более хладнокровные участники встречи сумели всех успокоить и продолжить игру. В конце концов “Бандиты” вырвали победу у своих противников со счетом 13:12. Келли ушел с последнего аута. Услышав, что аварию устранили и поезда снова пошли, он сорвал с руки перчатку и поспешил на вокзал. “Выбрался из России! – через несколько дней написал он Джейн из Риги. – Я ужасно грязный и выгляжу непрезентабельно, но зато я здесь!”[305] Из Риги он отправился в Лондон, а затем в Нью-Йорк.
В тот день в России прошли и другие бейсбольные матчи, включая встречу команды Казани и Симбирска с командой Самары. Питчером казанско-симбирского клуба стал Дж. Ривз Чайлдс.
2 июля Чайлдс и шестеро коллег выехали из Казани в Симбирск на пароходе “Печерец”. Расстояние между городами составляло около 225 километров. В Симбирске на борт поднялись еще трое американцев, и все вместе они продолжили путь в Самару.
Это был самый красивый отрезок реки, и американцы весь вечер сидели на палубе, наблюдая игру цвета на воде и восход луны. 4 июля, прибыв в Самару, они спустили на пристань свой “кадиллак” и поехали в отделение АРА. Познакомившись с коллегами и перекусив, они расселись по автомобилям и отправились на пустырь на окраине города, чтобы исполнить свой американский долг, как отметил Чайлдс в своем дневнике. Самара потерпела поражение со счетом 7:12 – и Чайлдс не преминул объяснить это качеством своих подач. Он гордился тем, что они “доказали свой патриотизм”, а также привезли национальный спорт “в российские степи и под сень Уральских гор”[306]