Белл не вернулся в Россию. Он поселился в Данбери, в Коннектикуте, и устроился на работу в Американскую гостиничную корпорацию. Но Уфа не выходила у него из головы. Позже он помог коллегам по АРА организовать сбор средств, чтобы перевезти их старого товарища Бориса Эльперина в Нью-Йорк[443]. Белл умер в 1946 году в возрасте 72 лет.
Летом 1922 года Уильям Келли снял комнату в Гарвардском клубе Нью-Йорка на Западной 44-й улице и стал искать работу. В отличие от старого начальника, Келли не имел ни малейшего желания возвращаться в Россию. Он справился о работе в издательствах Doubleday, Page & Со. и Funk & Wagnails, а также послал резюме в министерство торговли США, но не получил ответа. Хотя денег у него было немного, а перспективы казались безрадостными, они с Джейн решили пожениться. В конце концов Келли нашел работу в рекламном агентстве на Мэдисон-авеню. Он работал в рекламе всю жизнь и умер в 1977 году в возрасте 81 года.
Чайлдс вернулся в Линчберг с Георгиной весной 1923 года. Он сдал экзамен на получение дипломатической должности, а затем узнал, что газета The Christian Science Monitor взяла его на должность московского корреспондента. Супругам выдали советские визы, и они подготовились к отъезду, но Георгина вдруг передумала. Она не могла вернуться в Россию. Учитывая, через что она прошла и что их ожидало, Чайлдс понял ее и сообщил в газету, что не сможет выйти на работу. Той осенью он устроился в Госдепартамент, где проработал 30 лет, в основном в странах Ближнего Востока и Африки, в том числе на должности посла в Саудовской Аравии и Эфиопии. Когда он вышел на пенсию, они с Георгиной поселились неподалеку от ее матери во французской Ницце, где жили в квартире с видом на море. Чайлдс не отказался от своей мечты о литературной карьере: он написал несколько приключенческих романов и заработал репутацию одного из главных мировых специалистов по Казанове. Георгина умерла в 1964 году, и и лет спустя Чайлдс забрал ее прах домой, в Линчберг, чтобы их похоронили вместе. В 1975 году он в последний раз побывал в Советском Союзе. По прибытии он сообщил работнику аэропорта, что пятьдесят лет назад работал в России в миссии АРА. Работник просиял. “Ара”, – восхищенно прошептал он[444]. Этот момент окупил всю поездку. Через двадцать лет Чайлдс умер от сердечного приступа в Ричмонде, в Вирджинии. Ему было 94 года.
Фрэнк Голдер вернулся в Стэнфорд осенью 1923 года и сразу приступил к преподаванию российской истории и трудоемкой сортировке огромной коллекции книг, периодических изданий и эфемер, которую он собрал в России для Гуверовской военной библиотеки. Погрузившись в недавнее прошлое России, он вскоре предложил создать институт изучения революции, в котором американские и советские ученые смогут работать над совместными исследовательскими проектами.
В конце 1927 года Голдер вместе с Линкольном Хатчинсоном посетил СССР, чтобы предложить русским идею о создании исследовательского института и посмотреть торжества по случаю десятой годовщины большевистской революции. Он заметил, что ситуация в стране оставалась тяжелой и оборванные сироты по-прежнему скитались по улицам, но продуктов было достаточно и жизнь вернулась на круги своя. В крупных городах были видны неопровержимые свидетельства материального благополучия, хотя четыре года назад, когда он покидал Россию, о них не шло и речи. 7 ноября Голдер посмотрел военный парад и послушал речи на Красной площади. Ему вспомнились фрагменты прошлого: 1914 год, когда у него на глазах Николай II благословил войска накануне Первой мировой войны, 1917 год, когда глава Временного правительства Александр Керенский отправил войска продолжать борьбу с Германией, и 1923 год, когда Троцкий принял парад победоносной Красной армии. Юбилейная церемония казалась монотонной и заурядной, словно все играли свои роли чисто механически. “Как низко пали великие и сколько крови было пролито за эти тринадцать лет! – написал Голдер. – Как мало они могут показать!”
Визит убедил Голдера, что Советский Союз отходил все дальше от коммунизма. “Сталинские прогрессисты”, сказал он после возвращения на встрече бывших сотрудников АРА в Нью-Йорке, одерживают верх над партией Троцкого, а это ведет к отказу от “священных установок революции”[445]. По его словам, Советская Россия наконец поняла, что ее судьба связана с Западом, ведь только он может предоставить ей инвестиции и кредиты.
С институтом все сложилось не так хорошо, как надеялся Голдер. Прочитав одну из первых рукописей, советские чиновники оскорбились тем, как в ней описывалась большевистская политика в отношении крестьян, и выразили серьезные сомнения в целесообразности создания научного учреждения, которое будет пытаться совместить устаревшую, по их мнению, западную буржуазную историографию с продвинутой научной школой марксизма-ленинизма. Подобные теоретические соображения потеряли всякий смысл несколько лет спустя, когда большинство ученых, которых Голдер хотел привлечь к работе, оказались за решеткой при Сталине. Голдер умер в январе 1929 года после непродолжительной болезни. Возможно, даже к лучшему, что он не дожил до тех лет, когда его любимая Россия погрузилась в черное безумие сталинского террора.
Голдер не единственный из американцев считал, что Россию ждет светлое будущее. “Коммунизм мертв, и Россия стоит на пути к восстановлению, – написал Хэскелл Гуверу в конце августа 1923 года, вернувшись в США. – Российский народ понимает, что сильная американская система нашла в себе силы и дух, чтобы спасти миллионы незнакомцев от верной гибели, и это наверняка дает ему пищу для размышлений <…> Америка быстро забудет этот мимолетный инцидент, в котором она исполнила свой национальный долг, но в российских семьях историю о нем будут с любовью рассказывать из поколения в поколение”[446].
Конечно, Хэскелл ошибался. Коммунизм не был мертв, а Россия – по крайней мере, на официальном уровне – скоро стала вспоминать об АРА без теплоты.
Аресты начались вскоре после отъезда американцев в июле 1923 года. ГПУ арестовало бывшего дворянина Пальчича, который работал в АРА, и обвинило его в шпионаже и передаче американцам секретных карт бакинского нефтеносного района для использования при планируемом вторжении в Россию. Был также арестован некий Н. Белоусов, сын царского офицера и инспектор АРА в Симбирске, который якобы на допросе признал, что антисоветские воззрения подтолкнули его к сотрудничеству с американскими шпионами, внедренными в АРА. Среди вменявшихся ему в вину преступлений был сбор информации об экономической ситуации, сложившейся в одном отдаленном районе, и снабжении этого района продовольствием. В тюрьму по обвинению в шпионаже в пользу США также попала одна из ассистенток Чайлдса по фамилии Молостова. Доказательством государственной измены в ее случае служил тот факт, что по просьбе Чайлдса она переводила с русского книги о советской экономике и сельском хозяйстве[447].
В мае 1924 года “Известия” сообщили об аресте двух советских граждан по обвинению в экономическом шпионаже. Статья об этом вышла под заголовком “Шпионы АРА в роли филантропов”. Один из арестованных был приговорен к десяти годам тюрьмы, другой – к пяти. Гувер пришел в ярость. “Пока наших помощников сажают в тюрьму, – сказал он прессе, – это формирует непреодолимый барьер для любой дискуссии о восстановлении официальных отношений”[448]. Точку зрения Гувера разделяли госсекретарь Хьюз, президент Гардинг и его преемник Калвин Кулидж. Официальное признание СССР состоялось лишь десять лет спустя, в ноябре 1933 года, когда президент Франклин Рузвельт установил нормальные дипломатические отношения между странами.
Хотя признание состоялось только через десять лет после окончания миссии АРА, отношения СССР и США в 1920-х годах не стояли на месте. Как раз наоборот. Гардинг и Кулидж при поддержке Гувера, занимавшего пост министра торговли, противостояли установлению официальных связей, но позволяли американским компаниям вести дела в России и даже поощряли подобную деятельность. С 1923 по 1930 год объемы продажи американских товаров в СССР выросли более чем в 20раз, с 6 до 140 миллионов долларов в год, и общий объем торговли между странами в этот период превысил 500 миллионов долларов, причем большая его часть пришлась на американский экспорт в Россию. Четвертая часть советского импорта приходила из США и состояла из широкого спектра товаров, но отдельной статьей в ней значилась тяжелая техника для горнодобывающей, сельскохозяйственной, строительной, металлообрабатывающей и нефтегазовой отраслей. Советская экономика получила крупные кредиты от таких банков, как Chase National и Guaranty Trust, а также от ряда компаний, включая General Electric и American Locomotive Sales Corporation, особенно после того как Гувер надавил на администрацию, чтобы она ввела послабления для частных кредитов. К 1928 году американские компании стали предлагать Москве крупные долгосрочные финансовые сделки, обеспечив до 25 миллионов долларов за пять лет. Объемы торговли с США превышали объемы торговли с такими странами, как Великобритания, которая в 1921 году подписала с Советской Россией торговое соглашение и установила дипломатические отношения три года спустя[449].
И все же торговля и кредиты не убедили советское руководство принять капитализм и отказаться от коммунизма, хотя многие американцы полагали, что будет именно так. Логика внутреннего развития Советского Союза оказалась неподвластной внешнему влиянию. Хэскелл посетил СССР в 1931 году, во время первой Пятилетки. В стране шла сталинская “революция сверху”, которая должна была устранить все следы капитализма и построить первое в мире полнос