Василий Петрович был известным литератором, особенно прославился своим произведением «Письма об Испании», его литературный вкус весьма высоко ценил друживший с ним И. С. Тургенев.
Дом Боткиных был популярен среди московской интеллигенции. В нем собирались художники, писатели, молодые ученые, порой люди диаметрально противоположных взглядов и убеждений: Н. В, Гоголь, А. И. Герцен, И. С.
Тургенев, Л. Н. Толстой, М. С. Щепкин, П. С. Молчанов. «Такого круга людей, – писал в «Былое и думы» А. И. Герцен о людях, приходивших к Боткиным, – талантливых, развитых и многосторонних, я не встречал нигде…» Друзьями Василия Петровича Боткина были В. Г. Белинский, А. И. Герцен, он был лично знаком с К. Марксом, но тем не менее сам был яростным противником дикого «социалистического учения». Никто из семьи Боткиных не стал революционером.
Как и в большинстве купеческих семей, в семье Боткиных уделялось большое внимание религиозному воспитанию. И оно приносило свои плоды. Сам Петр Кононович много жертвовал на церкви, сиротские приюты, получил за это орден святого Владимира и звание почетного гражданина Москвы. После смерти отца один из его старших сыновей, Петр Петрович Боткин, стал главой частной фирмы. Набожный и верующий человек он был старостой Успенской церкви на Покровке, всячески помогал и обеспечивал храм всем необходимым, чтил Владимирскую икону Божией Матери и заходил всегда ей поклониться. С его участием даже строились храмы в Аргентине. По просьбе православных, живших в Буэнос-Айресе, император Николай II внес пожертвования на строительство там церкви, в числе благотворителей был и Петр Петрович Боткин. Также и другой сын Петра Кононовича, Дмитрий, принимал участие в благоукрашении Корсунско-Богородицкого храма в г. Торопце, в его дом каждый год привозили Иверскую чудотворную икону Божией Матери и икону Спасителя, в доме проходили посвященные им молебны. Дмитрий Петрович собирал картины, вместе с Павлом Третьяковым подбирал полотна. Его брат Михаил поступил в Петербургскую академию художеств и впоследствии, в 1882 году, его назначили членом Комиссии по реставрации придворного кремлевского Благовещенского собора.
В этой семье были заложены принципы человеколюбия, сострадания, помощи ближнему, трудолюбия и глубокого уважения к чужому труду. Семья Боткиных была большая и дружная. В 1832 году родился 11-й сын Петра Кононовича – будущий великий физиолог России Сергей Петрович Боткин.
После рождения сына глава семейства купил большой дом в Петроверигском переулке, 4 – настоящее родовое гнездо.
«Приятно и тепло было на душе присутствовать на фамильных обедах этой семьи, когда нередко за стол садилось более 30 человек чад и домочадцев, и нельзя было не увлечься той заразительной и добродушной веселостью, какая царила на этих обедах; шуткам и остротам не было конца; братья трунили и подсмеивались друг над другом, но все это делалось в таких симпатичных и благодушных формах, что самолюбие не уязвлялось, и все эти нападки друг на друга только еще яснее выставляли нежные отношения братьев», – так передавал атмосферу семьи в своих воспоминаниях близкий друг С. П. Боткина Н. А. Белоголовый.
Старшее поколение не могло ни оказать влияние на будущего врача. Общая культура, обстановка, живой интерес к жизни, искусству способствовали формированию замечательных качеств у С. П. Боткина – широте взглядов, гуманности, высокой культуре, глубокому интересу к проблемам современности. С юных лет он попал в круг лучших людей своего времени. С. П. Боткин до 15 лет получал образование в «домашнем университете», за его воспитанием следил и Тимофей Николаевич Грановский, слава Московского университета, профессор всеобщей истории, который жил в нижнем этаже дома Боткиных. Для подготовки в университет Сергея Петровича отдали в лучший в Москве полупансион Эннеса, который славился хорошей постановкой воспитательного дела и своими педагогами. Здесь произошла встреча с талантливым литератором, врачом-гуманистом Николаем Андреевичем Белоголовым, впоследствии близким другом С. П. Боткина.
В то время центром научно-исследовательской мысли являлся Московский университет, куда в 1850 году поступил С. П. Боткин. Он мечтал быть математиком, но судьба распорядилась по-другому: вышел указ Николая I, по которому лицам недворянского происхождения разрешалась учеба только на одном факультете – медицинском. Так Сергей Петрович вступил на стезю врача. Большое внимание на него оказал в университете профессор хирургии Ф. И. Иноземцев. Именно он, связывая теорию с практикой, подчеркивал ее первенствующее значение: «Практическая медицина, как высшая инстанция врачебной науки, в которой всякое теоретическое знание получает последнюю – жизненную проверку и тогда уже остается для врача окончательно положительным знанием, или говоря иначе, просто практика, пользуется при постели больного всею нравственною и физическою природою, как лечащим средством…».
С. П. Боткин учился быть настоящим врачом, любить больных на Крымской войне у Николая Ивановича Пирогова – великого медика и хирурга. Позже, обобщая свой опыт оказания помощи раненым на поле брани, будучи уже профессором Петербургской медико-хирургической академии, он полностью разделяет точку зрения Н. И. Пирогова об особенностях военной медицины: «Особенность военной медицины состоит в особенности быта солдат, представляющегося как предмет врачебного попечения, и в особенности положения медика, которому поручается попечение о здоровье войска.
Особенность положения военного врача вытекает из тех почти неудалимых неудобств, при которых ему, в большинстве случаев, приходится действовать: так, часто в походе, с несколькими сотнями солдат, он остается совершенно один и в затруднительных случаях не только лишен возможности посоветоваться с товарищем, но даже с книгой; быстро увеличившееся число больных иногда превышает силы врача и он теряется в громадности представившегося ему материала; – прибавим еще к этому ограниченность терапевтических средств, которыми располагает военный врач, и мы убедимся вполне, что положение военного врача гораздо менее выгодно, чем всякого гражданского врача. Поэтому, чтобы выполнить возможно добросовестно задачу, представляющуюся военному врачу, необходимо самое основательное знание медицинских наук, ибо только большой запас сведений позволит действовать удачно при всех неудобствах, встречающихся в военной жизни. Медико-хирургическая академия вполне выполнит свою задачу и приготовит наилучших военных врачей, когда достигнет самой высокого степени своего развития. Все меры, служащие для развития этой школы, будут наилучшими мерами для образования военных медиков».
По мнению С. П. Боткина, военный врач должен быть знаком не только с хирургией, но и внутренними болезнями. И хотя в обычных условиях во всех войсках преобладает смертность от внутренних болезней, а в военное время количество хирургических больных увеличивается, «но и тут различные эпидемии, в связи с антисанитарией, опустошают иногда «ряды солдат гораздо сильнее, чем неприятельский огонь».
«Военный врач должен быть настолько хирургом и терапевтом, – писал С. П. Боткин, – насколько он должен быть натуралистом, ибо без хорошего знания естественных наук немыслима разумная гигиена солдат. А эта последняя наука, в состав которой должно войти изучение быта солдатского, во всех его возможных фазах, должна быть первым основанием главнейшей деятельности военного врача: предупредить развитие болезней, уменьшить число заболевающих будет еще важнее, чем вылечить захворавшего».
Еще в студенческие годы ярко проявился талант врача клинициста, и он решил посвятить себя изучению большой науки о внутренних болезнях. Для того, чтобы занять место в терапевтической клинике Петербургской медико-хирургической академии адъюнкт-профессора, на которое его рекомендовал известный физиолог И. Т. Глебов, необходимо было защитить докторскую диссертацию. Для ее подготовки С. П. Боткин отправился за границу и работал в клиниках у крупнейших европейских ученых в Берлине, Вене, Париже. В 1860 году он защитил диссертацию в Медико-хирургической академии и после отставки своего руководителя, Шипулинского, стал во главе ведущей академической кафедры. Правда, выборы кандидата на эту должность проходили непросто, были и противники С. П. Боткина – одни хотели видеть на этом месте Эка, другие – Бессера. Когда С. П. Боткина пригласили в академию экзаменоваться, он написал в конференцию, что считает экзамен для утверждения в этой должности излишним, и если конференция не сочтет нужным его избрать, то он уволится из академии. С. П. Боткина поддержали студенты и молодые врачи, они прислали депутацию в конференцию: «Каждого члена, – писал С. П. Боткин, – по очереди вызывая, просили заявить их желание видеть на этом месте Боткина, а не кого другого. Эта депутация мне настолько помогла, что противники были убиты сразу, ибо их самих, как членов конференции, просили хлопотать за меня. В этой конференции мой приятель Якубович, желая мне помочь, так стал хвалить, что все сочли за долг оскорбиться; он им публично сказал, что Боткин в один год в Академии сделал больше, чем большая часть членов в течение всей их деятельности профессорской. Это оскорбление дало мне ожесточенных врагов, которые дошли до того, что читали по поводу меня речь студентам, убеждая их отказаться от меня и выбрать Эка. Но эта речь только оскорбила студентов и дала мне новых друзей. На следующее заседание конференции представили официальный адрес врачи нашего академического института в пользу меня, а также студенты».
С. П. Боткин был утвержден экстраординарным профессором Медико-хирургической академии 19 ноября 1861 года при активной поддержке молодежи, которая любила и ценила профессора не только за его талант ученого-исследователя, но и за высокие нравственные качества. С первых лет его профессуры начинает формироваться собственная школа С. П. Боткина. «Теперь в ходу мои научные работы в лаборатории, которую я сам создал и которой любуюсь, как собственным ребенком; под моим руководством делаются работы, которые я задал и некоторые дают отличные результаты», – делился своими радостями он с другом Н. А. Белоголовым.