– не оставить страждущего в одиночестве, поэтому необходимо кому-то (то ли близкому, то ли священнику, то ли человеку, оказавшемуся рядом) подойти, побыть с ним и дать почувствовать, что он не один…Если человек еще в состоянии слышать, то ему можно сказать: тяжело Вам, наверное, не бойтесь. Вы не один. Я вот с Вами побуду, если Вы можете общаться, поговорим. Когда станет невмоготу, я возьму Вас за руку, и Вы будете знать, что я с Вами все время». Если это возможно, так должно быть. Если человек не может отозваться, по мнению владыки Антония, его надо трогать – очень многое может передать пожатие, прикосновение руки.
«Когда я был студентом первого курса на медицинском факультете», – вспоминал владыка Антоний, – умирал казак один. И, проходя мимо его кровати, старший врач сказал: «И останавливаться не стоит. Он все равно без сознания и скоро умрет». Казак оказался казаком. Он не умер. Пришел в себя и потом мне говорит: «Никогда ты этого не делай, потому что я никак не мог отозваться. Ни на что. Ни на прикосновение руки, ни на уколы, ни на речи, но я каждое слово слышал и воспринимал. И вот теперь я прихожу в себя. Я знаю теперь из его слов, что я умру, и я умираю сознательно, а он меня бросил на произвол судьбы».
Другой пример у меня был тоже во время войны, в 1940 году, кажется. Я был младшим хирургом в полевом госпитале. Молодой солдат умирал. Он был в моем отделении. Я его посещал, конечно, днем, а в какой-то вечер я подошел, взглянул на него, и мне стало ясно, что он уже не жилец на этом свете. И я ему сказал: «Ну, как ты себя чувствуешь?» Он на меня взглянул так глубоко, спокойно. Он был крестьянин, поэтому в нем была эта тишина полей, тишина лесов, тишина неспешной жизни. Он мне сказал: «Я сегодня ночью умру». Я ему говорю: «Да, сегодня ты умрешь. Тебе страшно?» – «Умирать мне не страшно, но мне жалко, что я за собой оставляю, жену и детей, и мать. И еще мне страшно, что я умру совершенно один. Умирал бы я дома, и жена, и дети, и мать, и соседи были бы как-то при мне. А здесь никого нет». Я ему говорю: «Нет. Неправда. Я здесь с тобой посижу». – «Ты не можешь просидеть целую ночь со мной». – «Нет. Отлично могу». Он подумал и говорит: «Знаешь, что, если даже ты будешь здесь сидеть, пока мы разговариваем, я буду сознавать твое присутствие, а к какой-то момент я тебя потеряю и уйду в это страшное одиночество; в момент, когда страшнее всего умирать». – «Нет, – я говорю, – не так. Я с тобой рядом сяду. Сначала мы будем разговаривать. Ты мне будешь рассказывать о своей деревне. Дашь мне адрес своей жены, я ей напишу, когда ты умрешь. Если случится, я ее разыщу после войны. А потом ты начнешь слабеть, и тебе уже не будет возможно говорить, но ты сможешь на меня смотреть. И вот к тому времени я тебя за руку возьму. Ты сначала будешь открывать глаза и видеть меня. Потом закроешь глаза и уже меня видеть не сможешь, уже не будет сил открывать их, но ты будешь чувствовать мою руку в твоей руке и твою руку в моей. Постепенно ты будешь удаляться, и я это буду чувствовать и периодически пожимать твою руку, чтобы ты чувствовал, что я не ушел, что я здесь. И в какой-то момент ты уже на этот пожим руки ответить не сможешь, потому что ты уже… тебя уже здесь не будет.
Твоя рука меня отпустит, я буду знать, что ты скончался. Но ты будешь знать, что до последней минуты ты не был один». И так и случилось.
Мне кажется, что это один из целого ряда примеров. Я сидел, как правило, с каждым умирающим нашей больницы. Не только своего отделения, но и других отделений. И каждый раз повторялась не та же картина, но то же взаимоотношение: «Нет, ты не один».
Митрополит Антоний Сурожский старался не только быть со своими тяжело больными и умирающими как можно больше, он молился за них: «Молиться надо из глубины своего сердца, взять в свое сердце этого человека, «стоять перед Богом, держать его перед Ним».
Он советовал так говорить: «Господи, я Тебе его вручаю без условий, без ограничения, со всей, может, малой верой, которая во мне есть, но ради Твоей любви к нему и ради того, что Ты можешь над ним совершить, то, что ему или ей нужно».
Всегда, сколько мог, до самых последних минут своей жизни владыка Антоний словом и делом служил людям.
С 1948 г. он уже иеромонах и направлен в Великобританию духовным руководителем англо-православного Содружества святого Албания и преподобного Сергия. С 1950 по 2003 год – настоятель, а затем архимандрит Успенской церкви Патриаршего прихода в Лондоне. Принимал участие в работе съезда Всемирного совета церквей в Нью-Дели.
В 1862 г. возведен в сан архиепископа с поручением окормления русских православных приходов в Великобритании и Ирландии во главе учрежденной 10 октября 1962 г. Сурожской епархии Русской Православной Церкви (РПЦ) в Великобритании. Его проповеди привлекли в лоно Православной Церкви сотни англичан.
На Поместном Соборе РПЦ в июне 1990 года владыка Антоний был предварительно выдвинут в качестве дополнительного кандидата на Патриарший престол; кандидатура была отведена ввиду того, что у предложенного кандидата не было советского гражданства (что было требованием Устава к кандидату в Патриархи). Был председателем счетной комиссии на Соборе, избравшем митрополита Ленинградского Алексия (Ридигера).
Он хорошо известен в России, неоднократно бывал у нас, ездил по разным городам, делился своим опытом духовного наставника, читал проповеди, давал многочисленные интервью. Митрополита Антония Сурожского знают россияне по его книгам, таким как «О встрече», «Человек перед Богом», «Любовь всепобеждающая». И всегда со страниц его книг, написанных просто, ярко, образно, звучит призыв обратиться к самим себе, чтобы расти и совершенствоваться и стать образом Божиим, научиться любить и сострадать своим ближним, особенно если другой нуждается в нашей помощи.
Сострадание – это не плакать вместе, сострадание – это не излияние своих эмоций. Сострадание – это что-то очень трезвое, чтобы человек, который нуждается во мне, который умирает или болеет, или находится в тяжелом состоянии, чтобы он был в центре и не я со своими эмоциями над ним и вокруг него. Очень часто наши эмоции отягощают состояние больного…надо думать, что этому человеку нужно сейчас. Как считал владыка Антоний, сострадание – это не жалость. Это способность сострадать, понести страдание вместе с другим человеком, разделить чью-то муку, чью-то боль. Мы не можем поставить себя наместо другого человека и в полной мере пережить его или ее страдание. Но мы можем дать этой чужой боли пронзить наше сердце, чтобы страдание, которое происходит у нас на глазах, потрясло нас до самых глубин. Но для этого у нас должно быть открытое сердце, сердце, готовое быть уязвленным, раненым. Мы должны сами быть готовы на страдание. Часто мы защищаемся внутренне, только бы не отозвалось сердце, потому что мы не хотим, чтобы через сострадание чужая боль, беда, мука, потрясли нас до изнеможения. Но в то же время нет другого пути, если мы хотим строить человеческие взаимоотношения, которые были бы достойны нас самих и достойны Бога.
Начнем с самих себя – откроем свое сердце и себе и человеку, который страдает… можно просто побыть с ним, хотя от боли разлуки, от горя бывают слезы.
«Мы можем молчать, мы можем внутренне молиться, мы можем увидеть, что нужно человеку, и можем не бояться его страха. Он почувствует, что мы не боимся. И поэтому, возможно, он раскроется нам, и таким образом одиночество его будет меньше, и он будет чувствовать, что в человеке, который рядом с ним, есть место для его горя, и поэтому его горя будет вполовину меньше… я думаю, что все, что мы можем «делать», – это прежде всего, спокойно побыть вместе с человеком».
Что делать, что сказать, когда человек тяжело болеет? Владыка Антоний Сурожский дает такой совет: «Если у меня нет слов, нет знаний, но у меня есть ласка, у меня есть тепло, я этим могу поделиться… если просто пожалеть и приласкать, тогда все сделаешь… надо уметь молчать, побыть, надо раскрыть сердце».
Антоний Сурожский говорил, что «пустая болтовня, пустословие, к которому прибегают и родные, и врачи в том случае когда человек умирает и нет средств, чтобы ему помочь, – это словно ширма, к нему прибегают для своей защиты, чтобы защититься от необходимости быть правдивым, истинным. И если говорить о том, как помочь безнадежно больному, то прежде всего надо принять факт, что мы все умрем. И быть серьезным, и научиться молчать, чтобы спокойно оставаться с этим больным. Больше всего ему помогает способность врача или близкого сесть и побыть с ним: я ничего не могу делать, кроме того, чтобы прийти, сесть и ждать. Что будет, то будет, и то будет на пользу».
«…когда человек серьезно болеет, он нуждается в теплоте хотя бы одного человека, в осознании, что он рядом с тобой, что ты не один переходишь туда. Умирать одному в одиночестве, даже если он находится в коме, очень страшно. Но надо быть осторожным и не вмешиваться своими чувствами, не переливать свои страхи и эмоции. Надо научиться думать… о человеке, который уходит. Держать его за руку, чтобы последнее, что больной будет чувствовать, – это прикосновение руки близкого и его голос. Даже когда человек без сознания, никогда не говорите над ним лишнего, – он все слышит. И когда родные говорят ему, что они его любят, что он жил достойно – это не напрасно – он все слышит и не может ответить».
«Человек, который умирает, глубоко чувствует молитву людей вокруг него – молитва как образ заступничества… «Господи, прими его, и будь с ним!» Можно молиться без слов, лучше не вслух, стоять пред Богом с этим человеком в глубоком молчании, приняв в свое сердце его боль и страдания». Владыка Антоний говорил, что часто люди больше нуждаются в тишине, чем в словах. Но для этого надо научиться не бояться встретиться с чужим горем.
В своей книге «Школа молитвы» Антоний Сурожский делится с нами своим духовным опытом: «Иногда мы молимся о человеке, которого любим и который в чем-то нуждается, а мы не можем ему помочь. Очень часто мы не знаем, что именно нужно, не находим слов для того, чтобы помочь, даже и самому любимому. Иногда мы знаем, что ничего нельзя сделать, кроме как пребывать в молчании, хотя мы готовы жизнь свою отдать, лишь бы только помочь. В таком состоянии духа мы можем обратиться к Богу, все передать Ему и сказать: «Боже, Ты знаешь все, и любовь Твоя совершенна; возьми же эту жизнь в Твою руку, сделай то, что я жажду сделать, но не могу».