Во время Первой мировой войны В. И. Гедройц, уже имея большой фронтовой опыт, активно занимается организацией помощи раненым. Будучи помощником Уполномоченного Российского общества Красного Креста, способствует открытию многих лазаретов. Сама императрица Александра Федоровна, несмотря на беспокоившие ее недомогания, участвует в создании специального эвакуационного пункта, куда входило 85 лазаретов. Около 20 санитарных поездов, названных именами царственных особ, обслуживают эти лазареты. В один из них императрица Александра Федоровна приглашает работать старшим врачом В. И. Гедройц. Назначение княжны на этот пост не случайно. Еще в 1904 г. молодая императрица внимательно следила за военными действиями, проходящими на фронтах во время Русско-японской войны. Александра Федоровна взяла попечительство над ранеными воинами, один из санитарных поездов был назван ее именем. Упоминаемая в военных сводках необычная фамилия Гедройц в связи с ее врачебной деятельностью запомнилась императрице. В этой войне также принимал участие и Е. П. Боткин, с 1907 г. ставший личным врачом царской семьи. В качестве главного уполномоченного Красного Креста он неоднократно встречался с Верой Игнатьевной в боевой обстановке, ценил ее профессиональные и душевные качества и, видимо, дал императрице похвальную оценку В. И. Гедройц как специалиста.
В 1909 г. императрица Александра Федоровна лично приглашает ее на службу – на образовавшуюся вакансию старшего ординатора Царскосельского Придворного госпиталя.
Зная княжну В. И. Гедройц как прекрасного специалиста, сама императрица Александра Федоровна с дочерьми Ольгой и Татьяной просят Веру Игнатьевну стать их учительницей на курсах сестер милосердия военного времени. В своих воспоминаниях А. Вырубова пишет: «Чтобы лучше руководить деятельностью лазаретов, императрица лично решила пройти курс сестер милосердия военного времени с двумя старшими Великими княжнами и со мной. Преподавательницей Государыня выбрала княжну Гедройц, женщину-хирур-га, заведующую дворцовым госпиталем. Два часа в день занимались с ней и для практики поступали рядовыми хирургическими сестрами в лазарет при Дворцовом госпитале, тотчас приступили к работе – перевязкам, часто тяжело раненых. Стоя с хирургом, Государыня, как каждая операционная сестра, подавала стерилизованные инструменты, вату и бинты, уносила ампутированные руки и ноги, перевязывала гангренозные раны, не гнушаясь ничем и стойко вынося запах и ужасные картины военного госпиталя во время войны».
В одном из писем к императору Николаю II императрица писала: «Мне пришлось перевязывать несчастных с ужасными ранами… они едва ли останутся мужчинами в будущем, так все пронизано пулями, быть может, придется все отрезать, так все почернело, но я надеюсь спасти, – страшно смотреть, – я все промыла, почистила, помазала иодином, покрыла вазелином, подвязала, – все это вышло вполне удачно, – мне приятнее делать подобные вещи самой под руководством врача. Я сделала 3 подобных перевязки, – у одного была вставлена туда трубочка. Сердце кровью за них обливается, – не стану описывать других подробностей, так это грустно, но, будучи женой и матерью, я особенно сочувствую им».
Рассказывая мужу о работе лазарета, Александра Федоровна описывает не только свое участие, участие дочерей в помощи раненым, но, непременно, подчеркивает ведущую роль как врача В. И. Гедройц.
Царское Село. 1914 г.
«Мы присутствовали при двух операциях – она (В. И. Гедройц) оперировала сидя, для того, чтобы я могла подавать, тоже сидя, инструменты. Один из прооперированных вел себя ужасно смешно, когда пришел в себя, в постели – он начал распевать на высоких нотах, притом очень хорошо, и дирижировал рукой, из чего я заключила, что он запевала, и потом оказалось, что это действительно так, он был очень весело настроен, выразил надежду, что не произнес каких-нибудь грубых слов – он желает быть героем и вернуться опять на войну, как только нога его заживет. – Другой лукаво улыбался и рассказывал: «Я был далеко, далеко, ходил-ходил, – хорошо там было. Господь Вседержитель, все вместе были, – вы не знаете, где я был». – И он все благодарил Бога и восхвалял его – очевидно, ему являлись чудесные виденья в то время, как извлекали пулю из плеча. Она не позволила мне делать перевязок, чтобы я не делала никаких лишних движений, так как голова и сердце давали себя чувствовать.»
Царское Село. 21 октября 1914 г.
«Я подавила свои слезы, поспешила уехать в лазарет и усердно проработала там в течение двух часов. Были тяжелораненые. В первый раз побрила солдату ногу возле и кругом раны – я сегодня все время работала одна, без сестры или врача, – одна только княжна Гедройц подходила к каждому солдату, смотрела, что с ним. Я у нее справлялась, правильно ли то, что я намеревалась делать… ш-11е Анненкова подавала мне требуемые материалы. Затем мы вернулись в наш маленький лазарет и посидели в нескольких палатах с офицерами.»
Царское Село. 25 ноября 1915 г.
«Все это утро мы провели в работе. Один солдат умер во время операции – такой ужас! Это первый подобный случай у княжны, а она уже проделала тысячу операций: гемораргия. Все держались стойко, никто не растерялся. Девочки тоже выказали мужество, хотя они, а также Аня никогда не видели смерти вблизи. Он умер в одну минуту. Можешь себе представить, как это потрясло нас. Как близка всегда смерть! Мы продолжали операции. Завтра у нас опять такая же операция, она тоже может окончиться фатально. Дай Бог, чтоб это не случилось, постараемся спасти его.»
Впоследствии княжна В. И. Гедройц за свою самоотверженную и героическую деятельность награждается серебряной медалью на Владимирской ленте «За усердие», сам император пожаловал ей золотые часы с Государственным гербом. Понимая, что многое в выхаживании раненых зависит от квалификации среднего медицинского персонала она подготовила для него учебное пособие «Хирургические беседы». Сама императрица Александра Федоровна сетовала в письме Николаю II, что «доктора могут получать только 3 военные награды, что очень несправедливо, так как они постоянно подвергаются опасности… Доктора и санитары – настоящие герои, их часто убивают; солдаты ложатся ничком, а эти ходят на виду неприятеля и выносят раненых под огнем…»
В. И. Гедройц работает не только в лазарете, но и выезжает с поездом на фронт за ранеными. «Княжна Гедройц вернулась за свои ранеными. Она работала три дня в передовом отряде, где не было хирурга (он только что уехал), сделала 30 операций, из них много трепанаций…» – сообщает императрица Николаю II из Царского Села 27 июня 1916 года.
Княжна обладала огромной энергией, была незаурядной, необыкновенной личностью. Ее называли «Жорж Санд Царского Села». В. И. Гедройц была не только необычайно смелой.
Нрав имела крутой, ростом превосходила большинство мужчин, была грузна и физической силой отличалась немалой. Все в ее облике и осанке было не женственным, но мужественным. Она коротко стриглась и одевалась во все мужское (носила пиджак, галстук, мужскую фетровую шляпу, а зимой – шубу с бобровым воротником), много курила, голос имела низкий, о себе говорила в мужском роде: «Я пошел, я оперировал, я сделал».
Во время Первой мировой войны Вера Гедройц была ранена и эвакуирована в тыл – в родной Киев, где в 20-е годы пережила пик своей творческой активности как хирурга. Она публикует важные работы по хирургии; ее военные дневники, помимо документального, имеют и большое научное значение. Что до литературного творчества, то Вера Игнатьевна писала стихи, рассказы и воспоминания и публиковала их под псевдонимом Сергей Гедройц, выбранным в память о рано умершем брате. Через своего учителя Василия Розанова она вошла в петербургские литературные круги, была знакома с Гумилевым, Ивановым-Разумником, Ремизовым, Есениным, Замятиным.
Удивительно то, что и после Октябрьской революции, закончившейся трагедией для многих людей ее происхождения, она не потеряла своей энергии и оптимизма – добилась в 1929 г. звания профессора кафедры хирургии Киевского медицинского института, занималась научной, педагогической и литературной деятельностью. Начала писать мемуары, а в 1930–1931 гг. княжна издала цикл повестей под общим названием «Жизнь», который был связан с ее жизнью до 1904 г. В 1932 г. она ушла на покой, без пенсии, которой, как выяснилось, не заслужила. Но ей в жизни везло – на гонорары от публикаций купила домик в окрестностях Киева и корову. Она вовремя умерла, потому что незадолго до смерти отдала одному из друзей письмо своего учителя, профессора Цезаря Ру, который завещал княжне, российскому хирургу, свою кафедру в Женеве. В 1937 г. ее друг на основании этого письма был обвинен в шпионаже и репрессирован, а ей повезло…
Монахиня Амвросия (А. Д. Оберучева)
Александра Дмитриевна Оберучева (1870–1944) твердо решила, что изберет профессию врача, замуж не выйдет и полностью посвятит себя служению людям. Но в России еще не было медицинских курсов, только за границей. Оставить своих любимых родителей одних она не могла. Тогда Александра Дмитриевна написала письмо Государю Императору с просьбой разрешить частным образом посещать медицинский факультет Московского университета. Через несколько месяцев из канцелярии императора пришел ответ. Нужно было выслать все документы в Петербург. Так А. Д. Оберучева стала студенткой первого Женского Медицинского института, открывшегося здесь в 1897 г.
Она с большой любовью вспоминала профессора В. А. Манассеина, великого авторитета среди медиков. Даже при малом знакомстве с ним А. Д. Оберучевой довелось увидеть примеры его гуманной самоотверженной деятельности. Так, бывший заслуженный профессор принимал бесплатно больных, до 25 человек в день. Было весьма поучительно для будущих врачей видеть, как этот маститый старец утешал, успокаивал больных. «Во всем этом было столько любви к больным!» Для многих бедняков он был настоящим благодетелем. Студентам-медикам на 4–5 курсе назначали больных, которых они должны были курировать. По воспоминаниям A. Д. Оберучевой, «между ними устанавливалась особая близость. Чем могли, старались им помочь, принести или книжек, или какое-либо лакомство. Ведь они приезжали откуда-нибудь издалека, в Петербурге были совершенно одиноки, и как дорого было им такое участие с нашей стороны. Мы входили в их душевную жизнь». Доброе, сострадательное отношение к больному составляло основу врачебной этики тех времен.