Своей проповедью о великом грехе раскола владыка Лука обратил на путь истинный «живоцерковного» священника, который покаялся перед народом, и всю туруханскую паству. И в больнице он никому не отказывал в благословении. За все это пришлось ему поплатиться. Уполномоченный ГПУ объявил, что владыке Луке строго запрещается благословлять больных и проповедовать в больнице. За неподчинение властям приказ – немедленно уехать из Туруханска. «Куда же?» – спросил архиепископ. – «На Ледовитый океан», – прозвучало в ответ.
Очень труден был путь по замерзшему Енисею, были сильные морозы, но, по словам владыки Луки, именно в это трудное время он реально ощущал, что с ним Сам Господь Бог Иисус Христос, поддерживающий и укрепляющий его. Так доехали до Полярного круга. Дальнейший путь был еще тяжелее.
Глубоко верующий человек, знаменитый физиолог И. П. Павлов, отвечая на поздравление, написанное на вырванном тетрадном листке по случаю его 75-летия владыкой Лукой, писал в Туруханск в 1925 г:
«Ваше Преосвященство и дорогой товарищ!
Глубоко тронут Вашим теплым приветом и приношу за него сердечную благодарность. В тяжелое время, полное неотступной скорби для думающих и чувствующих, чувствующих – по-человечески, остается одна жизненная опора – исполнение по мере сил принятого на себя долга. Всей душой сочувствую Вам в Вашем мученичестве.
Искренне преданный Вам Иван Павлов».
Поистине архиепископ был мучеником. В самой далекой его ссылке на станке (станции) Плахино, отстоявшего за 230 км от Полярного круга, вереницей пришли к нему немногочисленные его жители, поклонились и сказали, чтобы владыка Лука ни о чем не беспокоился – и дрова будут, и во всем помощь. И все просили благословения. Вот как описывает свое жилье он сам: «Я остался один в своем помещении. Это была довольно просторная половина избы с двумя окнами, в которых вместо вторых рам были снаружи приморожены плоские льдины. Щели в окнах не были ничем заклеены, а в наружном углу местами был виден сквозь большую щель дневной свет. На полу в углу лежала куча снега. Вторая такая же куча, никогда не таявшая, лежала внутри избы у порога входной двери. Для ночлега и дневного отдыха крестьяне соорудили широкие нары и покрыли их оленьими шкурами. Подушка была у меня с собой. Вблизи нар стояла железная печурка, которую на ночь я наполнял дровами и зажигал, а лежа на нарах накрывался своей енотовой шубой и меховым одеялом, которое подарили мне в Селиванихе. Ночью меня пугали вспышки пламени в железной печке, а утром, когда я вставал со своего ложа, меня охватывал мороз, стоявший в избе, от которого толстым слоем льда покрывалась вода в ведре.
В первый же день я принялся заклеивать щели в окне клейстером и толстой оберточной бумагой от покупок, сделанных в фактории, и ею же пытался закрыть щель в углу избы. Весь день и ночь я топил железную печку. Когда сидел тепло одетым за столом, то выше пояса было тепло, а ниже – холодно».
И здесь владыка Лука был исповедником, служителем Божиим. В совершенно необычной обстановке пришлось крестить ему двух малых детей.
В станке (так называли в Сибири небольшой поселок. – Авт.), кроме трех изб, было два человеческих жилья, одно из которых он принял за стог сена, другое – за кучу навоза. Здесь и пришлось ему крестить. У него не было ничего: ни облачения, ни требника, и он сам сочинил молитвы, а из полотенца сделал подобие епитрахили. Убогое человеческое жилье было так низко, что он мог стоять только согнувшись. Купелью служила деревянная кадка, а все время совершения Таинства ему мешал теленок, вертевшийся возле купели.
И опять, после двух с половиной месяцев, за ним приезжают – предлагают вернуться в Туруханск. Как позже стало известно владыке, – там в больнице умер крестьянин, нуждавшийся в неотложной операции, которую некому было сделать, кроме него. Вилами, косами и топорами вооружились туруханские крестьяне, чтобы устроить погром ГПУ..
Он был действительно мучеником, каждая новая ссылка была тяжелее и мучительнее.
В 1930 г., опять по нелепому обвинению, архиепископ был арестован. Он убедился, что от него хотят отречения от священного сана. Он объявил голодовку протеста и голодал 7 дней.
«Быстро нарастала слабость сердца, а под конец появилась рвота кровью. Это очень встревожило главного врача ГПУ, каждый день приезжавшего ко мне. На восьмой день голодовки, около полудня я задремал и сквозь сон почувствовал, что около моей постели стоит группа людей. Открыв глаза, увидел группу чекистов и врачей и известного терапевта, профессора Слоним. Врачи исследовали мое сердце и шепнули главному чекисту, что дело плохо. Было приказано нести меня с кроватью в кабинет тюремного врача, где не позволили остаться даже профессору Слоним.
Главный чекист сказал мне: «Позвольте представиться – Вы меня не знаете – я заместитеть начальника Средне-Азиатского ГПУ Мы очень считаемся с Вашей большой двойной популярностью – крупного хирурга и епископа. Никак не можем допустить продолжения Вашей голодовки. Даю Вам честное слово политического деятеля, что Вы будете освобождены, если прекратите голодовку». Я молчал. «Что же Вы молчите? Вы не верите мне?» Я ответил: «Вы знаете, что я христианин, а закон Христов велит нам ни о ком не думать дурно. Хорошо, я поверю Вам», – так писал об этом времени владыка.
Но его обманули. Год провел он в тюремных камерах, был лишен книг, передач и свиданий с близкими. Было сыро и холодно в душных камерах. Он болел. В 1931 г. последовал приговор – выслать в Северный край на три года. Так он очутился в Архангельске… После ссылки вернулся в Ташкент.
В июле 1937 г. последовал третий арест. Это было страшное время, ежовские времена – массовые аресты духовенства и тех, кого подозревали во вражде советской власти. «Ежовский режим был поистине страшен». Вот что писал в своей биографии святитель Лука.
«Был изобретен, так называемый, допрос конвейером, который дважды пришлось испытать и мне. Этот страшный конвейер продолжался непрерывно день и ночь. Допрашивавшие чекисты сменяли друг друга, а допрашиваемому не давали спать ни днем, ни ночью.
Я опять начал голодовку протеста и голодал много дней. Несмотря на это, меня заставляли стоять в углу, но я скоро падал на пол от истощения. У меня начались ярко выраженные зрительные и тактильные галлюцинации, сменявшие одна другую. То мне казалось, что по комнате бегают желтые цыплята и я ловил их. То я видел себя стоящим на краю огромной впадины, в которой расположен целый город, ярко освященный электрическими фонарями. Я ясно чувствовал, что под рубахой на моей спине извиваются змеи.
От меня неуклонно требовали признания в шпионаже, но в ответ я только просил указать, в пользу какого государства я шпионил. На это ответить, конечно, не могли. Допрос конвейером продолжался тринадцать суток, и не раз меня водили под водопроводный кран, из которого обливали мою голову холодной водой».
В. Ф. Войно-Ясенецкий попытался перерезать себе височную артерию, но это не удалось, стал пилить себе горло ножом – чекист вырвал нож… Потом пребывание 8 месяцев в областной тюрьме… Били сапогами, чтобы признался в каком-то шпионаже.
В место ссылки – село Большая Мурта, расположенное в 110 км от Красноярска, владыка Лука попал в марте 1940 года и был назначен хирургом в районную больницу. Жил в небольшой каморке, питался впроголодь. Особенно его угнетало отсутствие церкви в этом селе. По словам врача Б. И. Ханенко, «все его звали «отец Лука». Внешне суровый, строгий, он был справедливым и человечным. Вставал в 5 утра, молился перед иконой. Перед операцией крестился, крестил больного и приговаривал: «Все, что от меня зависит, обещаю сделать, остальное – от Бога».
С первых дней Великой Отечественной войны В. Ф. Войно-Ясенецкий буквально «бомбардирует» начальство всех рангов с требованием предоставить ему возможность лечить раненых. По воспоминаниям И. М. Назарова, бывшего начальника Енисейского пароходства, он отправил Калинину телеграмму следующего содержания: «Я – епископ Лука, профессор Войно-Ясенецкий, отбываю ссылку в поселке Большая Мурта Красноярского края. Являюсь специалистом по гнойной хирургии, могу оказать помощь воинам в условиях фронта и тыла, где мне будет доверено. Прошу ссылку мою прервать и направить в госпиталь. По окончании войны готов вернуться в ссылку. Епископ Лука».
30 сентября 1941 г. ссыльного профессора перевели в г. Красноярск для работы консультантом в многочисленных госпиталях, имевших более 10 ООО коек. Начальство отнеслось к Валентину Феликсовичу настороженно – все-таки ссыльный поп. С первых же дней работы в красноярских госпиталях он трудился самозабвенно. Много оперировал, все свои силы и знания отдавал обучению молодых хирургов и, как всегда, тяжело переживал каждую смерть. Питался плохо, часто не успевал даже получать продовольствие по своим карточкам.
Бескомпромиссное и ревностное служение Богу и людям, его смиренное перенесние всех тягот и мук возвело владыку Луку на высоту святости. Будучи в ссылках, он не оставлял своего врачебного долга, совмещая пастырскую и медицинскую деятельность, спасая души и тела людей. В середине 1942 года срок 3-й ссылки закончился. Он был возведен в сан архиепископа и назначен на Красноярскую кафедру; в 1946 году за его труд «Очерки гнойной хирургии» ему была присуждена Сталинская премия, большую часть которой он перечислил детям, пострадавшим во время войны. С 1946 года – он глава Крымской епархии, продолжает также свою врачебную и педагогическую деятельность.
После смерти И. В. Сталина в 1954 г. в печати появились постановления ЦК КПСС по идеологии, имеющие антирелигиозную направленность, началось новое гонение на Церковь. Его возглавил Н. С. Хрущев, который обещал народу показать по телевизору последнего попа. И в это время владыка Лука произносит проповедь в церкви о Торжестве православия, рассказывает прихожанам об основах православной веры.
В 1956 г. архиепископ Лука полностью ослеп. Он продолжал принимать больных, молясь об их выздоровлении, и его молитвы творили чудеса.