[177]. Внимательно русская разведка наблюдала и за теми изменениями, которые происходили в иностранных вооруженных силах, в первую очередь — за изменениями в артиллерийском деле, в вооружении пехоты, в тактике действия всех родов войск.
Но были и досадливые «проколы». О них уже немало написано, и стоит обратиться к соответствующей литературе: «Неожиданное поражение в ходе Прутского похода 1711 года, также следует отнести к крупному провалу русской разведки. Своими оценками она фактически дезинформировала Петра о благоприятных условиях похода на Турцию. Были значительно преуменьшены реально существующие трудности этой кампании, явно переоценены свои силы. Считалось, что одно лишь появление русских войск в этом районе сразу же приведет к очередной славной победе. Не справилась со своими задачами и войсковая разведка. Налицо была излишняя эйфория от славной Полтавской победы. В результате пришлось соглашаться практически на все унизительные требования турецкой стороны (сдача Азова, уничтожение ряда крепостей), необходимо было также спасать самого царя, который, находясь с войсками в полном окружении, составил даже свое завещание. Это бесславное поражение еще более убедило Петра в значимости достоверной разведывательной информации. Царь продолжал учиться, порою на тяжелых и горьких для него уроках: ведь из 25 лет его царствования фактически лишь один год был для России мирным»[178].
Так считают историки. Добавим от себя: для Петра была свойственна некоторая самоуверенность от небольшого успеха и стремление без всякой, порой, подготовки ринуться решать другую, более сложную проблему. Мало того, любая, даже самая малая неудача только раззадоривала Петра, он становился совершенно неуправляемым, отказывался пересматривать свои планы или даже более глубоко вникнуть в суть проблемы. То есть он мог действовать, что называется «напролом». И здесь уже никто, даже самые умнейшие люди из разведки убедить его в необходимости сменить «вектор» своих действий не могли. Так получилось, например, с Прутским походом 1711 года. Не стоит, правда, сбрасывать со счетов и просчеты военной разведки. Но дело даже не в этом, а в том, что Петр Алексеевич поторопился двинуть свои войска к юго-западным границам, не просчитал все возможные варианты, не вник в предоставленные дипломатическими службами и внешней разведкой резоны, и, наконец, не определил сам для себя, что даст ему победа (или поражение) в ходе этих военных действий. Итог: многотысячные жертвы и необходимость уступить противнику.
В 1709 году заканчивается борьба на российской территории, но война еще не была закончена. Европейские государства только после Полтавской битвы по-настоящему вступили в войну. Многие из западноевропейских правителей поспешили выразить свое восхищение петровскими победами и русским оружием. Польский король поспешил поздравить Петра и заключить новый договор, отказавшись от всех прежних притязаний на русские земли. А датский король прислал уполномоченного посланника предлагать оборонительный и наступательный союз против шведов. Король французский спешил сообщить через секретаря французского посольства в Дании, что желает вступить в союз с русским императором. Прусский король заключил оборонительный союз с Россией.
Великобритания продолжала вести очень осторожную по отношению к России политику, не оставляя своих попыток давления на Данию, Пруссию и Польшу. В стороне от доброжелательных отношений с Россией держалась и Австрия. Хотя она после Полтавы пыталась сделать вид, что готова вести с восточным соседом спокойную политику. Роль дипломатической разведки все более возрастала[179].
Петр I оценил огромное значение тайнописи — с этим согласны все[180]. И вот почему. Необходимость в серьезном использовании шифровок являлась более чем насущной задачей, так как Петр вел огромную работу во внешнеполитической и внутриполитической сфере. «Всплеск дипломатических отношений требовал использования шифров в массовом количестве; начавшаяся Северная война привела к росту и дальнейшему совершенствованию видов тайнописи. Все русские послы при иностранных дворах пользовались специальными шифрами («цы-фирь», «азбука», «ключ») для переписки с руководящими лицами Посольской канцелярии и царем». Именно Посольский приказ, а потом и Коллегия иностранных дел, отвечавшая за важнейшие политические связи между Россией и ее союзниками, оставалась «главным учреждением царя по организации систематического использования тайнописи». Под непосредственным руководством Петра и «начального президента государственной посольской канцелярии» А. Ф. Головина работало «цыфирное отделение»[181].
Петр Алексеевич вел просто огромную переписку и с высшим командирским составом русской армии и флота, русского внешнеполитического ведомства, министрами, губернаторами и другими лицами. Исследователям известна шифрованная переписка царя с адмиралом Ф. М. Апраксиным, фельдмаршалами Огильви, Б. П. Шереметьевым. Большое значение Петр I придавал качеству тайнописи. Так, царь с недовольством сообщает Огильви: «Цыфирь вашу я принял, но оная зело к разобранию легка»[182].
Вообше, Огильви занимал не последнее место в государственной иерархии, и до нас дошли несколько интересных писем к нему, так или иначе связанных с разведкой.
Первое письмо Огильви:
«К государю февраля в 9 день из Гродни от фелтмаршала писано.
…Во шпионстве за караулом имеющая баба не кажнена, хотя оная вину свою и показала, понеже примечено, что оная из злобы и, по всему знатно, от научения не-приятелского такие особы в неве-рение привести хотела, которых от роду не знала и, когда оных перед нею ставили, не могла познати, и, по всем обс[т]оятелствам знатно, между простыми людми блядовала и злобу свою управляла и, может быть, со Шведцким женским полом свои фак-ции употребляла, которым (понеже никогда склонения к своему народу теряли) верити не надлежит»[183].
Второе письмо Огильви:
«Из Гродня 2-го февраля. Женщина, которая в до-зрении была, что от короля Швецкого шпегом прислана, при допросе сказала, что ее муж в Стародуб-ском полку служил и к Шведом пошол. А как прошлого лета под Варшавою Шведы Сасов збили, король Швецкой, при бытности Лещинского и Сапе-гов, ее призывал и ей богатую награду обещал, ежели шпегом в Руские полки пойдет, на что по ее воли от Крачинскаго до Венгрова отвезена, оттуды Жид ее проводил до Тикотина, ис Тикотина отвезена, к князю Александру Даниловичю в Гродню.
Князь ее к себе призвал и спрашивал, ежели она не в шпегах прислана, отчего она запиралась и сказала, что муж ее прапорщиком в Горбове полку. Дале не спрашивана и отдана за варту.
Вскоре после того паки ее княз Александр к себе призвал и жестоко допрашивал, но она постоянно всего запиралась, и после того к скороходу Францышку в дом отдана. В некоторые дни после того жестоко плакать почала, на что Франпышкова жена причины сего плачю спрашивала, и она отвечала, что опасается смерти или полону мужа своего, а после б сего совершенно разсуждали, что она шпегом прислана; на что Францышкина жена ее тешила и печаль сию по взятым в полон роска-зывала, на что женщина смеляя стала, дозналась, что от короля Швецкаго нарочно прислана, дабы писмо, которое под подошвою имеет, в дому князя Александра Даниловича бросила, и оное писмо отдала Францышке, и он принял то писмо, будто немного на оном писме надлежит, однакоже з две-мя лекарями и с малым Францышком и с одним малым музыкантом прочли. После сего Францыш-ка и жена ево оную шпеонку в лутчем поведении держали и несколько разов с собою кушать застав-ливали; и обещал Францышко, что ее уволнит, и дал ей денег 5 рублев, а сказал, что князь Александр ей приказал дать на платье. При сем вручил ей с 10 писем с приказом, дабы о тех писмах никому не сказывала; а те писма писали некоторые Немцы. После сего подстароста на дворе Сопежин-ском воз и лошади ей дал, и некакой обручник отвез ее в добро Иерусалско в Щуску. Той же шляхтич до Шумятичь, Сапегам надлежаще, оттоле до Рожичь и до Варшавы доехала и королю Швецко-му оные имеющие у себя писма отдала, каторой гораздо ожелел о Шведцких полоняниках, что в жестоком поведении у Руских держатца. Вкратце пред Рожеством паки ее король Швецкий, при бытности Лещинскаго и Сапеги, с 6-ю писмами послал и приказал обнадежить богатою наградою оных, которые писали прежде сего, и она отъехала и фал-шивой проезжей лист имела. Приехав к капитану Кругликову, и лошади у него просила, но тот капитан ее отогнав и бить хотел. После отошла и сыскала трех Волохов, которые ее на ту сторону реки к замку привели, а сами остались в лесу. Она же пошла к капитану Филипу Богдановичю Ингер-моланского полку, которой ее велел отвесть, и с оными Волохами говорил. Она же ево знала, егда еще к Быхове у Сапегов служил. Вечером тот капитан призвал Францышка, лекарей и музыкантов к себе и, писма им роздав, весь вечер веселились, пили и тонцовали. Некоторые Немцы паки писма писали и показали ей некоторых, оказыва-ючи фелтьмаршала, иново генералом Реном и прочее, они же имеющий на себе вывороченные шубы. Она же около 2-х недель у капитана Богдановича, пребывала, которой ей жаловался, желая, чтоб ево вскоре в полон взяли и еже, служа, в 4 года толко 3 простых кафтана выслужил. После некоторых дней князь Александр паки в Тикатин поехал, и капитан послал к маеору своему, которыми он ему должен был двум’а ефимками, и, взяв оные, отдал ей и велел ее чрез денщика Маказина отвесть. Другово ж денщика, который у них в договоре слышал, от себя отогнал, женщину паки по-втратил и сказал, что тогда отпущена будет, как Волохи приедут. Якоже Волохи в ево, капитанской, квартир приехали, и оную высоко к королю отвезли. Как король Швецкий сюда прошол. Волохи по уговору имели оного капитана Богдановича с собою взять, но ево в квартире не застали и весь ево квартир в разорении обрели. Прошлой суботы паки в деревне, где короля Швецкого квартир обрезался, была, и оттуда сюда послана, но писем никаких ей не дано, а дано полуполковнику Лехеру, которой напред сего сюда отослан. Тот же Лехер указ имел все здесь прилежно осматривать: сколко батарей и по многу ль пушек на оных обретаетца. Вчера она того Лехера на мосту видела, и сказал ей за собой итти; и она ево сыскала у князя Александра во дворе, з 2-мя лекарями говорят, и Лехер ей приказал итти меж гвардию и тамо осматриват-ца: как де назад поворотитца, тогда ей кушать дадут. Один ис тех лекарей, высок, в красном каф