Да, и это действительно так: царь сам писал законы, сам решал для себя придерживаться их или нет, и сам, по сути, следил за тем, как они исполняются. Добавим сюда еще и особенности характера российского императора и получим полную картину участия Петра в следствии и допросах, а также его роль при разработке основных уголовно-процессуальных принципов[197].
О. Чайковская, рассуждая о годах правления Петра Великого, приводит интересную историю, почерпнутую у известного историка В. Н. Татищева:
«Однажды в Петербурге на пиру, — рассказывает историк В. Н. Татищев, современник Петра, — граф Мусин-Пушкин, когда разговор зашел о царе Алексее Михайловиче, стал восхвалять Петра в ущерб его отцу. Петр счел это для себя оскорбительным и обратился к князю Якову Долгорукову: „Вот ты больше всех меня бранишь, — сказал он, — и так больно досаждаешь мне своими спорами, что я часто едва не геряю терпения; а, как рассужу, то я вижу, что ты искренне меня и государство любишь и правду говоришь, за что я внутренне тебе благодарен; а теперь я спрошу тебя, как ты думаешь о делах отца моего и моих, и уверен, что ты нелицемерно скажешь мне правду".
Князь стал по привычке разглаживать свои длинные усы и в ответ произнес длинную речь, для нас исполненную большого смысла.
„На вопрос твой нельзя ответить коротко, — сказал он, — потому что у тебя с отцом дела разные: в одном ты больше заслуживаешь хвалы и благодарности, а в другом — твой отец“.
Речь шла о самом важном:
„Три главные дела у царей: первое — внутренняя расправа (правовое разбирательство) и правосудие; это ваше главное дело. Для этого у отца твоего было больше досуга, а у тебя еще времени подумать о том не было, и потому в этом отец твой больше тебя сделал. Но когда ты займешься этим, может быть, и больше отца сделаешь. Да и пора уж тебе о том подумать. Другое дело — военное. Этим делом отец твой много хвалы заслужил и великую пользу государству принес, устройством регулярных войск тебе путь показал; но после него неразумные люди все его начинания расстроили, так что ты почти все вновь начинал и в лучшее состояние привел. Однако, хоть и много я о том думал, но еще не знаю, кому из вас в этом деле предпочтение отдать; конец войны прямо нам это покажет. Третье дело — устройство флота, внешние союзы, отношения с иностранными государствами. В этом ты гораздо больше пользы государству принес и себе чести заслужил, нежели твой отец, с чем, надеюсь, и сам согла-сишься“».
Конечно, речь Долгорукова в изложении Татищева слишком логично выстроена и красиво изложена, чтобы быть во всем достоверной, но, похоже, что в действительности так все и было — и пир, и спор о царствовании Алексея Михайловича, и обращение царя к Долгорукову (к тому же речь этого правдолюбивого царедворца отвечает требованиям и правдивости, и осторожности). Но для нас тут важно другое: люди той эпохи ясно понимали, что самое главное в деятельности царя — это утвердить в стране справедливый и незыблемый закон, обеспечивающий мир и порядок. Российское законодательство со времен Петра находилось в самом плачевном состоянии, Уложение царя Алексея Михайловича, составленное в 1649 году комиссией из нескольких бояр и утвержденное Земским собором, устарело, кажется, уже к моменту своего появления. С годами копились все новые и новые законы, изданные разными правителями и друг другу противоречащие, необходим был новый свод законов. Петр это, конечно, понимал, не раз предпринимал попытки создать комиссию по составлению нового Уложения, и каждой из них он давал умереть естественной смертью. Вопросы права царя не интересовали, работа законодателя его не привлекала. (Правовые основы российского государства закладывает не он.) Преображенский приказ судил вне закона[198].
Исследователь считает, что самое важное в деятельности Петра Алексеевича определялось наличием свода законов (нового Уложения), согласно которому должна была выстраиваться деятельность всей административной машины, и, в первую очередь, спецслужб, обеспечивающих правопорядок и безопасность всего государства. Да, Петр действительно неоднократно принимался за реформирование (намереваясь, каждый раз дойти до конца) Уложения 1649 года. И все попытки, как отмечает автор, заканчивались, ничем. Почему? На этот вопрос ответа нет. О. Чайковская, правда, подчеркивает: вопросы права оказывались столь не в русле интересов царя-реформатора, что они быстро ему надоедали, и он отправлял все проекты новых кодексов в архив. А Преображенский приказ действовал и без всяких ссылок на законы (и это, по всей видимости, Петра вполне устраивало)[199].
А, может быть, сыграло свою роль влияние именно спецслужб, и, в первую очередь, самого Преображенского приказа? Ведь спецслужбы были едва ли не любимым детищем (после флота) царя Петра Алексеевича. И ограничивать их деятельность рамками законов Петр не желал, тем более, если учитывать постоянный страх императора перед мифическими заговорами против него. А уж про внешнюю разведку и говорить нечего, здесь Петр все отдавал на откуп тем, кто добывал для него необходимые ценности. Дипломаты-разведчики сами определяли, как и какими методами им лучше всего действовать. Не известно, мне, по крайней мере, ни одного случая, когда бы Петр распорядился отстранить от дел и отдать под суд кого-либо из спецслужб. Такого просто, в принципе, быть не могло[200].
В то же время «Петр нередко ошибался в людях, что особенно заметно в деле Мазепы, которому слепо доверял и был глух ко всем доносам на него, многие из которых подтверждались фактами: гетман давно встал на путь измены русскому царю.
Петр и его окружение высоко ценили Мазепу (за исключением, пожалуй, одного человека, выражавшего ему недоверие, — А. Д. Меншикова). Царь даже наградил гетмана высшим государственным орденом Андрея Первозванного, причем Мазепа был вторым, кто получил в России это самое высокое отличие (после генерал-фельдмаршала Ф. А. Головина).
Но Петр выдавал доносчиков на Мазепу самому же гетману, который их казнил. Даже накануне перехода Мазепы к шведам Петр сообщал гетману, что ложные доносчики на него — Кочубей и Искра — арестованы. Согласно легенде, единственным выводом Петра I, попавшего с этой историей впросак, была знаменитая сентенция: „Снявши голову, по волосам не плачут“. Екатерина II в разговоре с потомком Искры выразила сочувствие судьбе его несчастного предка, на что потомок Искры дерзновенно ответил государыне, что, мол, монарху надобно лучше думать перед вынесением приговора, ибо голова — не карниз, заново не приставишь.
Но Мазепа все же изменил. Глубоко потрясенный этим коварством, Петр дважды обращался с письмом к турецкому султану, а затем и к Карлу XII о выдаче Мазепы. Однако, несмотря на все возможные усилия, добиться этого не удалось, тем более что вскоре (1709 год) бывший гетман умер в изгнании»[201]-
Да, история с Мазепой — это самый большой прокол петровских спецслужб, особенно тех, кто отвечал за порядок внутри его необъятной империи, кто отвечал за «подбор кадров» (в первую очередь, служащих на «горящих» окраинах), кто рекомендовал ему этого украинца, как оказалось первого (по значению) «изменника».
Не знаю, поплатились ли своими жизнями (или, по крайней мере, должностями) эти люди. Петр мог многое простить, но не такое…
У В. С. Гражуля, например, мы можем найти следующее утверждение:
«Измена Мазепы не была случайной. Вся жизнь его — это история политических перебежек-перелетов. Для себя он давно решил перекочевать в лагерь шведов и только искал удобный повод для этой измены»[202].
Неужели Петр Великий был так слеп? Или Мазепа так искусно маскировался?
Можно только представить себе, что произошло бы с Мазепой, попади он в руки молодцев из Преображенского приказа. Думается, и царь бы сам приложил руку к расправе над ним.
«Вообще, — продолжает Е. Анисимов, — личные расправы царя над подданными признавались в народе позорным, нецарским делом. То, что Петр «немилосердно людей бьет своими руками», воспринималось как свидетельство его «неподлинности». Занятия Петра в застенке принесли ему дурную славу. В 1698 году велось дело одной помещицы и ее крепостного, говоривших о царе: «Без то-во-де он жить не может, чтоб ему некоторый день крови не пить». В подтверждение этой мысли помещицу и ее холопа казнили. Мнение о царе-кровопийце жило в обществе и позже. В 1701 году Петр приказал наказать Евдокию Часовникову, которая сказала о Петре и о Ф. Ю. Ромодановском: „Которого-де дня Великий государь и… Ромодановский крови изопьют, того-де дни, в те часы они веселы, а которого дни они крови не изопьют и того дни им и хлеб не есца“. В 1699 году полковник Иван Канищев донес на азовского губернатора князя А. П. Прозоровского, человека осведомленного и близкого ко двору. Оказывается, губернатор при гостях говорил следующее: государь людей „казнит же и своими руками изволит выстегать, как ему, государю, [у]годно“. А. В. Кучумов в 1702 году был сослан на каторгу за слова: „Государь с молодых лет бараны рубил, а ныне руку ту натвердил над стрельцами“. „Какой он государь, — говорил при посторонних князь В. Ю. Солнцев-Засекин в 1701 году, — он — стрелецкий добытчик". Тогда же ссыльная Анисья Васильева рассказывала, что когда ее пороли в Преображенском приказе, то „в то время Великий государь был и полы затыкал, будто-де он палач"»[203].
Анисимову вторит и О. Чайковская, пытающаяся понять «философию» Преображенского приказа, что называется «изнутри»: «Преображенский приказ работал в гуще жизни народной, и поэтому его архивы дают неоценимый материал для того, чтобы в этой жизни как-то разобраться»