809, – утверждал Гогелиа. Даже имевшие место высказывания о приоритетной вине отдельных стран за развязывание Первой мировой войны делались в контексте общей интернационалистской позиции. Так, А. Ге, утверждая, что «австрийский ультиматум Сербии был редактирован не Веной, а Берлином», писал: «Действительно, наиболее заинтересованной в исходе войны страной – и не только в ее исходе, а и в ее поспешном начале именно в настоящий момент, – является Германия. Ее стремления сводятся к двум пунктам: 1) к приобретению колоний и 2) к ослаблению морского могущества Англии и достижению собственного морского преобладания»810. Он отмечал, что стремление правящих кругов Германии к скорейшему развязыванию войны было связано с желанием использовать установившееся выгодное соотношение военно-морских сил, поскольку наращивание военного флота, перевооружение армий Англии, России и Франции стремительно уменьшали ее шансы на победу в будущем811. При этом Ге не отрицал завоевательных целей всех воюющих государств, как и их подготовку к нападению на вероятного противника. Он указывал лишь на неодинаковую степень их заинтересованности в развязывании вооруженной конфронтации в данный момент: «Германия виновата отнюдь не больше остальных шакалов бюрократической или демократической окраски»812.
В качестве основного фактора, вызвавшего события мировой войны, анархисты-интернационалисты называли «империалистское соревнование между капиталистическими государствами»813, – иными словами – борьбу за рынки сбыта промышленной продукции, в том числе и передел колоний814. Развернутый анализ непримиримых межгосударственных противоречий, связанных с борьбой за экономические интересы правящих классов и выразившихся в стремлении к территориальным захватам, поддержке национально-освободительных движений на территории противника, дал А. Ге, пришедший к выводу: «Итак, европейская война ведется вовсе не за освобождение угнетенных народностей, как стараются уверить нас милитаризировавшиеся социал-шовинисты, вовсе не для защиты той или другой высокой культуры от угрожающего нашествия варваров, а ведется она за колонии и морское преобладание»815. При этом Ге допускал достаточно спорное утверждение об отсутствии реально существовавших германо-российских экономических противоречий, рассматривая войну как результат сложившейся в мире системы политических альянсов и противоборства между Германской империей и Великобританией: «Между Россией и Германией крупных противоречий не существует. Наоборот, их интересы скорее совпадают, нежели расходятся, и война между ними является результатом политической комбинации, которая противопоставила их друг другу с тем, чтобы потом еще теснее соединить»816.
Полемизируя с оборонцами, интернационалисты стремились опровергнуть национально-освободительную риторику, разоблачая ее как прикрытие завоевательной политики государств. Так, Гогелиа, иллюстрируя тезис о империалистическом и завоевательном характере войны, показывал в равной степени угнетенное положение национальных меньшинств воевавших государств, как и населения их колоний817.
С этой точки зрения поражение российского правительства не рассматривалось большинством анархистов, как более прогрессивное явление по сравнению с поражением Германии. Весьма характерны здесь высказывания одной из сотрудниц «Набата»: «Бороться против „прусского“ милитаризма? Против русского кровавого „царизма“? Но все милитаризмы и царизмы органически связаны между собой. Милитаризм не является чем-то обособленным, он – одна из главнейших основ всех современных государств и исчезнет лишь вместе с ними в одной общей могиле»818. Интернационалисты доказывали, что основные издержки от войны ложатся на угнетенные слои населения (рабочий класс, крестьянство), в то время как буржуазия получает основную выгоду. «И если неизбежны немногие частные банкротства, – писал один из авторов «Набата», – то […] неизбежна также сохраняющаяся и порой даже растущая „жизненность“ многих других, прежних предприятий и созидание новых, порой колоссальных, богатств, – развитых и питаемых самой войной»819.
Высказывавшееся некоторыми социалистами и анархистами мнение о том, что война была развязана с целью предотвратить обострение межклассовых противоречий и назревающую революцию, встретило скептические возражения. Так, А. Ге писал: «Это – довод очень несерьезный: если бы в момент начала войны рабочий класс находился на той ступени социальности, внутренней революционной дисциплины и классовой организованности, когда социальная революция действительно может стоять перед миром, как задача завтрашнего дня, то вообще никакая война не была бы возможна»820.
Анализируя причины раскола рабочего и революционного движения, массового подъема шовинистических настроений, как одного из источников войны, герои нашего исследования выводили их причины и из области культуры, связывая с широким распространением националистической идеологии, насаждением «государственнического сознания»821. «Результатом этого было механическое вовлечение в войну и некоторой части революционного рабочего класса, поддавшейся сентиментальному доводу об оборонительном характере войны»822, – писал Ге. Так или иначе, ответственность возлагалась на социал-демократов в целом. Причиной выбора большинством социал-демократических партий шовинистической позиции считался «буржуазно-реформистский» и государственнический характер их политического курса, проводимого в жизнь на практике823. Так, ссылаясь на решения Базельского конгресса II Интернационала 1912 г., авторы «Рабочего знамени» утверждали, что уже в то время перед лицом угрозы общеевропейской войны лидеры социал-демократии уклонились от решения «призвать рабочий класс к решительному, активному протесту, к действию против излюбленной ее сердцу буржуазии». Отсюда делался вывод, что руководствуясь логикой «классового сотрудничества», руководство социалистических партий в то время предполагало, «что в случае войны пойдет вместе со своей национальной буржуазией»824.
Истоки шовинистической позиции большинства социал-демократов анархисты-интернационалисты выводили и из марксистской идеологии. Так, А. Ге и И. Гроссман указывали, что признание необходимости существования национальных государств и тезис о высоком уровне развития производительных сил, как основном условии наступления социалистического строя, автоматически предполагают признание прогрессивного характера поддержки капиталистического «отечественного производства». Подобная логика привела социал-демократию к союзу с национальной буржуазией вплоть до защиты агрессивной внешней политики, в том числе – вступления «своего» государства в войну825. Это объяснимо, утверждал Ге, поскольку в условиях капиталистического строя периодические кризисы перепроизводства делают необходимым обеспечение колониальных рынков сбыта, а следовательно – борьбу за передел колоний826. В то же время патриотическая риторика Кропоткина и других анархистов-оборонцев представлялась как нечто, идущее вразрез с основополагающими принципами анархизма: «социал-демократическое грехопадение, логически вытекая из практики классового сотрудничества, отнюдь не противоречит общей политической концепции социал-демократии, а является ее логическим продолжением и завершением; грехопадение же анархическое, идя вразрез с общеанархической концепцией, представляет собой лишь очень прискорбное частное явление, которое, не будучи для анархизма характерным, не может быть и симптоматическим»827.
Жестко критиковавшие социал-демократов представители интернационалистского крыла анархистов не были склонны замыкаться в собственной среде, выражая сочувствие позиции К. Либкнехта, Р. Люксембург и В. Ленина828. Характерно и то обстоятельство, что Ге, анализируя развитие колониальной и империалистической политики великих держав, в своих работах ссылался на труды К. Маркса829. Но были и те, кто сохранял традиционный скептицизм по отношению к социал-демократам. Так, в апреле 1915 г. на страницах изданного А. Карелиным рукописного листка «Страна полночи» один из авторов намекал на неискренность антивоенных выступлений единомышленников К. Либкнехта830.
Ведущие публицисты антивоенного крыла российских анархистов, как и их единомышленники в странах Европы и Америки, выдвинули лозунг революции, призванной остановить войну. «Освобождение трудящихся достигается не путем поражения, под правительственными знаменами, германского милитаризма, а путем народного восстания, которое опрокинет все централизованные государства и вместе с ними все милитаризмы»831, – утверждал один из анархистских публицистов. «В военное, как и в мирное время, у нас только одна цель – Анархия – и только один лозунг – Революция. Этот лозунг – единственный, обеспечивающий победу дела рабочих над капиталом»832, – заявляла редакция «Рабочего знамени». «На войну, на голод, на ненасытную алчность капиталистов у трудящихся есть лишь один действительный ответ – революция», – писал Волин833.
Критике была подвергнута позиция, связанная с ожиданием экономического истощения воюющих государств как фактора перехода к миру. Так, Волин указывал, что обе стороны, особенно Германия, эффективно решают хозяйственные проблемы, используя методы государственного регулирования производства, распределения ресурсов и организации потребления. В силу этого экономический кризис может наступить после окончания мировой войны, как следствие сокращения объемов военно-промышленного комплекса834. Предпосылками революции, полагал он, являются развитие революционного сознания трудящихся и рост антивоенных настроений, а ее средством – массовые социальные движения835.
Говоря о перспективах социальной революции, анархисты предполагали, что одним из последствий войны станет разочарование трудящихся в социал-демократических партиях, дискредитированных сотрудничеством с правящими кругами. В результате наступит «отрезвление масс от навеянного им буржуазией и социал-демократией государственнического гипноза» и «перемещение народного сознания в сторону антигосударственности»