установить для отечественных торговцев ту же небольшую торговую пошлину, какую сами взимали с купцов из Средней Азии в России.
В 1700 г. Петр I издал указ, уточняющий предыдущий: отныне с принадлежащей бухарцам земли предписывалось взимать вместо натурального оброка денежный: с «ржаной» десятины — 6 алтын 4 деньги, с «яровых» — 3 алтына 2 деньги, с сена — по 2 деньги с копны. Однако бухарцы проявились настойчивость, неоднократно подавали челобитные, ссылаясь на ранее полученные льготы и иммунитеты и добились-таки сокращения ставки налога: годом позже новым указом было установлено, что со ржи будет взиматься 5 алтын с десятины, с яровых — 10 денег [Там же, т. IV, № 1857, с. 169–170]. Примечательно, что царь в том же указе предписал сибирским властям растолковать бухарцам, что «даром землями никто не владеет», т. е. сознавал необходимость обоснования отмены их налогового иммунитета. Как видим, российские власти все же демонстрировали особое отношение к бухарцам, поскольку те и на рубеже XVII–XVIII вв. продолжали выступать посредниками в отношениях России с государствами Средней Азии.
Итак, права, обязанности и льготы бухарцев в отношении налогов и повинностей, казалось бы, были четко определены. Однако в 1764 г., когда в Сибирь прибыла сенатская комиссия для проведения расследования дела о взятках региональной администрации, попутно выяснилось, что законно установленные налоги и сборы с бухарцев фактически не взимаются: в докладе Сената от 12 февраля 1764 г. отмечалось, что 800 бухарцев, обложенных оброком, платят всего 78 руб. 46 3/4 коп. в год, а торговые сборы не платят вообще, ссылаясь на прежние указы о льготах. Сибирским властям предписывалось исправить ситуацию, но, как и в указах Петра I 1698 и 1701 гг., рекомендовалось действовать «с употреблением увещеваний», т. е., опять же, достаточно мягко, чтобы не отпугнуть других бухарцев, желающих принять российское подданство [Там же, т. XVI, № 12 041, с. 532–533].
За время своего правления Екатерина II неоднократно особыми именными указами подтверждала в целом все права и привилегии бухарцев и ташкентцев, дарованные им при Петре I. Более того, она жестко пресекала любые попытки региональных властей как-то ограничить или отменить привилегии бухарцев. Главным ее доводом в пользу сохранения status quo являлся тот же, которым изначально руководствовались цари XVI–XVII вв.: бухарские торговцы являются посредниками в торговле России со Средней Азии, и без них она просто заглохнет ([Там же, т. XVIII, № 13 336–13 337, с. 970–971; т. XXII, № 16 593, с. 951–952]; см. также: [Зияев, 1968, с. 29, 31–33]).
Положение бухарцев начало существенно меняться лишь в первой четверти XIX в., когда центральные власти стали постепенно пересматривать их особый статус по итогам постоянных обращений к ним представителей местной сибирской администрации (см. подробнее: [Корусенко, 2014]). Уже в 1806 г. впервые для бухарцев были введены налоги [Зияев, 1968, с. 31]. В целом по своим правам и обязанностям, а также в отношении вопросов местного самоуправления и суда они оказались приравнены к другим «оседлым инородцам» в 1822 г. [ПСЗРИ, 1830, т. XXXVIII, № 29 126, § 2, с. 394]. В 1825 г. постоянно проживавшим в России бухарцам, в соответствии с положением Азиатского комитета МИДа, было разрешено торговать только в том городе, в котором они проживали, кроме того, их обязали вступать в купеческие гильдии ([Там же, 1835, № 6802, с. 123]; см. также: [Зияев, 1968, с. 33]). В 1835 г. вновь был поднят вопрос об уравнивании бухарских торговцев в правах с их русскими коллегами, но Госсовет принял компромиссное решение: за бухарцами было сохранено право беспошлинной торговли — но только среднеазиатскими товарами в России и русскими за рубежом, тогда как остальные категории товаров облагались теми же налогами, что и у русских купцов [ПСЗРИ, 1836, № 8034, с. 299]. В середине XIX в. русско-подданные бухарского происхождения были также обложены и подымной податью — 10 руб. ассигнациями с дыма, — как и русские ([Там же, 1852, № 25 398, ст. 56, п. 1, с. 501; 1855, № 28 262, с. 511]; см. также: [Зияев, 1968, с. 37]).
Постепенное уравнивание бухарцев в правах с русскими нашло отражение не только в официальных нормативных правовых актах, но и в правоприменительной деятельности, в частности — в судебной практике. Если в конце XVIII в. бухарцы имели право решать свои споры и выносить судебные решения по собственным законам и правовым обычаям (преимущественно на основе норм и традиций шариата), то ситуация коренным образом изменилась уже в первой трети XIX в.
В архивах (в частности, в Объединенном государственном архиве Челябинской области) содержатся материалы о судебных разбирательствах, представителями одной из сторон в которых являлись бухарцы — как проживавшие постоянно в России, так и приезжавшие по торговым делам, но связанные с русско-подданными мусульманами деловыми или даже родственными узами.
Некоторые из рассмотренных дел имеют частноправовой характер, поскольку регулируют имущественные и семейные отношения. Так, в одном из них торговец из Бухары в течение почти четверти века (с 1801 по 1825 г.) пытался установить опеку над своей сестрой и ее дочерями, оставшимися владелицами имущества своего супруга и отца — бухарца, проживавшего на территории России [ОГАЧО, ф. И-14, оп. 1, д. 45]. В другом случае бухарский торговец старался взыскать убытки за испорченный товар с того, кто принял его на хранение, на что ему понадобилось два года (1828–1830) [Там же, д. 177]. Наконец, в третьем случае брат бухарца, женившегося в России на русско-подданной, на протяжении восьми лет (1831–1838) добивался выезда вдовы и детей брата в Бухарский эмират [Там же, д. 208]. Другие дела относятся к уголовно-правовой сфере. Первое было связано с убийством бухарца российскими подданными, разбирательство по нему велось в течение девяти лет (1825–1834) [ф. И-15, оп. 1, д. 2234]. Другое дело оказалось гораздо короче (разбирательство осуществлялось с июля по октябрь 1827 г.) и завершилось вынесением решения об административном наказании русско-подданного бухарца, пытавшегося незаконно бежать за границу — в ту же Бухару [Там же, д. 2383].
Все эти дела объединяет одно: их участниками являлись бухарцы — как русско-подданные, так и приехавшие из-за границы. Соответственно, опираясь на свои прежние многовековые привилегии, они старались апеллировать к ним в отстаивании своей позиции в суде, используя в том числе и отсылки к нормам шариата или мусульманским обычаям. Однако российские власти, принимая во внимание доводы участников процесса и учитывая все обстоятельства дела, в итоге выносили решение исключительно на основе норм российского имперского законодательства. Таким образом, охарактеризованные судебные дела являются яркой иллюстрацией применения на практике вышеупомянутых нормативных актов и, соответственно, объективно отражают существенное изменение правовой политики российских властей по отношению к выходцам из Средней Азии на территории России.
Эти акты представляются весьма важными документами в рамках исследуемой тематики по двум причинам. Во-первых, они позволяют выяснить, насколько скрупулезно на практике применялись вышеупомянутые нормативные правовые акты (т. е. соотношение между «писанным» и «живым» правом). Во-вторых, они помогают проследить изменение отношения российских властей различного уровня к восприятию иных, помимо имперских, правовых ценностей, принципов и норм — в том числе и при выстраивании правоотношений с представителями иных народов, государств, конфессий.
Завершая рассмотрение вопроса о статусе бухарцев в России, считаем целесообразным сказать несколько слов о религиозной политике в отношении их. Принадлежность бухарцев к исламу в течение долгого времени никоим образом не противоречила их привилегированному положению в Российской империи. Единственным нюансом являлось указание строить мечети для бухарцев на достаточном расстоянии от русских православных храмов. Кроме того, приговор Сената 1703 г. устанавливал «опалу и казнь» (т. е. наказание) для тех бухарцев, кто каким-либо образом мешал проведению православных богослужений — «учнут кричать и смехотворение и безчинство и русским людям какую препону и обиду чинить» [ПСЗРИ, 1830, т. IV, № 1946, с. 227].
В 1742 г. очередным сенатским указом была установлена защита для принявших христианство от преследований со стороны их прежних единоверцев [ПСЗРИ, 1830, т. XII, № 8919, с. 89–96]. Непосредственно в отношении бухарцев при этом никаких дополнительных нормативных положений не устанавливалось, однако тенденцию обращения их в православие этот правовой акт стимулировал. Тем не менее власти (особенно региональные, лучше понимавшие специфику управляемых ими регионов) подходили к этому вопросу весьма осторожно. Так, в 1767 г. сибирский губернатор Чичерин направил в Петербург реляцию, в которой описывал непрофессиональную деятельность православных миссионеров, которые под предлогом обращения в православие местных иноверцев нередко притесняли их. В ответ на это Екатерина II издала именной указ, в котором запретила подобную практику и подтвердила установленный со времен Петра I принцип о непритеснении бухарцев из-за их принадлежности к исламской религии [Там же, т. XVIII, № 13 336, с. 970–971].
Однако время от времени возникали вопросы, связанные и непосредственно с переходом представителей бухарской «диаспоры» в христианство. Так, в 1863 г. один сибирский бухарец, перешедший в христианство (получив имя Василий Шишкин), обратился к властям Западной Сибири с прошением о предоставлении ему средств для переезда на другое место жительства. На основании этого прошения было разработано мнение Сибирского комитета, которым на переходивших в христианство бухарцев распространялись правила, ранее применявшиеся в отношении калмыков: если переходивший в христианство имел семейство, ему выделялось на переезд 15 руб., одиноким — 8 руб. (именно такую сумму и запросил вышеупомянутый Шишкин) ([Там же, 1866, № 39 654, с. 493]; см. также: [ПСЗРИ, 1863, № 37 709, п. 6, с. 591–592]).