а, с. 52–58]. Поэтому вряд ли является простым совпадением, что в договорах 1868 и 1873 гг., закрепивших российский протекторат над Кокандом, Бухарой и Хивой, большинство положений имело именно экономический характер: налоговые льготы для русских торговцев, гарантии безопасности их жизни и имущества на территории ханств и проч. — т. е. как раз то, что предлагали авторы проектов 1860-х годов.
Глава IIФормирование системы российских протекторатов в Средней Азии и ее последствия
На рубеже 1860–1870-х годов три ханства Средней Азии (Кокандское ханство, Бухарский эмират, Хивинское ханство) в результате продвижения Российской империи в Центральной Азии были вынуждены принять ее протекторат. Кокандское ханство после ряда антироссийских восстаний было официально упразднено в 1876 г., аннексировано Российской империей и преобразовано в Ферганскую область в составе Туркестанского генерал-губернаторства. Что касается Бухарского эмирата и Хивинского ханства, то они формально сохраняли независимость, но в течение последней четверти XIX — начала XX в. испытывали все большее влияние России во всех сферах своей государственной, хозяйственной и экономической жизни. В настоящей главе рассматриваются юридические аспекты установления протектората и последовавшие за ним изменения в политико-правовом статусе ханств.
§ 1. Договоры 1868 и 1873 гг. в оформлении нового статуса среднеазиатских ханств
Сразу следует отметить, что, в отличие от Казахстана, который уже с момента первых контактов в конце XVI в. рассматривался Российским государством (тогда еще Московским царством) как сфера его интересов и объект для интеграции в российское политико-правовое пространство, ханства Средней Азии изначально с середины XVI в. интересовали российские власти не столько как потенциальные вассальные территории, сколько как торговые партнеры (см., например: [Каппелер, 2000, с. 143; Каррер д’Анкосс, 2010, с. 74–76])[20]. Как мы уже имели возможность убедиться, в течение длительного времени Россия именно в таком ключе старалась строить отношения с Бухарой, Хивой и Кокандом, которые лишь изредка сменялись серьезными военными конфликтами — начиная с экспедиции князя А. Бековича-Черкасского и заканчивая неудачным походом на Хиву оренбургского губернатора В. А. Перовского зимой 1839/1840 гг.
Последующая активизация военных действий Российской империи в Средней Азии, завершившихся в конце концов признанием зависимости от России сначала Коканда и Бухары (1868), а затем и Хивы (1873), по-разному объяснялась исследователями, которые обращались и продолжают обращаться к данной теме. В качестве причин приводилось и желание Российской империи «компенсировать» территориальные, а главное — моральные потери после Крымской войны 1853–1856 гг., еще более популярным объяснением стало противостояние России и Англии в Центральной Азии, известное под названием «Большая игра» (см., например: [Российская дипломатия, 1992, с. 221–238]). Однако, на наш взгляд, нельзя сбрасывать со счетов и традиционные экономические интересы России в этом регионе. Как мы увидим в следующей главе, именно на укрепление позиций российских торговцев и промышленников была в значительной степени направлена политика империи в Бухаре и Хиве в рассматриваемый период, о чем свидетельствуют и договоры России с этими ханствами, о которых речь пойдет ниже. Тем не менее экономическими аспектами влияние Российской империи в этих ханствах, безусловно, не ограничивалось: оно затронуло все основные сферы их государственной, правовой, общественной и культурной жизни, хотя и не без учета местной специфики [Каппелер, 2000, с. 146].
При этом весьма важно иметь в виду, что никакой нормативной базы, закреплявшей статус среднеазиатских протекторатов Российской империи, их права и обязанности, фактически не существовало. По итогам победы над Бухарским эмиратом в 1868 г. был заключен мирный договор, однако мирные условия вошли в дополнения к нему, тогда как основное содержание договора регулировало преимущественно торговые отношения между двумя государствами. Аналогичный договор был заключен несколько ранее и с Кокандским ханством [Халфин, 1965, с. 232–233], однако учитывая кратковременный характер пребывания этого государства в вассальных отношениях с Россией (из-за последовавшего вскоре окончательного включения его в состав империи), положения данного договора не успели оказать значительного влияния на правовое развитие этого государства.
В 1873 г. армии Туркестанского и Закавказского военных округов оккупировали Хивинское ханство, и 12 августа с его правителем Мухаммад-Рахим-ханом II был заключен так называемый Гандемианский договор, в котором также большинство статей было посвящено урегулированию торговых отношений между Россией и Хивой, тогда как условия мира и положения, закреплявшие фактическую зависимость ханства от Российской империи были изложены, по сути, в двух-трех пунктах.
Заключив договор с Хивинским ханством, российские власти сочли целесообразным использовать часть его условий для уточнения взаимоотношений и с Бухарским эмиратом, который к этом времени все более попадал в зависимость от России — военную, политическую и экономическую. В результате 28 сентября того же 1873 г. был заключен Шаарский договор о дружбе между Российской империей и Бухарским эмиратом.
Собственно, два договора 1873 г. и являлись основными документами, определявшими взаимоотношения Российской империи с двумя среднеазиатскими ханствами. Формально протекторат России над ними не был никак оформлен, лишь отдельные статьи договоров косвенно указывали на подчиненное положение Бухары и Хивы по отношению к империи. В частности, п. 12 Гандемианского договора гласил: «Русским подданным предоставляется право иметь в ханстве недвижимое имущество. Оно облагается поземельной податью по соглашению с высшей русской властью в Средней Азии» [Сборник, 1952, № 19, с. 132]. Аналогичным образом, в Шаарском договоре присутствовали следующие положения:
«Статья 4. В тех местах на бухарских берегах Аму-Дарьи, где окажется необходимым и удобным, русские имеют право устраивать свои пристани и склады для товаров. Наблюдение за безопасностью и сохранностью этих пристаней и складов берет на себя бухарское правительство. Утверждение выбранных мест для пристаней зависит от высшей русской власти в Средней Азии.
Статья 5. Все города и селения Бухарского ханства открыты для русской торговли. Русские купцы и русские караваны могут свободно разъезжать по всему ханству и пользуются особенным покровительством местных властей. За безопасность русских караванов внутри бухарских пределов отвечает бухарское правительство» [Там же, № 20, с. 136].
Как видим, фактическая зависимость среднеазиатских монархов от «высшей русской власти в Средней Азии» (т. е. туркестанского генерал-губернатора) отражена в документах довольно осторожно и то — применительно к статусу русских подданных в ханстве, занимающихся торговлей[21]. Надо полагать, такой подход объяснялся нежеланием российских властей давать иностранным «партнерам» Российской империи (и в первую очередь Великобритании, главному сопернику России в борьбе за контроль над Центральной Азией в рамках «Большой игры») поводы для обвинения в захватнической политике. В результате хотя и сами российские власти не скрывали, что контролируют Бухару и Хиву, и иностранцы, побывавшие в этих государствах, также имели возможность убедиться в их вассальном положении, на формально-юридическом уровне Россия не могла быть обвинена в захвате независимых среднеазиатских ханств ([Покровский, 1927, с. 47]; см. также: [Каспэ, 2001, с. 167; Лурье, 2012, с. 142–143]).
Кроме того, надо сказать, что среди представителей властных структур Российской империи (как центральных, так и региональных) не было единства относительно судьбы Бухары и Хивы. Ряд государственных деятелей (в первую очередь военные) склонялись к целесообразности прямого включения ханств в состав России — с упразднением в них института ханской власти, местной структуры управления, системы права, административного деления, как это было в 1876 г. проделано с Кокандским ханством. Их противники (прежде всего, представители внешнеполитических и финансовых ведомств) возражали против этого, указывая как на возможные международные осложнения, так и на затратность процесса административных преобразований. Их точка зрения возобладала примерно на четверть века — пока уже в первом десятилетии XX в. вновь не был поднят вопрос о прямом включении Бухары и Хивы в состав России (см. подробнее: [Тухтаметов, 1966, с. 68 и след.; 1969, с. 54 и след.]). Таким образом, оставляя в качестве правовой основы регламентации отношений с Бухарой и Хивой «торговые договоры», Россия, по сути, была готова к любому развитию событий в отношении этих государств — как к сохранению их формального суверенитета, так и дальнейшей интеграции в состав империи (см., например: [Лурье, 2012, с. 183]). Сохранение системы «косвенного управления», впрочем, в большой степени устраивало российские власти, и причину этого весьма четко отразил британский современник Г. Норман, писавший, что формат протектората позволял России контролировать политику и экономику эмирата, не принимая при этом на себя никаких обязательств [Norman, 1902, р. 287]. Несколько позже аналогичное суждение было высказано и шведским путешественником О. Олуфсеном, который отметил, что русские даже не пытались реформировать систему управления Бухарским эмиратом, поскольку существующая была экономичнее и позволяла эффективно проводить преобразования в различных сферах, не встречая противодействия со стороны эмира и его «министров» [Olufsen, 1911, р. 575].
Интересно отметить, что сохранение системы управления и даже традиционного местного самоуправления в среднеазиатских ханствах обосновывалось даже в контексте «Великих реформ» в самой России. Так, например, российские чиновники и даже иностранные путешественники проводили параллели между среднеазиатскими аксакалами городов и селений и мировыми институтами, возникшими в России в 1860–1870-е годы (см., например: [Curtis, 1911, р. 124]), хотя внутри страны имперская администрация в этот период активно вмешивалась в деятельность и местного самоуправления, и мировой юстиции (см. подробнее: [Лонская, 2000, с. 115–117; 2003]).