Итак, как мы видим, начальники Амударьинского военного отдела в 1870–1910-е годы, формально не имея никаких прав вмешиваться в дела Хивинского ханства, фактически играли активную роль в законодательной, административной и судебной сфере этого государства, предписывая местным монархам и сановникам, как поступать в конкретных случаях или даже по ряду основных направлений внутренней политики этого среднеазиатского государства. В исключительных же случаях (как во время восстания 1916 г.) начальник отдела вообще приобретал полномочия для прямого военного вмешательства в дела ханства и даже, как мы имели возможность убедиться, фактически брал на себя управление его делами.
Думается, что подобный статус начальника пограничной административно-территориальной единицы Российской империи по отношению, повторимся, к формально независимому государству, фактически отражал своеобразный компромисс между сторонниками прямого включения Хивинского ханства (равно как и Бухарского эмирата) в состав Российской империи и тех кругов, которые стремились сохранять status quo, т. е. осуществлять фактическое управление двумя среднеазиатскими государствами без формального установления над ними имперского сюзеренитета.
Глава IIIНа собственном примере: российское присутствие в ханствах Средней Азии как фактор влияния на их правовое развитие
Установление протектората над Бухарой и Хивой отнюдь не означало, что Россия сразу же начала активно вмешиваться в вопросы правового развития среднеазиатских ханств и форсировать процесс модернизации. Предполагая, что многие инициативы российских имперских властей по модернизации правоотношений в среднеазиатских ханствах могут вызвать негативную реакцию со стороны местных монархов и консервативной правящей элиты[33], российская администрация предпочла действовать опосредованно. В течение длительного времени одним из эффективных инструментов этого процесса стало продвижение имперских правовых ценностей на примере деятельности тех или иных правовых институтов и категорий в Русском Туркестане, где проживали представители тех же народов, что и в ханствах, а также на территории самих ханств. Кроме того, в соответствии с договорами 1873 г., активизировались дипломатические и торговые отношения с Бухарой и Хивой, где в течение нескольких десятилетий появилось весьма значительное число русских подданных и, соответственно, в местах их проживания действовали российские властные и правовые институты. Не желая напрямую «рекомендовать» бухарскому эмиру и хивинскому хану проведение реформ в различных сферах правоотношений, российские власти постарались обеспечить русско-подданным режим наибольшего благоприятствования, сделав их статус своего рода «эталоном», к которому следовало стремиться и подданным среднеазиатских монархов. Как мы увидим ниже, эта практика оказалась весьма эффективной.
§ 1. Налоговые реформы в русском Туркестане и их последствия для среднеазиатских ханств
Присоединение к Российской империи обширных среднеазиатских владений, на основе которых в 1867 г. было образован Туркестанский край, повлекло необходимость их интеграции в имперское политико-правовое и социально-экономическое пространство. Для этого понадобилось создать соответствующую правовую базу, которая позволила бы постепенно повысить уровень развития этих территорий, обеспечить их сближение с другими регионами Российской империи. Однако вновь вошедший в состав России регион являлся преимущественно мусульманским, и жители Туркестана нередко с большим трудом отказывались от традиционных исламских институтов, имевших многовековые традиции. Российским властям приходилось находить точки соприкосновения с влиятельным мусульманским духовенством и с населением Туркестана в целом и идти на определенные компромиссы при осуществлении преобразований. Одним из проявлений подобного компромисса стала реформа системы налогообложения.
Ниже предпринимается попытка проследить эволюцию отношения к мусульманским налогам в Туркестане в период его пребывания под властью Российской империи, а также проанализировать позицию российских властей в отношении тех же налогов, взимавшихся в Бухарском эмирате и Хивинском ханстве, ставших в 1870-е годы российскими протекторатами.
Налоговая система в государствах и регионах Средней Азии накануне российского завоевания была весьма сложной и запутанной. Она включала в себя как традиционные для мусульманского мира налоги, предусмотренные шариатом (зякет, харадж, ушр, садака) [Лунев, 2004, с. 92], так и устанавливаемые по воле монархов, которые формально шариату противоречили (танапный сбор, накд, аминана, салгут, даяк и проч.) (см. подробнее: [Иванов, 1940; Семенов, 1929])[34]. Практически все налоги, введенные ханскими властями, были сразу отменены после присоединения Туркестана к России. Однако, стремясь наладить положительные отношения с местным мусульманским населением, администрация Туркестана поначалу сочла целесообразным сохранить основные мусульманские налоги — зякет и харадж.
Зякет в мусульманской правовой доктрине представлял собой ежегодный сбор в пользу мусульманской общины, которым облагалось имущество сверх определенного количества ([Маргинани, 2008, с. 80–81; Керимов, 2007, с. 244–252]; см. также: [Сафина, 2014]). Платили его и с торговой прибыли, денег, драгоценных металлов, поэтому он в какой-то мере являлся и торговым налогом, составлявшим 1/40 часть от стоимости товаров. Именно в таком качестве зякет сохранился и на начальном этапе российского правления в Туркестане. Согласно § 296 «Проекта Положения об управлении Семиреченской и Сыр-Дарьинской областей» (несмотря на статус «проекта», фактически действовавшего в Туркестане вплоть до принятия «Положения об управлении Туркестанского края» 1886 г.) [ПСЗРИ, 1888, № 3814, с. 320–346; МИПСК, 1960, № 117, с. 286–316], местные торговцы должны были уплачивать зякет «в прежнем размере, т. е. 2,5 % в год с торгового капитала». Уплатившему зякет торговцу выдавалась квитанция, фактически заменявшая свидетельство на право торговли (§ 305 «Проекта»).
Думается, сохранение зякета российской администрацией в Туркестане объяснялось не только желанием получить поддержку со стороны местного населения, но и стремлением развивать торговые связи с мусульманскими странами. Согласно § 314 «Проекта», «иностранные купцы, привозящие товары, для торговли собственно в Сыр-Дарьинской области, обязаны, как и туземные торговцы означенной области, платить зякет, т. е. сороковую часть ценности привозимого ими товара». Это также автоматически заменяло получение ими торгового свидетельства, каковое они были обязаны оформлять в других азиатских регионах Российской империи (§ 318 «Проекта»). Кстати, согласно свидетельствам иностранцев, побывавших во второй половине XIX в. в Бухарском эмирате, аналогичный сбор с иностранных торговцев действовал и там: существовало несколько своеобразных таможенных постов, на которых бухарские чиновники взыскивали зякет со всех ввозимых в эмират товаров [Lansdell, 1875, р. 187; Le Messurier, 1889, p. 178]. Эти сообщения подтверждают предположение о том, что российские власти стремились, по крайней мере на раннем этапе владычества в Туркестане, сохранять мусульманские традиции с целью укрепления и дальнейшего развития своего положения в регионе и торгово-экономических связей с соседними иностранными государствами.
В свою очередь, харадж в мусульманском праве представлял собой поземельный налог, первоначально взимавшийся лишь с покоренного немусульманского населения, но затем распространенный и на мусульман. Размер хараджа зависел от количества и качества земли, находившейся в собственности налогоплательщика [Куфи, 2001, с. 45–47; Керимов, 2007, с. 253–254]. Взимание этого налога также не противоречило, в принципе, налоговой системе Российской империи, тоже предусматривавшей поземельные сборы. В связи с этим, в соответствии с § 279–280 «Проекта», харадж взимался «с произведений земли, облагавшихся прежде этим сбором» «в размере 1/10 урожая». Фактически харадж стал аналогом соответствующего сбора, взимавшегося и в европейских регионах России.
Таким образом, для населения, сменившего бухарское или хивинское подданство на российское, условия уплаты зякета и хараджа практически не изменились: сохранилась и процентная ставка этих налогов, и облагаемая база, и даже тот факт, что собирали налоги специальные чиновники, назначаемые властями.
Однако уже некоторое время спустя первый генерал-губернатор Туркестана К. П. фон Кауфман счел, что своими уступками в пользу мусульманских правовых традиций уже сумел обеспечить лояльность и поддержку местного населения (включая и мусульманское духовенство) российским властям. В связи с этим он приступил к следующему этапу интеграции Туркестана в имперское политико-правовое пространство, которое связывал с окончательным вытеснением мусульманских административных и правовых традиций российскими государственными и правовыми институтами в рамках политики, получившей название «игнорирование ислама». Она сводилась к тому, что мусульманские принципы, институты, правовые нормы, не подвергаясь официальному запрету, игнорировались российскими властями и не учитывались при выстраивании правоотношений [Россия, 2011а, с. 126]. Соответственно, Кауфман уже в 1875 г., по согласованию с Министерством финансов, ввел в Туркестане действующее в России общее положение о пошлинах, согласно которому вместо зякета с торговцев стали взиматься те же сборы, которые действовали на всей остальной территории Российской империи ([Кауфман, 1885, с. 409]; см. также: [Нива, 1874]). Примечательно, что свои действия генерал-губернатор обосновывал не стремлением привести туркестанское законодательство и налоговую систему в соответствие с общеимперским, а чисто прагматическими причинами. По его словам, для эффективного взимания зякета необходимо было создать в ряде населенных пунктов Туркестанского края соответствующие конторы, организовать склады, на которых производились бы осмотр и оценка товаров, и т. д. Таким образом, административные расходы перевешивали ту выгоду, которую давал России сбор зякета [Кауфман, 1885, с. 406–408]. Аналогичным образом Кауфман обосновывал и отмену хараджа, замену его общеимперским поземельным налогом. Характеризуя взимание этого налога как «теоретически верный прием», генерал-губернатор доказывал, что эффективность налога снижается за счет многочисленных зл