[48]. Политический агент, вынося судебное решение, выдавал исполнительные листы, имеющие силу на территории всей Российской империи. Наконец, этим же актом иностранцы-христиане в Бухаре приравнивались в судебном отношении к русским подданным и, соответственно, переходили под юрисдикцию российского суда [ПСЗРИ, 1897, № 9424, с. 126–127]. Тогда же были внесены соответствующие дополнения в «Положение об управлении Туркестанского края» 1886 г., которые подтвердили подведомственность судов Российского политического агентства и мировых судей в Бухарском эмирате Самаркандскому окружному суду [СЗРИ, 1912, с. 452–453]. Годом позже, 30 мая 1894 г., вышло дополнившее предыдущие акты высочайше утвержденное мнение Государственного совета «О подсудности возникающих в пределах Бухарского ханства гражданских дел между Государственным банком и частными лицами», согласно которому такие дела передавались мировому судье в Бухаре, а далее, в случае необходимости, — в Самаркандский областной суд [ПСЗРИ, 1898, № 10 690, с. 332–333]. Таким образом, юрисдикция российского суда в Бухарском эмирате по компетенции окончательно приобрела статус судов, действовавших и в других протекторатах во всем мире, и его решения беспрекословно исполнялись бухарскими властями [Лессар, 2002, с. 114]. Любопытно отметить, впрочем, что эти полномочия Российского политического агентства, нашедшие отражение в специальных нормативных актах, лишь в 1904 г. были закреплены в «Правах и обязанностях» самого агентства указом Николая II [Матвеева, 1994, с. 18].
Однако практически в это же время, 29 ноября 1893 г., согласно очередному высочайше утвержденному мнению Государственного совета «О перемещении камеры мирового судьи из города Нового Чарджуя в город Бухару» единственное «региональное» представительство российского суда в Бухарском эмирате фактически было упразднено [ПСЗРИ, 1897, № 10 100, с. 628–629]. Подобные действия, диктовавшиеся желанием властей уменьшить административные расходы на представителей в Бухарском ханстве, были совершенно не-оправданы с точки зрения защиты интересов российских подданных империи в Бухаре. Помимо Чарджуя, русские колонии существовали также в Керки, Термезе и Пата-Хисаре, причем имели достаточно многочисленное население как постоянно проживавших в них, так и приезжающих в длительные командировки [Тухтаметов, 1966, с. 47–49]. И далеко не все из них имели возможность приезжать в Бухару для участия в суде, не говоря уж об их бухарских партнерах.
Естественно, столь существенное увеличение судебных обязанностей политических агентов вызывало их серьезное недовольство, однако только в 1907 г. имперские власти пошли навстречу их пожеланиям и организовали два участка мировых судей в самой Бухаре и один — в Чарджуе. Кроме того, в 1909 г., наконец, появился мировой судья и в городе Керки, который являлся едва ли не крупнейшим центром российского предпринимательства в Бухаре; юрисдикция мирового судьи Керки распространялась также и на Термез — другой город, в котором была крупная русская колония. Кроме того, Самаркандский областной суд в качестве апелляционной и кассационной инстанции должен был дважды в год организовывать выездные сессии в Бухаре и Чарджуе и по одному разу в год в Керки и Термезе — не менее трех недель каждая ([Логофет, 1911а, с. 336]; см. также: [Becker, 2004, p. 114])[49].
Однако, как отмечает неоднократно упоминавшийся выше Д. Н. Логофет, прекрасно знавший ситуацию в Бухарском эмирате начала XX в., эти улучшения не смогли окончательно решить проблему с судебной защитой интересов российских подданных в Бухаре — прежде всего потому, что имперские власти старались поддерживать и развивать систему российских судов, эффективную в 1880-е годы, но уже не оправдывавшую себя почти три десятилетия спустя. Чиновник резко раскритиковал отсталость и компромиссный характер российских судов в Бухаре, которые далеко не на все правоотношения распространяют нормы российского права и даже, более того, учитывают при разборе дел нормы шариата и адата; большим недостатком считал он также и территориальную отдаленность вышестоящего Самаркандского областного суда от бухарских судебных участков [Логофет, 1911а, с. 336–338]. Он разработал обширную программу рекомендаций по преобразованию системы российских судов в Бухаре. Начальным этапом программы должно было стать создание особого Бухарского окружного суда, отдельный участок которого следовало обязательно открыть в Термезе. Кроме того, он рекомендовал для регулирования гражданско-правовых отношений в Бухарском эмирате полностью распространить на его территорию принципы договорного права, вексельный устав, устав о гербовом сборе и проч. [Там же, с. 340].
Следующим этапом преобразований должно было стать разделение Бухарского эмирата на пять округов, в каждом из которых следовало открыть по четыре судебных участка. Возглавлять эту систему предписывалось окружным комиссарам, возглавлявшим окружные народные суды, а низовое звено судебной системы должны были составлять участковые народные суды во главе с комиссарами. Причем каждый суд (обоих уровней) включал как народных судей из числа русских подданных (по шесть в окружных и по три в участковых судах), так и бухарских казиев (по два в окружных и по одному в участковых судах) [Логофет, 1911б, с. 300–303].
Подавая эти предложения в рамках общей концепции преобразований системы управления Бухарским эмиратом (с окончательным присоединением его в конечном счете к Российской империи), Д. Н. Логофет однако высказал некоторые положения, позволяющие рассматривать реформу российского суда в Бухаре как элемент фронтирной модернизации. В первую очередь, это касается участия представителей местного, бухарского, населения в народных судах.
В какой-то мере первым шагом в этом направлении стало вышеупомянутое создание в 1893 г. совместных русско-бухарских судов по уголовным делам, потерпевшими по которым являлись российские подданные. Оно дало российским представителям не просто «влиять» на решения бухарских судей, а непосредственно распространять (пусть и отчасти) нормы и принципы российского права на те отношения, которые ранее регулировались исключительно местным правом — эмирским, шариатским и обычным. Несомненно, это сыграло большую роль в расширении представления о российском праве среди бухарского населения и позволило провести сравнение с местным правом — не в пользу последнего. Об этом свидетельствуют, в частности, сообщения иностранных путешественников, упоминавших, что бухарцы пытались обращаться в российские суды даже по делам, обеими сторонами в которых являлись подданные эмира [Skrine, Ross, 1899, p. 383][50]. Как докладывал в Российское политическое агентство чиновник, командированный на Памир в 1904 г., местное население пыталось жаловаться на незаконные действия эмирских нукеров российским офицерам (из Памирского отряда, обеспечивающего контроль Бухары над этим регионом, спорным с Афганистаном), которые вообще не имели никаких полномочий в судебной сфере [Халфин, 1975б, с. 114][51]. Включение казиев во вновь создаваемые народные суды должно было еще в большей степени институционализировать расширение действия российского права в Бухаре и приведение местных правовых и судебных норм и принципов в соответствие с ним.
Еще одним показателем сближения российского и бухарского суда в эмирате должно было стать внедрение выборности казиев — по аналогии с выборностью российских мировых судей. В отличие от распространения в Бухаре норм российского права (изначально чуждых, пусть и доказавших со временем свое преимущество перед шариатом и адатом), выборность судей-казиев практиковалась и в мусульманском мире. Однако бухарские правители игнорировали эту практику и назначали казиев, а порой даже и продавали эту должность за деньги. Более того, установив власть над теми районами, где казии ранее являлись выборными, бухарские власти отменяли этот принцип, введя вместо него назначение судей по указу эмира — так было, в частности, в таджикских районах Памира в 1880–1890-е годы [Там же, с. 115].
В отличие от многих других предложений Д. Н. Логофета, идея о выборности казиев в Бухаре была поддержана туркестанским генерал-губернатором А. М. Самсоновым, который в своих предложениях по программе реформ в Бухарском ханстве предложил ввести для избираемых мусульманских судей те же требования, которые практиковались в отношении русских кандидатов в мировые судьи [ЦГА РУз, ф. И-1, оп. 31, д. 723, л. 60]. Последующие события (Первая мировая война, восстание 1916 г. в Казахстане и Средней Азии, крушение Российской империи) не позволили реализовать задуманные мероприятия, тем не менее вопрос о выборности бухарских казиев вновь был поднят уже в марте 1917 г. дипломатическими представителями Временного правительства [Шестаков, 1927, с. 81].
Таким образом, существование российского суда в Бухаре и постоянно возрастающая его компетенция подтверждают статус Бухарского эмирата как протектората Российской империи, который так и не нашел отражения в официальных актах, закрепляющих отношения России и Бухары. Распространение юрисдикции российского суда не только на дела, сторонами в которых выступали русско-подданные, но и на дела с участием подданных эмира отражает фактическое подчинение эмирата России.
Помимо очевидной цели (защиты интересов российских подданных на территории эмирата) создание и функционирование российского суда в Бухарском эмирате имело целью ознакомление местных властей и населения с преимуществами российской имперской системы управления, права и суда. Думается, в связи с этим неслучайно постоянно подчеркивание в соответствующих нормативных актах, что российский суд в Бухаре подведомствен российскому суду в Самарканде, т. е. в Туркестанском крае. Учитывая, что бухарское население неоднократно имело возможность убедиться в более выгодном положении мусульманского населения Русского Туркестана в административном, экономическом, налоговом отношении, теп