я Х. В. Гельман (занимавший пост до 1900 г.), так и не сумел решить ни одну из проблем водоснабжения в эмирате. Например, в 1896 г. он разработал проект осушения городского арыка, в течение долгих лет являвшегося источником болезней для горожан[71], составил смету (120 тыс. руб.) и передал ее на утверждение туркестанским властям. Строительный отдел администрации генерал-губернатора утвердил смету (отнеся расходы на счет эмира!), но процесс согласования затянулся на годы. В 1898 г. генерал-губернатора Вревского сменил С. М. Духовской, и эмир, воспользовавшись сменой туркестанского руководства, отказался от проекта под предлогом его дороговизны, заявив, что не будет привлекать русских специалистов, а лучше введет новую повинность и справится своими силами. Х. В. Гельман не имел полномочий, чтобы «надавить» на эмира, и Духовской принял решение предоставить эмиру возможность провести работы, когда тот сочтет нужным. По свидетельству А. Ф. Губаревича-Радобыльского, описавшего этот эпизод в 1905 г., к этому времени проблема с арыком так и не была решена ([Губаревич-Радобыльский, 1905, с. 179–180]; см. также: [Логофет, 1911б, с. 87]).
В 1890-е годы контроль Российской империи над Хивинским ханством существенно укрепился, и туркестанские власти получили дополнительные возможности воздействия на хана и сановников с целью увеличения в Хиве хлопковых хозяйств, а также для поднятия вопроса о предоставлении земель русским поселенцам. С этой целью, как и в Бухарском эмирате, туркестанские власти стали направлять в Хивинское ханство своих чиновников-инженеров для проведения изысканий и настойчиво продвигать идею орошения районов, опустошенных в результате прежней ирригационной политики ханов. Наиболее решительно этот вопрос был поставлен в 1893 г., когда А. В. Вревский фактически предписал хану Мухаммад-Рахиму II восстановить канал Лаузан (закрытый еще в 1850-е годы [О слухах, 2016, № 261, с. 486]; см. также: [Shioya, 2011, р. 126]) и заняться орошением прилегающих к нему земель. При этом генерал-губернатор намекнул, что если хан не станет этим заниматься, то российские власти осуществят ирригационные работы своими силами и за счет имперской казны, однако тогда земли (в полном соответствии с обычным правом Хивинского ханства!) перейдут в собственность России, и на них будут расселены русские крестьяне. Хану пришлось уступить, и в апреле 1894 г. начались работы под предводительством диван-беги Мухаммад-Мурада — правда, канал был проведен в восьми верстах ниже прежнего: хан мотивировал это нежеланием разрушать уже имевшиеся ирригационные системы, хотя, на самом деле, по-прежнему старался не допустить улучшения водоснабжения для мятежных туркмен [Кошчанов, 1964, с. 57–59; Наврузов, 1992, с. 53]. В какой-то мере ему удалось этого добиться: Х. В. Гельман, командированный в 1899 г. оценить эффективность вновь проведенного канала, отмечал, что он слишком извилист и, следовательно, не обеспечивает необходимого напора воды, которая, таким образом, не доходила в полном объеме до туркменских районов [Гельман, 1900, с. 122–123, 131–132, 135].
Не следует забывать, что, устанавливая контроль над Средней Азией, Российская империя преследовала не только политические и военные, но и экономические цели: идея торговли со Средней Азией, возникшая еще в эпоху Ивана Грозного, оформилась уже при Петре Великом и в дальнейшем вся политика России в регионе в значительной степени определялась именно планами развития торговых связей с местными народами и государствами. Соответственно, в решении проблемы водоснабжения ханств Средней Азии и, следовательно, увеличения производства сельскохозяйственных культур были заинтересованы не только власти Туркестанского края, но и частные предприниматели, связывавшие свои планы со среднеазиатскими рынками. Неудивительно, что еще до установления протектората над Бухарой и Хивой, в 1840–1860-е годы, представители деловых кругов разрабатывали проекты развития судоходства по Амударье и т. д. (П. А. Голубков, С. А. Хрулев и др.).
Однако в большинстве своем эти проекты были утопичны, поскольку их авторы не были в полной мере знакомы с географией региона, состоянием рек, ирригационными системами и проч. Лишь к концу XIX в. предприниматели стали разрабатывать собственные проекты, в том числе затрагивающие и вопросы водоснабжения с учетом знания местных особенностей. Один из первых таких проектов был предложен в 1896 г. самаркандским предпринимателем Я. А. Рехтзаммером, выступившим с инициативой создания «Общества Амударьинского канала», который должен был протянуться на 300 верст, вплоть до Келифа и Карши. Стоимость проекта автор определял в 5–6 млн руб.[72], причем он не планировал обращаться ни к русской, ни к эмирской казне за дополнительным финансированием. Единственным его условием стала передача орошенных земель под управление «Общества», которое сдавало бы участки в аренду и к тому же бесплатно снабжало бы водой Старую и Новую Бухару. Проект был передан на рассмотрение политическому агенту В. И. Игнатьеву, который отклонил его под предлогом, что эмир якобы не пожелал отдавать орошение в частные руки [Расулев, 1969, с. 51]. Однако, по-видимому, инициаторами отказа выступили не бухарские, а российские власти, поскольку вопрос об участии частных лиц и организаций в ирригационной деятельности в Туркестане также не был на тот момент решен [Алимджанов, 2015, с. 17–18].
Только в 1908 г. главноуправляющий землеустройством и земледелием (фактически министр сельского хозяйства) А. В. Кривошеин поручил разработать водный закон для Туркестана, предусматривавший возможность привлечения к ирригационной деятельности частных лиц. Однако, как и развитие «водного права» для Туркестана в целом, этот вопрос оставался без движения вплоть до 1909 г., когда сенатор К. К. фон Пален в отчете по итогам своей ревизии Туркестанского края прямо озвучил целесообразность и необходимость привлечения частных предпринимателей к оросительной деятельности ([Пален, 1910, с. 424]; см. также: [Morrison, 2008, p. 235]). В результате 21 мая 1910 г. А. В. Кривошеин по согласованию с туркестанским генерал-губернатором А. В. Самсоновым издал «Правила о разрешении частным предпринимателям производства изысканий для орошения земель в Туркестане» [Черданцев, 1911, с. 29–30; Шкапский, 1909]. Они стали стимулом для создания специальных ирригационных предприятий (см., например: [Харитонова, 2014]). Подобно тому, как прежде «водное право» Туркестана находило отражение и в отношениях туркестанской администрации с властями Бухары и Хивы, введение новых «Правил» также вызвало новый виток отношений с ханствами в ирригационной сфере — на этот раз с участием представителей деловых кругов. В течение 1910–1917 гг. имел место настоящий «бум» частных оросительных проектов, предлагавшихся предпринимателями властям Бухары и Хивы.
Так, в 1910 г. князь М. М. Андроников заключил с эмиром Абдул-Ахадом предварительный договор о концессии 25 тыс. десятин земли в Каршинской степи для орошения и культивирования. Однако этот проект был отклонен и.о. Военного министра А. А. Нератовым, который объяснил отказ тем, что передача бухарских земель русским собственникам противоречит суверенным правам эмира и может нарушать интересы бухарского населения. Тем не менее два года спустя благодаря поддержке Военного министра В. А. Сухомлинова Андроников добился одобрения проекта, а годом позже (1913) под давлением того же Сухомлинова новый эмир Алим-хан передал Андроникову в концессию еще 80 тыс. десятин земли ([Becker, 2004, p. 187–188]; см. также: [Расулев, 1969, с. 51–52; Стогов, 2017, с. 167]). В том же 1913 г. Андроников вместе с другим предпринимателем А. П. Путиловым приобрел за 680,5 тыс. руб. 19,4 тыс. десятин земли в Хивинском ханстве. Причем, чтобы облегчить процесс приобретения земли, он намеревался отказаться от привилегий русско-подданного и обещал платить все налоги в ханскую казну, которые платили хивинцы. Но на этот раз проект был отклонен начальником Амударьинского военного отдела Н. А. Лыкошиным, заявившим, что подобное соглашение нарушает положения Гандемианского договора 1873 г., при этом весьма «расширительно» истолковав эти положения в том смысле, что хан не вправе жаловать земли по Амударье в «мульк» (ср.: [Лунев, 2004, с. 114–115]). Как видим, российские власти отказали в одобрении сделки русско-подданному в сущности под предлогом несоблюдения принципов мусульманского права, действовавшего в Хивинском ханстве! Фактически же властям стало известно, что Андроников рассчитывал приобрести те земли, включенные в план ирригационных работ, которые должны были осуществлять российские власти, и они заподозрили его в намерении спекулировать этими приобретениями [Погорельский, 1968, с. 88–89; Стогов, 2017, с. 167][73].
Пример с М. М. Андрониковым представляется одним из самых ярких в деятельности российских предпринимателей в Бухаре и Хиве в сфере ирригационных отношений, однако он был далеко не единственным. В том же 1912 г. военный инженер капитан Ананьев также взял в концессию крупный участок земли в Бухаре, причем на время оросительных работ (8,5 лет) он освобождался от арендной платы. В 1912–1913 гг. четверо предпринимателей (Львов, Сучков, Иванов и Стовба) обратились к туркестанским властям за одобрением их концессионных соглашений с эмиром, но только последний из них добился утверждения соглашения при личной поддержке генерал-губернатора Самсонова [Тухтаметов, 1966, с. 117–118].
Активные действия потенциальных концессионеров показали имперским властям, насколько неразвитыми оставались правоотношения в сфере водопользования, в том числе и при взаимодействии с Бухарским эмиратом и Хивинским ханством. В результате в 1914 г. тот же Кривошеин по итогам совещания с представителями центральных ведомств и туркестанской администрации разработал новые правила по поводу ирригационных работ в Бухаре и Хиве, которые были одобрены на заседании Совета министров 13 марта 1914 г. Отныне большие ирригационные проекты в ханствах должны были реализовываться с разрешения туркестанского генерал-губернатора; эмир Бухары и хан Хивы имели право предоставлять в концессию не более 5 тыс. десятин земли, а больше — только по решению Совета министров империи. Чтобы получить концессию, предпринимателю необходимо было внести залог и заключить «особый договор», обязывающий его передавать половину земли туркестанским властям для последующего распределения между русскими переселенцами [Тухтаметов, 1966, с. 119; Shioya, 2011, p. 129–130]