[94], что и заставило его «заблаговременно скрыться» в Ташкент, где он какое-то время «незаметно проживал в качестве частного обывателя» [Чиркин, 2006, с. 282–283].
Таким образом, российской полиции в Старой Бухаре не удалось в достаточной степени проявить себя и сыграть значительную роль в процессе правовой модернизации эмирата и интеграции его в политико-правовое пространство Российской империи. Однако можно полагать, что учреждение полиции в столице эмирата преследовало несколько целей. Во-первых, основной задачей полицейских сил в Бухаре стала борьба с явными недругами России и, следовательно, противниками модернизации Бухары по российскому образцу. Во-вторых, полномочия полицейского начальника давали ему немало возможностей, чтобы, наравне с политическим агентом, влиять на бухарские власти для принятия ими пророссийских политических и административных решений. Наконец, в-третьих, активизация правоохранительной деятельности российских уполномоченных органов позволяла активизировать распространение соответствующих принципов и норм имперского законодательства, уже и ранее применявшихся в русских поселениях на территории эмирата, на территорию и формально независимого государства, соответственно распространив полномочия российской полиции и на местное население. И учитывая все возраставший контроль России над Бухарой и сближение ее элиты с имперскими властями, есть основания полагать, что эти цели были бы достигнуты, если бы не революционные события 1917 г.
Глава VОсобенности правовой политики России в регионах с особым статусом и в чрезвычайных обстоятельствах
Как мы могли убедиться, правовая политика Российской империи в Центральной Азии имела ряд особенностей на разных этапах ее взаимодействия с государствами и народами этого региона — как до, так и после установления протектората над среднеазиатскими ханствами. И тем не менее время от времени ситуация складывалась таким образом, что даже самые разнообразные правовые средства и методы, доказавшие свою эффективность, оказывались не вполне подходящими в конкретных условиях. Речь идет о политике в отношении отдельных регионов с особым статусом, при котором уже разработанные правовые средства не были достаточно эффективными, а также о непредвиденных обстоятельствах, влекущих возникновение чрезвычайных ситуаций — таких как вооруженные восстания или революционные события. В этих случаях приходилось изыскивать новые инструменты правового влияния на регион, не забывая при этом как о собственных интересах, так и о соблюдении базовых международно-правовых принципов.
§ 1. Правовая политика Российской империи на Западном Памире (конец XIX — начало XX в.)
Вхождение Западного Памира в состав Российской империи в последнем десятилетии XIX в. стало одним из этапов «Большой игры» — соперничества России и Англии за контроль над Центральной Азией во второй половине XIX — начале XX в., причем, по мнению исследователей этого соперничества, этапом весьма важным [Сергеев, 2012, с. 186–199; Хопкирк, 2004, с. 521–581].
Вскоре после установления протектората России над ханствами Средней Азии (Кокандом, Бухарой и Хивой), в 1873 г. две империи попытались достичь компромисса в рамках так называемого Афганского разграничения, по условиям которого Западный Памир признавался сферой российского влияния. Однако уже в 1883 г. при подстрекательстве Англии афганский эмир захватил западнопамирские ханства Вахан, Рушан и Шугнан, а в 1891 г. на некоторые памирские территории стали претендовать и власти китайской империи Цин — также с молчаливого согласия Англии [Алексеев, 2014, с. 149; Громбчевский, 1891, с. 20–21; Захарчев, 2014, с. 17; Сергеев, 2012, с. 188; Тагеев, 1902, с. 17, 20].
В течение почти десятилетия Российская империя практически никак не реагировала на действия афганцев и китайцев, ограничиваясь формальными нотами протеста в адрес английских властей — Несмотря на то что сами памирцы неоднократно обращались к российским властям с просьбой о покровительстве с самого начала афганской оккупации[95]. Однако в 1890 г. англичане начали строительство дороги до Гильгита — только что аннексированного ими североиндийского княжества, откуда открывался прямой путь на Памир. В 1891 г. генерал-губернатор Туркестанского края барон А. В. Вревский отправил в регион отряд под командованием полковника М. Е. Ионова, которому, впрочем, было предписано лишь провести разведку. Однако, как это часто делали туркестанские военачальники, Ионов по собственной инициативе не только предпринял решительные действия по выдворению английских разведчиков из Памира, но и сам, перейдя Гиндукуш, более чем на 100 км продвинулся вглубь собственно английских владений. Годом позже, уже при поддержке петербургских и туркестанских властей, полковник Ионов во главе более многочисленного отряда (соответственно, получившего название Памирского), выбил афганцев из захваченных ими регионов Памира, заставил китайцев без боя оставить захваченные территории и уничтожил все укрепления, созданные ими [Захарчев, 2014. с. 23–24; Рудницкий, 2013, с. 181–184, 208–210]. Соответственно, с 1892 г. начинается отсчет постоянного военного присутствия Российской империи на Памире в виде существования особого Памирского поста. В течение 1892–1894 гг. Памирскому отряду удалось полностью устранить угрозу со стороны Афганистана и империи Цин и постепенно налаживать систему управления на территории бывших ханств Вахан, Рушан и Шугнан, ликвидированных афганцами во время оккупации Западного Памира.
Однако окончательно присоединить регион к своим владениям Российская империя не могла по политическим причинам: центральные имперские власти (в особенности Министерство иностранных дел) традиционно опасались враждебной реакции Англии на дальнейшее расширение российских владений в Центральной Азии [Германов, 2015]. Поэтому в 1895 г. между Россией и Англией было заключено очередное соглашение, получившее название «Памирское разграничение»: по его условиям, Западный Памир переходил под управление Бухарского эмирата, который передавал Афганистану в качестве компенсации часть своей области Дарваз [Халфин, 1975б, с. 4, 8]. Нельзя не отметить цинизм этого соглашения, поскольку Бухара и Афганистан в это время юридически считались самостоятельными государствами, тем не менее две империи приняли за них важное политическое решение, фактически поставив два эмирата перед фактом.
Как бы то ни было, Западный Памир с 1895 г. считался частью Бухарского эмирата, при этом находясь под «покровительством» российских властей, что подразумевало постоянное присутствие здесь русского гарнизона (Памирского поста) и периодический контроль действий бухарских чиновников администрацией Туркестанского края [Там же, с. 10]. Такая сложная политическая ситуация длилась до 1905 г., когда Западный Памир фактически перешел под непосредственное управление России (номинально продолжая, впрочем, считаться частью Бухарского эмирата), и именно период 1895–1905 гг. привлекает наше внимание.
История перехода Западного Памира под контроль России подробно исследована специалистами. Различные ее аспекты освещены многими авторами — начиная с современников событий и заканчивая современными исследователями. Так получилось, что ряд начальников Памирского отряда и офицеров, служивших в нем, стали впоследствии настоящими экспертами по среднеазиатской политике Российской империи, оставившими и ценные воспоминания о собственной службе на Памире, и важные сведения по географии, биологии, этнографии региона, оценку его стратегического, геополитического положения[96]. Среди таких авторов можно назвать, в частности, самого М. Е. Ионова; его сослуживцев: Б. Л. Громбчевского, А. Г. Серебренникова, Б. Л. Тагеева; начальников Памирского отряда В. Н. Зайцева, А. Г. Скерского, К.-Э. К. Кивекэса, И. Д. Ягелло и особенно выдающегося военного востоковеда и геополитика А. Е. Снесарева. Даже их официальные отчеты содержат ценнейшие сведения об особенностях жизни населения Западного Памира, что уж говорить об их исследовательских трудах. Кроме того, в описываемый период на Памире побывали путешественники: Н. А. Аристов, граф А. А. Бобринский, Ю. Д. Головнина, А. К. Разгонов; туркестанские чиновники А. Черкасов, В. Л. Корженевский и А. А. Семенов (впоследствии выдающийся советский востоковед). В советский период вопросы политической истории Памира на рубеже XIX–XX вв. исследовали такие авторы, как Н. А. Халфин, Б. И. Искандаров. Этнография местного населения в этот же период привлекла внимание Н. А. Кислякова, И. Мухиддинова и др. В постсоветский период история Памира в рассматриваемую эпоху продолжала привлекать интерес исследователей. Вопросы военной и политической истории рассматривали, в частности, А. К. Алексеев, Б. Г. Белоголовый, В. А. Германов, Н. А. Захарчев, Н. Л. Лужецкая, А. В. Постников, Е. Ю. Сергеев. Вопросы этнографии и религиозной истории памирского населения описаны А. К. Алексеевым, К. С. Васильцовым, Л. Н. Харюковым. Уже в начале XXI в. был защищен целый ряд диссертаций по истории присоединения Памира, по российской политике в регионе, а также по его изучению «военными востоковедами» [Алимшоев, 2003; Пирумшоев, 2011; Сайнаков, 2015; Самиев, 2010; Сумароков, 2006; Терехов, 2011].
Тем не менее, на наш взгляд, в исследовании этой тематики не было уделено специального внимания вопросу о правовых аспектах российской имперской политики на Западном Памире и, в частности, учету местных особенностей при ее разработке и реализации — правовых обычаев, религиозной специфики, этнической самобытности, особого социального и экономического уклада[97]. Без учета этих моментов исследование российскими офицерами и учеными этнографии Памира представляется чем-то вроде «хобби» разносторонних представителей военной и научной элиты Российской империи. А между тем, эти исследования являлись необходимым условием для правильного понимания особенностей региона и в полной мере учитывались как самими офицерами Памирского отряда, так и туркестанскими властями, которым они подчинялись. Вместе с тем нельзя не отметить, что нередко эта специфика ускользала от центральных властей империи в Санкт-Петербурге, а также от представителей российского МИДа, включая и руководителей Политического агентства, от которых, как мы увидим ниже, нередко зависела судьба населения Памира и дальнейшее развитие российской политики в регионе.