б, с. 116]. Кроме того, в некоторых случаях русские офицеры сами выносили судебные решения, которые воспринимались местными жителями как обязательные к исполнению.
Один из самых болезненных вопросов взаимоотношений Западного Памира с соседями (включая и иностранных правителей-сюзеренов) — религиозная принадлежность населения. Оно было многонациональным, однако большинство составляли таджики, принадлежавшие к шиитской ветви ислама, причем к его специфическому исмаилитскому направлению (см., например: [Серебренников, 1900, с. 80; Тагеев, 1902, с. 99])[103]. Соответственно, во главе их общин стояли ишаны, которые избирались членами этих общин, но всегда из числа представителей одних и тех же святительских семейств, ведших свою родословную еще с XI–XII вв. Эти ишаны в силу происхождения и занимаемого положения пользовались беспрекословным повиновением собственных мюридов и высоким авторитетом среди остального населения. Номинально их избрание должно было подтверждаться официальным главой исмаилитов — Ага-ханом, резиденция которого находилась в Бомбее, однако в силу политических причин или личных качеств того или иного святителя этот формальный акт зачастую игнорировался ([Серебренников, 1900, с. 80; Халфин, 1975б, с. 104–105; Харюков, 1995, с. 106]; ср.: [Бобринский, 1902, с. 9]). Ишаны оказывали значительное влияние на духовную и политическую жизнь Западного Памира и, как уже отмечалось выше, нередко осуществляли также и судебные функции.
Неудивительно, что и афганцы, и бухарцы старались подорвать власть этих влиятельных представителей духовенства. Во многом это объяснялось тем, что и в Афганистане, и в Бухаре преобладало суннитское течение ислама, в глазах представителей которого шииты воспринимались как кяфиры («неверные»). Неоднократно упоминавшийся выше А. Черкасов, например, отмечал, что беки и их чиновники нередко притесняли шиитов, выносили несправедливые судебные решения, а когда те апеллировали к нормам шариата, бухарцы заявляли, что для «неверных» шариат не действует — вот пусть они примут истинный суннитский ислам, тогда для них все изменится. В 1901 г. наместник Ишанкул даже попытался провести на Западном Памире религиозную реформу: он выписал из Бухары около 200 мулл, чтобы создать школы и проводить массовую агитацию в пользу суннизма. И только очередное вмешательство начальника Памирского отряда (эту должность тогда занимал К.-Э. К. Кивекэс) позволило пресечь эту инициативу.
В противоположность афганским и бухарским властям, русские представители на Западном Памире демонстрировали полную веротерпимость[104]. И хотя во многом подобный подход объяснялся так называемой политикой игнорирования ислама, в свое время инициированной первым туркестанским генерал-губернатором К. П. фон Кауфманом, на Памире он оказался весьма эффективным и привлек на сторону русских ряд весьма влиятельных местных ишанов. Так, например, один из наиболее авторитетных памирских духовных лидеров рубежа XIX–XX вв., Юсуф-Али-шо[105], полностью поддерживал идею перехода Памира под непосредственное русское правление, агитировал своих прихожан обращаться к российским офицерам с жалобами на бухарские власти (за что те пытались выслать его за пределы Памира). В результате даже официальные чиновники (в частности, вышеупомянутый А. Черкасов) характеризовали его как верного сторонника русских [Халфин, 1975б, с. 96–97; Харюков, 1995, с. 110]. Естественно, демонстрируя политику религиозной терпимости, русские много выигрывали в глазах местных шиитов по сравнению с воинствующими суннитами-бухарцами, и это стало дополнительным доводом в пользу борьбы памирцев за переход под власть Российской империи [Халфин, 1975б, с. 121–122].
Не менее серьезной проблемой на протяжении практически всего рассматриваемого десятилетия была организация налогообложения населения Западного Памира. Феодальный уклад этого региона, не менявшийся в течение столетий, в сочетании с природным своеобразием послужил причиной бедности местного населения, его неспособности обеспечить себя запасами продовольствия на весь год (что признавали даже бухарские чиновники, отвечавшие за сбор налогов с памирцев). Сельское хозяйство в регионе было развито достаточно слабо из-за «ничтожного количества» осадков и малочисленности пахотных земель, в результате чего плотность населения была весьма невысокой ([Коржинский, 1898, с. 9–10; Серебренников, 1900, с. 41]; см. также: [Искандаров, 1958, с. 101]). Несколько больше было развито скотоводство, также местное население промышляло охотой и ремеслом (памирцы изготавливали гончарные и столярные изделия, шерсть и даже ружейный порох) [Серебренников, 1900, с. 73–74]. Десятилетнее владычество афганцев и их постоянные набеги фактически разорили и без того не слишком богатый край. А «Памирское разграничение» 1895 г. привело к тому, что регионы, из которых памирцы прежде получали рис, соль, железо и проч., оказались в составе России или Афганистана, и теперь единственной возможностью их приобретения становилась торговля с Русским Туркестаном.
Начальство Памирского отряда уже с первых дней взаимодействия с местным населением начало практиковать покупку продовольствия, фуража и вьючных животных за деньги. Конечно, это выгодно отличало российскую политику от действий афганцев (а затем и бухарцев)[106], памирцы поначалу даже отказывались принимать деньги, предпочитая получать от «тюрей» (так они в соответствии с центральноазиатской традицией именовали русских военных чиновников) подарки в знак их благосклонности [Серебренников, 1900, с. 58–59]. Однако нередко такой подход оказывался неэффективным, поскольку денежные отношения на Западном Памире практически отсутствовали — не было ни базаров, ни лавок, практиковалась только меновая торговля [Коржинский, 1898, с. 8]. Кроме того, несколько уменьшал энтузиазм памирцев при поставке товаров для нужд Памирского поста тот факт, что расплачивались начальники отряда по так называемым справочным ценам, т. е. по фиксированной цене, которая нередко была ниже реальной стоимости поставляемых товаров. Лишь в 1905 г., т. е. после окончательного перехода региона под юрисдикцию российских властей «справочные цены» были серьезно повышены начальником Памирского отряда К.-Э. К. Кивекэсом, а очередность поставок продукции для русских войск между селениями строго соблюдалась [Халфин, 1975б, с. 121]. Также некоторые начальники отрядов уделяли большое внимание развитию инфраструктуры региона: так, К.-Э. К. Кивекэс развивал ирригацию и врачебную службу, А. В. Муханов строил мосты и дороги, стимулировал освоение заброшенных земель и т. д. [Алексеев, 2009, с. 81–82].
После фактического установления контроля над Памиром в 1892–1895 гг. российские власти не занимались вопросами сбора налогов (хотя отдельные попытки и предпринимались в 1895–1896 гг. [Халфин, 1975б, с. 18–19]). Во-первых, конечно, учитывалось разорение региона афганцами; во-вторых (и это, на наш взгляд, было более существенным), Памир никогда не рассматривался российскими властями как выгодный в хозяйственном отношении регион. Он был более важен в стратегическом, геополитическом отношении, что неоднократно подчеркивалось на рубеже XIX–XX вв. многочисленными авторами — государственными и военными деятелями, а также экспертами — востоковедами и экономистами.
Исходя из этого, даже после официальной передачи Западного Памира под власть бухарских наместников, российские представители в регионе постоянно настаивали на освобождении местного населения от уплаты налогов на ближайшие три года — с 1896 по 1898 г. (время от времени даже собственными приказами отменяя распоряжения бухарского правителя об их взимании) ([Туркестан, 2016, с. 829]; см. также: [Халфин, 1975б, с. 20–21]). Эмир поначалу встретил это требование «в штыки» (мотивируя тем, что в соглашении 1895 г. и речь не шла о таком условии), но затем был вынужден согласиться. В дальнейшем этот мораторий был продлен и на 1900–1903 гг. ([Туркестан, 2016, с. 851, 858]; см. также: [Халфин, 1975б, с. 46–47]). В результате бухарские чиновники взимали с памирцев лишь налоги для содержания собственно управленческого аппарата. Но, во-первых, они при этом злоупотребляли своими полномочиями, беря больше, чем следовало; во-вторых, аппарат был раздут в несколько раз. Так, например, Юлдаш-бий, сменивший Ишанкула в 1902 г., по штату имел право на 60 нукеров, а держал 184, т. е. втрое больше, освободив их всех от уплаты налогов и требуя с населения по халату на каждого. Кроме того, бухарские чиновники неоднократно, в придачу к налогам, настаивали, чтобы им предоставлялись девушки и несовершеннолетние мальчики «для утех». Подобные пороки имели широкое распространение в самой Бухаре, однако были абсолютно чужды памирским горцам[107], которые в негодовании едва не перерезали всех бухарцев.
Российские офицеры (особенно К.-Э. К. Кивекэс) настаивали на том, что принцип освобождения памирцев от налогов для бухарской казны означает и невозможность сборов в пользу самих чиновников. Поэтому они требовали, чтобы бек и его подчиненные расплачивались за все получаемое продовольствие и другие товары — забывая при этом, что деньги на Памире не были в ходу, а ничего на обмен у чиновников, как правило, не было (соответственно, они говорили русским чиновникам, что берут продовольствие и другие товары памирцев «в долг») [Халфин, 1975б, с. 20–21]. В то же время и офицеры Памирского отряда, и даже их непосредственный начальник, военный губернатор Ферганской области[108], неоднократно официально объявляли местному населению о полном их освобождении от уплаты налогов на ближайшие три года [Тагеев, 1892; Халфин, 1975