[114]. Сам Лыкошин отнесся к этой информации еще более серьезно: 7 июля в 1916 г. в телеграмме генерал-губернатору Туркестанского края он сообщает, что самаркандские мятежники связались с населением Гиссара и Шахрисябза (постоянно находившихся в оппозиции к центральным властям Бухары) и призывали их также поднять восстание. В связи с этим он прямо испрашивал распоряжения о вводе войск в Бухарское ханство для действий против мятежников ([Там же, 2016, № 18, с. 161]; см. также: [Рахимов, 2017, с. 85]).
На столь решительные меры туркестанская администрация пойти не решилась (тем более что управляющий политическим агентством в Бухаре Н. А. Шульга в переписке с МИДом охарактеризовал опасения Н. С. Лыкощина как лишенные оснований [Восстание, 2016, № 20, с. 165]), а потому ограничился распоряжением на перлюстрацию писем идущих из Бухары и обратно. Так, уже 11 июля 1916 г. начальник Туркестанского районного охранного отделения рапортовал в Департамент полиции в Петрограде, что усилиями Политического агентства в Бухаре было перехвачено письмо ташкентских казиев афганскому эмиру с предложением выступить против России, «но разбору не поддается» ([Восстание, 1960, № 38, с. 61]; см. также: [Пирумшоев, 2017, с. 80]). За сбор сведений о ситуации в Бухаре отвечал специальный помощник самаркандского военного губернатора, который, в свою очередь, информировал о ней командующего Туркестанского военного округа [Восстание, 1960, № 61, с. 115]. Точно так же был установлен специальный надзор за бухарцами, пребывавшими во время восстания на территории Туркестана [Там же, № 314, с. 464].
Исследователи высказывают предположение, что бухарцы не пришли на помощь туркестанцам, несмотря на неоднократные призывы, по ряду причин. Во-первых, меры для предупреждения выступлений принимали сами бухарские власти, которых пугала возможность повторения в эмирате туркестанских событий. Во-вторых, на бухарцев могло произвести впечатление быстрое и жестокое подавление выступления в ближайшем к ним туркестанском регионе — Джизакском уезде (где оно длилось с 13 по 27 июля). Наконец, в-третьих, российские отряды, расположенные на территории эмирата, были очень оперативно перегруппированы и взяли под охрану русские поселения и железнодорожные станции [Шестаков, 1926, с. 94]. В связи с этим интересно отметить, что по распоряжению Штаба Туркестанского военного округа территории, прилегающие к Туркестанской железной дороге для более эффективной их охраны были разбиты на 12 участков, и одним из них (12-м) стал участок «Бухара — Термез с веткой Карши-Китаб» [Восстание, 1960, с. 727, примеч. 335]. Таким образом, в условиях чрезвычайной ситуации на территорию формально независимого Бухарского эмирата в полной мере распространялись распоряжения туркестанской военной администрации!
Утверждения о том, что в Бухаре во время восстания в Туркестане вообще не было волнений, некорректны. Исследователи упоминают, что как раз летом-осенью 1916 г. в эмирате имели место восстания в ряде бекств. Но выступления дехкан в Шахрисябзском[115] и Китабском бекствах носили (как было принято их характеризовать в советской историографии) «антифеодальный характер» и были подавлены силами самого эмира [Тухтаметов, 1966, с. 122]. А вот выступление в Ширабадской долине уже имело антироссийский характер: поводом для волнений послужила деятельность российской концессии «Айвадж», руководители которой, Глушков и Конев, незаконно захватили земли местных жителей. В результате восставшие потребовали не только вернуть эти земли, но и выступили против практики концессий как таковой. Судя по всему, это восстание не приобрело столь острой формы, как в Туркестане, Шахрисябзе и Китабе, поскольку нет сведений, что на его подавление были брошены войска. Лишь осенью 1916 г. в Ширабад был направлен агроном, надворный советник Леонтьев, чтобы разобраться с причиной волнений — причем официальной целью его поездки было ознакомление с развитием сельского хозяйства в регионе. А уже в начале 1917 г. регион посетил сам туркестанский генерал-губернатор А. Н. Куропаткин, который вместе с политическим агентом А. Я. Миллером рассмотрел претензии дехкан и приказал руководителям концессии «Айвадж» возвратить незаконно захваченные земли их хозяевам. Таким образом, и в событиях 1916 г. мы видим, что российская администрация строго блюла принцип, согласно которому дела в Бухарском эмирате с участием русских разбирались исключительно российскими властями [Там же, с. 123]. И только тот факт, что решение выносил не представитель Российского политического агентства, а сам туркестанский генерал-губернатор, свидетельствует о сохранении чрезвычайной ситуации в российско-бухарских отношениях в рассматриваемый период.
Изменения же в отношениях Российской империи с Хивинским ханством во время восстания в Туркестане оказались более радикальными, что объяснялось спецификой как политической ситуации в самом ханстве, так и особенностями взаимодействия имперской пограничной администрации с ее властями. В отличие от Бухары, где — не без помощи русских войск — уже в 1870-е годы была восстановлена прочная власть центра над регионами, Хива и в начале XX в. оставалась раздробленным государством с сильной кочевой оппозицией ханской власти, которая держалась во многом благодаря российской поддержке [Ниязматов, 2010, с. 417]. Последний случай оказания имперскими властями прямой поддержки хану Исфендиару датируется началом 1916 г., т. е. имел место буквально накануне восстания в Туркестане! Отдаленность Хивы от основных российских владений, немногочисленность военных отрядов в Амударьинском отделе, Закаспийской области и непосредственно на территории ханства [Погорельский, 1968, с. 98; Чиркин, 2006, с. 247] заставляли туркестанскую администрацию принимать решительные меры в отношении противников ханской власти — вплоть до прямого военного вмешательства.
Восстание в Хиве в январе 1916 г. и в особенности участие в нем йомудского предводителя Джунаид-хана (которого российские власти не без оснований считали креатурой османской и германской разведок[116]) заставили генерал-губернатора Туркестанского края Ф. В. фон Мартсона ввести военное положение в Амударьинском отделе, а также и в Хивинском ханстве — на что им была получена соответствующая директива из Петрограда за подписью военного министра А. С. Сухомлинова и министра иностранных дел С. Д. Сазонова [Ниязматов, 2010, с. 429]. Тот факт, что центральные власти столь быстро санкционировали распространение военного положения на государство, юридически считавшееся независимым, весьма красноречиво показывает, что на самом деле ханство воспринималось едва ли не как часть Российской империи. Кроме того, введение военного положения в Хивинском ханстве представляется аналогичным вышеупомянутому включению отдельных территорий Бухарского эмирата в качестве «участка» для особой защиты войсками Туркестанского военного округа. Также обращает на себя внимание тот факт, что генерал А. С. Галкин, командовавший туркестанскими войсками при подавлении восстания, не был ограничен никакой инструкцией: он в течение долгих лет занимал административные должности в Туркестане (в свое время побывав и на посту начальника Амударьинского отдела) и считался «знатоком Хивы», так что ему было позволено действовать в ханстве по собственному усмотрению [Погорельский, 1968, с. 106]. Наделение русского генерала практически диктаторскими полномочиями также свидетельствует, на наш взгляд, об усилившейся в условиях чрезвычайной ситуации тенденции восприятия Хивинского ханства как части Российской империи.
Восстание в Хиве зимой-весной 1916 г. также неоднократно освещалось в исторических исследованиях, поэтому в рамках данного исследования нас интересует не его ход и подавление, а некоторые последствия.
Во-первых, Ф. В. фон Мартсон по итогам действий в Хиве в очередной раз поднял вопрос перед центральными властями о присоединении ханства к России — как гарантии спокойствия на его территории. Но это предложение не встретило поддержки в Петрограде, поскольку присоединение Хивы вызвало бы очередной виток обострений с рядом мировых держав, чьи интересы затрагивали любые изменения в Средней Азии — причем не только противников России в Первой мировой войне Германии и Турции, но и союзников, в частности, Англии. Кроме того, по всей видимости, у Мартсона не было четкого плана по присоединению Хивы, и он сделал предложение под влиянием текущего момента (хотя и инициировал создание специального Хивинского комитета). Его подчиненный С. В. Чиркин отмечал, что подобная воинственная риторика совершенно не вязалась ни с личностью, ни с предыдущей деятельностью генерал-губернатора. Тем не менее, не желая рисковать, центральные власти отозвали В. Ф. Мартсона [Чиркин, 2006, с. 248–249]. Сменивший его в июле 1916 г. А. Н. Куропаткин, несмотря на свою куда большую воинственность, сумел, как мы увидим ниже, действовать в отношениях с властями более дипломатично и добиться укрепления российского контроля над Хивой даже без ее присоединения к России.
Во-вторых, важным последствием восстания в Хиве стало пребывание начальника Амударьинского отдела полковника В. П. Колосовского в ханстве уже после разгрома основной части мятежников и отмены военного положения — в мае-июле 1916 г. По-видимому, к нему, по крайней мере частично, перешли широкие полномочия А. С. Галкина, поскольку он добился отмены вывода тех российских воинских подразделений, которые еще оставались в ханстве после подавления восстания, фактически осуществляя от имени хана меры по стабилизации обстановки в регионе [Погорельский, 1968, с. 113]. Самое же главное, что он развернул активную деятельность по выявлению и нейтрализации иностранных агентов [Ниязматов, 2010, с. 433]. Его действия также позволяют провести параллель с «оперативно-розыскными» действиями Российского политического агентства в Бухаре в этот же период деятельности. Особая агентурная сеть была создана для отслеживания перемещений Джунаид-хана, причем не только на территории Хивинского ханства, но и за рубежом — в Персии и Афганистане [Восстание, 1960, № 283, с. 431; № 311, с. 459]. Правда, как отмечают исследователи, усилия Колосовского в значительной степени не были оценены: он предоставил своему непосредственному начальнику А. С. Галкину поименный перечень лиц, которые действовали в ханстве во вред России, с указанием, на какую разведку они работали и какую деят