Манифест был обнародован 7 апреля 1917 г. практически в редакции А. Я. Миллера. Это позволило бухарским консерваторам из числа приближенных эмира и в особенности мусульманскому духовенству распустить слухи, что преобразования, провозглашенные эмиром, совершенно чужды бухарцам, навязаны им насильно Россией и преследуют цель развратить население, вытеснить нормы шариата и т. д. [Пылев, 2005, с. 87; Салимбек, 2009, с. 145–146]. Однако подобные утверждения были ложными: как содержание манифеста, так и откровенные мнения самих же бухарских сановников свидетельствуют о том, что провозглашаемые реформы разрабатывались в соответствии с политической программой джадидов-младобухарцев.
В самом деле, если мы обратимся к тексту манифеста, то увидим, что основные направления реформ — это снижение налогового бремени и введение бюджета, развитие промышленности и предпринимательства, введение местного самоуправления, развитие наук и образования. А ведь именно этого добивались джадиды, в тесном контакте с которыми (по инструкции министра иностранных дел П. Н. Милюкова) действовал российский резидент [Зиманов, 1976, с. 97; Becker, 2004, p. 131]. Кроме того, у нас имеется свидетельство высокопоставленного бухарского сановника (правителя вилайета, а затем главного зякетчи, т. е. главы налогового ведомства) Мирзы Салимбека, который характеризует манифест как «не имеющие смысла слова, состряпанные несколькими вероотступниками джадидами» [Салимбек, 2009, с. 142].
Отдельного рассмотрения заслуживает вопрос о соотнесении планируемых российскими властями преобразований в Бухаре с нормами и принципами шариата. Надо сказать, что А. Я. Миллер весьма проницательно предполагал, что бухарские консервативные круги (сановничество и духовенство) непременно обвинят и российских, и местных реформаторов в намерении нарушить нормы мусульманского права, отвратить местное население от традиционных ценностей [Шестаков, 1927, с. 83]. Именно поэтому он настоятельно рекомендовал реализовать реформы по тем направлениям, по которым не было бы столкновений между нововведениями и нормами шариата, и всячески настаивал на том, чтобы в манифесте было как можно больше указаний на то, что все реформы будут осуществляться именно в соответствии с шариатом ([Архив, 2001, с. 187; Шестаков, 1927, с. 80]; см. также: [Генис, 2011, с. 18; Пылев, 2005, с. 87]).
Тем не менее бухарское духовенство и чиновничество сумело настроить народ против объявленных реформ, обвинив представителей Временного правительства в Бухаре в намерении навязать населению нормы, противоречащие шариату, а джадидов — в пособничестве русским ([Салимбек, 2009, с. 142–143]; см. также: [Генис, 2003, с. 89–90]). Младобухарцы не сумели своевременно оценить обстановку и решили отметить оглашение манифеста демонстрацией, во время которой намеревались выразить одобрение и поддержку эмиру. Российское резидентство настоятельно не рекомендовало проведение такого мероприятия, однако джадиды не вняли советам дипломатов, в результате чего манифестация была разогнана многочисленной толпой, разагитированной бухарскими муллами и сановниками. А уже неделю спустя, в середине апреля 1917 г., бухарские власти начали репрессии против младобухарцев, заставив большинство их руководителей бежать в русские поселения в эмирате и Туркестан [Пылев, 2005, с. 95; Центральная Азия, 2009, с. 311; Carrère d'Encausse, 2009, р. 137].
В итоге джадиды, прежде ориентировавшиеся на сотрудничество с Временным правительством, уже в апреле 1917 г. связали свое будущее с советами [Пылев, 2005, с. 91; Becker, 2004, p. 196][118], которые стали обвинять российское резидентство в том, что именно оно спровоцировало расправу с джадидами и намеренно препятствовало проведению реформ [Генис, 2003, с. 364–365; Тухтаметов, 1969, с. 140–141]. Резидент А. Я. Миллер был арестован представителями совета депутатов Новой Бухары, и Временному правительству пришлось, «сохраняя лицо», принять решение о его отставке и отзыве в Петроград и назначить нового резидента [Фомченко, 1958, с. 50].
Тем не менее в какой-то мере обвинения сотрудников резидентства в Бухаре были обоснованы: видя, как бурно отреагировали на манифест и сторонники, и противники реформ, они, и в самом деле, решили «притормозить» процесс реформ до полного восстановления спокойствия в Бухаре [Искандаров, 1970, с. 34]. Как оказалось, это было правильным решением: уже 24 апреля 1917 г. новый резидент С. В. Чиркин писал о готовности эмира вновь приступить к преобразованиям по согласованию с российскими властями; а в начале октября сменивший его В. С. Елпатьевский в телеграмме Временному правительству также выказал намерение содействовать эмиру и его правительству в дальнейших преобразованиях [Шестаков, 1927, с. 103, 122]. Более того, в сентябре-октябре 1917 г. младобухарцы разработали «Проект реформ в Бухаре», в реализации которого предполагалось активное участие российских специалистов — в первую очередь юристов [Зиманов, 1976, с. 117–118; Ходжаев, 1970, с. 123–128].
События на фронтах, а затем в столице и регионах (июльское восстание в Петрограде и сентябрьское в Ташкенте) снизили интерес Временного правительства к преобразованиям в Бухаре. Если в марте 1917 г. оно рекомендовало не производить реформ в большей степени, чем это было необходимо [Carrère d'Encausse, 2009, р. 131], то уже в мае (после консультаций с А. Н. Куропаткиным и А. Я. Миллером) МИД стал настаивать на сохранении прежнего государственного устройства, правовой системы и социально-политических отношений настолько долго и в той степени, сколь это возможно. Причиной тому было и опасение, что ситуация в эмирате выйдет из-под контроля и нежелание тратить материальные и человеческие ресурсы (которых попросту и не было!) на преобразование аппарата управления в случае установления в Бухаре республиканского строя [Генис, 2011, с. 35; Куропаткин, 1927, с. 71].
Сходно, хотя и с некоторыми отличиями, складывалась ситуация с политико-правовыми преобразованиями в Хивинском ханстве. Как и в Бухаре, ведущую роль в инициировании процесса реформ сыграли местные джадиды — младохивинцы. Правда их политическое значение до Февральской революции не было столь существенным, как у младобухарцев: хивинское реформаторское движение к этому времени только зарождалось. Впрочем, тем более неожиданной оказалась и для ханского правительства, и для представителей российских властей их деятельность в марте — апреле, когда руководители младохивинской партии открыто выступили за радикальные преобразования. 4 апреля 1917 г., в день присяги хивинского гарнизона Временному правительству, они обратились к начальнику гарнизона генералу Мирбадалову с просьбой о поддержке, причем речь шла не просто о преобразованиях по «бухарскому образцу», но и о свержении ханской власти! Российский представитель согласился поддержать их требования при одном условии — что «хана не тронут» [Пылев, 2005, с. 99–100].
В результате уже на следующий день лидеры младохивинцев встретились с ханом и убедили его подписать манифест о реформах, на что он согласился, получив гарантии безопасности [Зиманов, 1976, с. 122–123][119]. Текст манифеста был близок к тому, который двумя днями позже огласил в своей столице бухарский эмир — с той только разницей, что он был полностью подготовлен самими младохивинцами, практически без участия российских властей[120]. В манифесте провозглашалось формирование нового правительства (совета назиров), вводился представительный орган для контроля высших сановников («махкама-и адилья», т. е. «комитет правосудия», нередко упоминаемый в историографии как меджлис), предписывалось развитие транспортной инфраструктуры, строительство железных дорог и т. д. [Погорельский, 1968, с. 125; Садыков, 1972, с. 183–184; Тухтаметов, 1969, с. 122].
Тот факт, что российские представители в Хиве не имели отношения к разработке манифеста, поначалу имел положительные последствия. Не имея повода обвинить джадидов в том, что они пытаются навязать Хиве «русские» нормы права, местные консерваторы были вынуждены смириться с тем, что и меджлис, и правительство возглавили лидеры младохивинцев [Зиманов, 1976, с. 126; Садыков, 1972, с. 184; Becker, 2004, p. 199]. Однако незаинтересованность младохивинцев в тесном контакте с российскими представителями в Хиве вскоре привела и к негативным результатам. Всего пару месяцев спустя население перестало поддерживать джадидское правительство из-за половинчатости их мер и националистической политики[121], и в июне хан без особого труда отправил их в отставку. Представители Временного правительства не пытались воспрепятствовать ему, ограничившись лишь тем, что не позволили расправиться с рядом руководителей младохивинской партии и позволили им найти убежище в пределах России[122]. Поэтому уже в августе младохивинцы (подобно младобухарцам в апреле) решили пойти на союз с советами рабочих и солдатских депутатов, планируя совместными силами свергнуть ханский режим [Погорельский, 1968, с. 133].
Взлет и быстрое падение младохивинцев продемонстрировали невысокий уровень политической и правовой культуры Хивинского ханства, которое не могло самостоятельно реализовать процесс реформ без тесного сотрудничества с российскими властями. Поэтому сразу после июньского переворота Временное правительство сочло целесообразным усилить контроль за ситуацией в ханстве. Во-первых, на основании проекта «Инструкции российскому комиссару в ханстве Хивинском», разработанного еще в конце мая, у него появились формально определенные функции по поддержанию контактов с правительством Хивы, чем он не преминул воспользоваться с целью восстановления спокойствия в ханстве. Во-вторых, с той же целью в конце мая — начале июня 1917 г. в Хиве была предпринята попытка создания милиции из ханских нукеров, которые должны были быть экипированы и содержаться за счет властей Туркестана и, соответственно, находиться в распоряжении их представителей в ханстве [Погорельский, 1984, с. 68]. Наконец, в начале июля русский гарнизон в Хиве стал существенно пополняться: его доукомплектовали двумя казачьими полками и пулеметной командой. В результате фактическая власть в ханстве оказалась в руках именно начальника гарнизона — комиссара Временного правительства в Хиве [Садыков, 1972, с. 187; Becker, 2004, p. 200]. Теперь правовое развитие ханства зависело от усмотрения российских властей, и с этим пришлось считаться не только ханской администрации, но и оппоз