ок перед взвешиванием, а потом долго просушивал его. На вопрос, зачем он это делает, тот объяснил, что русские страхуют хлопок по весу, поэтому если его взвесить мокрым, а затем, после доставки в пункт назначения — сухим, окажется, что товар потерял в весе, и есть возможность получить страховое возмещение за потерянный вес [Там же, с. 461–462].
С. Айни и А. Фитрат неоднократно подчеркивают в своих сочинениях, что несовершенство хозяйства и экономических отношений в Бухаре тем более очевидно, что рядом, в соседнем Самарканде такое же население живет гораздо лучше, эффективнее ведет хозяйство и не страдает от разорительных поборов властей [Фитрат, 1913, с. 75, 79][131].
Еще одна сфера, в которой русские власти старались проводить преобразования, вызывает полное одобрение прогрессивных бухарских современников — речь идет о медицине, гигиене и санитарии в Бухаре. Еще в 1890-е годы имперской администрацией предпринимались первые попытки повышения уровня бухарской медицины: создавались больницы с русским персоналом, проводилась профилактика и лечение болезней, борьба с эпидемиями. Однако население в течение длительного времени не доверяло русским медикам, против которых его также настраивало и духовенство, обвинявшее русских врачей в том, что их деятельность противоречит шариату. Не без доли юмора С. Айни описывает ситуацию в связи с эпидемией холеры в 1893 г.: бухарские власти, опасаясь за свои владения, официально запретили лечить бухарских подданных в русской больнице, и «теперь „задачей“ больницы было уничтожение лишь русских подданных», за которыми «охотились» казаки из Императорского политического агентства, приходившие в дом к больному и требовавшие предъявить документы — если больной оказывался русско-подданным, его доставляли в больницу [Айни, 1960, с. 453].
Неоднократно в Бухаре бывали медицинские комиссии по борьбе с эпидемиями и риштой (ленточным червем). Они проводили исследования и давали рекомендации эмирским властям по улучшению санитарной ситуации в столице — следовало осушить болота, вырыть новые каналы, очистить улицы и запретить продажу на них еды [Там же, с. 596]. Однако эмир и его сановники запросили улемов, будут ли эти действия соответствовать шариату, на что, естественно, получили отрицательный ответ[132]. В результате эмир не только не выполнил рекомендаций, но даже отказался приказать своим чиновникам, чтобы те запретили жителям пить сырую воду (из-за чего у многих и возникала болезнь ришты), хотя это ничего не должно было стоить эмирской казне [Там же, с. 869–893]. Русским медикам к концу XIX в. удалось добиться только одного — перенести скотобойни из жилой части города на окраину, но и это действие дало повод антироссийским кругам лишний раз обвинить эмира в том, что он подчиняется всем требованиям русских [Там же, с. 596–599].
В первом десятилетии XX в. ситуация не изменилась: как сообщает А. Фитрат, бухарские лекари (многие из которых получали знания из старинных книг, унаследованных от предков, также занимавшихся медициной) продолжали обвинять русских врачей в нарушении шариата и призывали бухарцев не лечиться у «кяфиров». При этом сам Фитрат (выступая в собственном сочинении как «индийский путешественник»), утверждал, что никаких нарушений шариата в деятельности русского доктора он не видит, в том числе и в строительстве русских больниц [Фитрат, 1913, с. 46–49, 52]. Противники российской медицины в Бухаре распускали слухи также о неопытности русских врачей, в результате возникали интересные казусы: бухарцы из знатных и богатых семейств в случае болезни не обращались к русским медикам в Бухаре, а предпочитали ехать в русское поселение в Чарджуе или даже в Самарканд и лечиться у тамошних докторов — также русских [Айни, 1960, с. 452]!
При этом стоит отметить несколько двойственную позицию бухарских современников-джадидов в отношении русской медицины (равно как и культурной сферы в целом). С одной стороны, они признают необходимость повышения уровня чистоты в городе и проведения медицинских мероприятий — профилактики и лечения болезней, предупреждения эпидемий и проч. А с другой — стараются найти некую «золотую середину» между современными европейскими достижениями в этой сфере и соблюдением принципов шариата. Именно поэтому многие представители реформаторского движения склонялись больше к заимствованию не российского опыта преобразований в Туркестане, а результатов реформ в Османской империи (в частности, и анализируемый нами А. Фитрат, четыре года обучавшийся в Турции) [Ахатова, 1998, с. 4; Abdirashidov, 2016, p. 103][133]. Вероятно, именно эта протурецкая ориентация джадидов в течение длительного времени заставляла имперские власти относиться к ним с подозрением, несмотря на реформаторский характер их движения, в целом соответствующий и целям модернизации в эмирате, реализуемой российской администрацией[134].
Итак, несмотря на противоречивое (и как мы убедились, преимущественно критическое) отношение бухарской элиты к российским преобразованиям в эмирате, в начале XX в. российский протекторат стал осознаваться как свершившийся факт и неотъемлемая часть политической и социально-экономической жизни Бухары. Изменения, проведенные русскими, невозможно было игнорировать, и часть элиты сумела даже приспособиться к новым реалиям.
Никоим образом не рассматривая Бухару как часть Российской империи, представители местной элиты не могли игнорировать факт ее участия в общеимперской политике и, как следствие, старались анализировать даже внешнюю политику России с точки зрения ее последствий для Бухарского эмирата. Так, А. Сами и Садр-и Зийа в своих записках довольно много внимания уделяют событиям Русско-японской войны 1904–1905 гг. Привыкнув к этому времени считать Российскую империю едва ли не самой могущественной в мире державой, бухарские современники испытали нечто вроде шока, узнав о понесенном ею поражении от какой-то Японии. Подобное событие не могло быть рационально объяснено в привычных им категориях[135], поэтому единственным «разумным» объяснением стало божественное вмешательство. И у А. Сами, и у Садр-и Зийа в записках присутствует суждение, что ранее Россия (в период Петра I и его преемников) возвысилась благодаря справедливому правлению и постоянно побеждала, теперешний же царь Николай II стал поступать несправедливо, притеснять собственных подданных, особенно мусульман, что и привело к его поражению. Япония же победила, потому что, как пишет А. Сами, ступила «на путь искания истинной веры». Теперь, продолжает историк, Бухара может воспользоваться ослаблением России и вернуть те земли, которые империя отторгла у нее почти 40 лет назад ([Сами, 1962, с. 120–122; Sadr-i Ziya, 2004, р. 217–220]; см. также: [Коситова, 2017, с. 68–69]). Садр-и Зийа также обращает внимание и на другие политические события, участником которых была Российская империя. Так, он осуждающе говорит о захвате русскими Маньчжурии, много пишет о борьбе «британского льва» и «русского медведя» за Иран, который в его интерпретации предстает «слабым зайцем» ([Sadr-i Ziya, 2004, р. 223–225, 278–282]; см. также: [Коситова, 2017, с. 67; Шукуров, 2007, с. 34–35]).
Однако подобная широта взглядов была характерна для части сановников, представителей торговых кругов, формирующейся бухарской интеллигенции, тогда как основная часть населения продолжала пребывать под влиянием консервативных кругов и радикального мусульманского духовенства и воспринимать процесс модернизации, проводимый русскими, враждебно[136].
Таким образом, анализ сведений представителей бухарской элиты о российской политике в Бухарском эмирате, учитывая разнообразие представленных в них позиций, позволяет сформировать достаточно объективное представление об отношении местной элиты к действиям Российской империи в своем протекторате в рассматриваемый период — с конца 1860-х до середины 1910-х годов. Как мы имели возможность убедиться, даже сторонники реформ однозначно положительно воспринимали все преобразования, проводимые российскими властями в Бухаре, одобряя любые попытки их вмешательства во внутренние дела эмирата. Ни один из авторов (за исключением С. Айни в его «послереволюционный» период жизни) не отождествлял себя с Россией, с подданством ей. Поэтому в их оценках российской политики в Бухаре отчетливо просматривается патриотическая линия, а также у ряда авторов — и приверженность к исламу. Эти факторы обусловили в значительной степени негативное отношение к российской политике в эмирате даже тех авторов, которые традиционно считаются в науке симпатизирующими России и ее прогрессивным мероприятиям в Бухаре — в частности, таких как А. Дониш и С. Айни. Вместе с тем все они, по сути, признают российское влияние в эмирате как свершившийся факт и, как мы имели возможность убедиться, некоторые из них даже сами научились извлекать выгоду из восприятия российских ценностей, в том числе и правовых.
Все это позволяет сделать вывод, что Россия оказала существенное влияние на различные сферы отношений в своих среднеазиатских протекторатах (особенно в Бухаре), отчасти достигнув своей цели — проведения фронтирной модернизации и интеграции ханств Средней Азии в имперское политическое, правовое, экономическое пространство.
Список сокращений
АВ ИВР РАН — Архив востоковедов Института восточных рукописей РАН.
КРО — Казахско-русские отношения в XV–XIII вв.
МИПСК — Материалы по истории политического строя Казахстана.
ОГАЧО — Объединенный Государственный архив Челябинской области.
ПСЗРИ — Полное собрание законов Российской империи.
РГИА — Российский государственный исторический архив.
СЗРИ — Свод законов Российской империи.