Александр Крейцер
Ложь Невского проспекта(Статья)
Невский проспект у Гоголя, с одной стороны, светел, с другой – продажен и лжив. Каким он был задуман Петром?
Интересно, что луч Невского проспекта, начинаясь у Адмиралтейства, не только расширяется, но и поднимается ввысь. Пески и Лавра уже расположены на значительно более высоком месте, чем начало проспекта. Что создаёт иллюзию движения к свету.
Обратимся к «Петербургским запискам 1836 года» Николая Гоголя. В этом произведении Гоголь созерцает приблизительно из района Адмиралтейства, т. е. начала Невского проспекта, Петербург. «Петербургские записки 1836 года» завершаются так: «Светлым Воскресением, кажется, как будто оканчивается столица. Кажется, что всё, что ни видим на улице, укладывается в дорогу»; «после Светлого Воскресения» открывается картина сухого, предлетнего города – и далее: «Петербург во весь апрель месяц кажется на подлёте. Весело презреть сидячую жизнь и постоянство и помышлять о дальней дороге под другие небеса, в южные зелёные рощи, в страны нового и свежего воздуха. Весело тому, у кого в конце петербургской улицы рисуются подоблачные горы Кавказа, или озёра Швейцарии, или увенчанная анемоном и лавром Италия, или прекрасная в своей пустынности Греция. Но стой, мысль моя: ещё с обеих сторон около меня громоздятся петербургские домы» (VIII, 189–190).
Это перечисление разнообразных стран в конце гоголевского повествования может, на наш взгляд, говорит только об одном. «Петербургская улица», называемая Гоголем, – Невский. Поясним. «Прекрасная в своей пустынности Греция», отмеченная писателем в самом конце перечисления разных стран, может быть истолкована как православный Александро-Невский монастырь, завершающий Невский проспект.
Взгляд Гоголя, движущийся по Невскому проспекту к Александро-Невской лавре, останавливается на Армянской церкви (не она ли имеется в виду, когда писатель говорит о «подоблачных горах Кавказа» и, возможно, об Арарате, связанном с историей потопа? Арарат не входит в Кавказскую горную гряду, но географически близок к ней). Затем гоголевский взгляд задевает протестантскую кирху («озёра Швейцарии»; Швейцария – образец западноевропейской протестантской демократии) и католический собор («увенчанная анемоном и лавром Италия»); возможно также, что под «Италией» на Невском Гоголь мог подразумевать Казанский собор, имеющий формы собора св. Петра в Риме. Такое движение гоголевского взгляда не случайно. Для него важна цельность, единство мира и церкви; основу для единения церквей писатель предугадывает как вселенское византийское Православие, на котором последним останавливается взгляд Гоголя в конце Невского.
Находясь в самом начале Невского проспекта Петербурга – этого православного города, в котором нашлось место храмам всех конфессий, писатель последовательно прозревает по линии «главной коммуникации столицы» путь к Александро-Невской лавре и собору Св. Троицы в ней, т. е. к Православию. Этот путь начинается «Светлым Воскресением», Пасхой, о чём сообщает нам Гоголь. Но Светлым Воскресением, по Гоголю, не только начинается движение вперёд, но и «оканчивается столица». Во всём этом есть некая путаница, в которой сложно разобраться.
Но именно в направлении Невского проспекта идёт герой петербургской повести Гоголя «Портрет» Чартков. В молодости он подаёт надежды на будущее высокого живописца. Но продаёт душу дьяволу Петромихали, такое имя ему дано в первой редакции повести, и превращается в модного художника. Любопытно: падение Чарткова начинает проявлять себя с того, что он снимает взамен жалкого чердака на пятнадцатой линии Васильевского острова «великолепную квартиру» на Невском проспекте. Знамя высокого искусства, выпавшее из рук Чарткова, поднимает в «Портрете» отец художника Б., когда-то изобразивший на полотне немеркнущими натуралистическими красками дьявола-антихриста Петромихали. Художник направляет своё искусство в сторону спасения, уйдя в монастырь на севере, а не на юго-востоке, куда направлена ломающаяся на Знаменской площади (площади Восстания) линия Невского, и принеся тем самым искупительную жертву. В монастыре он создаёт картину небесной, божественной красоты. Причём Петромихали, прямо названный антихристом, не может быть только порождением Петербурга. Гоголевский Петромихали – всемирный антихрист, тот самый, о котором размышляли Владимир Соловьёв и Даниил Андреев…
Всё это заставляет предположить, что Гоголь в «Петербургских записках 1836 года» шёл по пути подмены Воскресения чем-то другим, когда двигался по Невскому проспекту, перед тем как покинуть навсегда Петербург и стартовать с этого проспекта на Запад, в Рим, а в духовном смысле – в Москву – третий Рим, русофильские идеи которого он стал разделять.
Невский до революции считался одним из главных воплощений империи. Это был имперский проспект. Неслучайно у Блока в «Двенадцати» красногвардейцы шествуют по Невскому. Тем самым они принимают эстафету у империи. И шагает впереди них подмена Христа – антихрист.
Это был главный проспект столицы империи с храмами представляющих её конфессий, с антично-имперскими Казанским собором и Адмиралтейством в основе луча проспекта. Но одновременно богатый и шикарный Невский проспект прославлял материальную силу, благополучие, земной рай, созидаемый основанной на силе империей. А от проспекта отходили улицы, ведущие в бедные кварталы города. Невский нёс ложь, подмену, обман и пустоту, зафиксированные Гоголем в повестях «Невский проспект» и «Нос».
«Он лжёт во всякое время, этот Невский проспект», – писал Николай Васильевич.
Рассказ архитектора Г. С. Вежель подтверждает: на месте Александро-Невского монастыря, позже получившего статус Лавры, Пётр планировал создать подобие земного сада наслаждений, земного рая. «В 1717 году Доменико Трезини сделал проект монастыря с партерным регулярным садом вдоль Невы. Трезини сделал “четвероугольник” в плане, как положено. В остальном многовековой опыт строительства монастырей на Руси был зачёркнут». «Обычно прячется “Райский сад” за стенами обители. Он – обещание награды за тяготы жизни земной. Он – напоминание о счастье, что ожидает людей там-потом – на Небе. В Трезиниевом проекте всё наоборот… В нём сад за нарядной балюстрадой не выгорожен, а раскрыт на Неву и доступен каждому как воплощение счастья здесь-сейчас – на Земле. Подъезжающие к пристани посетители могут хорошо отдохнуть, наслаждаясь красотами сада: фигурным партером со стрижеными деревьями, фонтанными затеями со скульптурой. Кто “похочет”, может зайти в собор Святой Троицы, чтобы и там наслаждаться… красотой. “Парадиз”? “Парадиз на Неве”! Размещение “Райского сада” вне стен монастыря – главное, но не единственное отличие Трезиниевого проекта от традицией выпестованного русского монастыря. Собор Святой Троицы с высокой колокольней, увенчанной шпилем, расположен в центре восточной стороны “четвероугольника”, выходящей на Неву. К собору, справа и слева, идут тремя уступами кельи “братьев”. В результате… возникает строго симметризированный роскошный дворец, радостно смотрящий на суету, царящую на Неве. Вот так, будто и не было на Русской земле сложнейших монастырских комплексов с их необычайной по глубине отстранённостью от суеты, внутренней жизнью…»[41] О церкви Александра Невского: «Венчают окна церкви головки… Нет, то не бесплотные Ангелы на стенах отчих храмов. То купидоны из свиты богини Венеры. Водружена над капителью под излучиной фронтона чаша с вырывающимися из неё языками пламени. Если в чаше вино, то явно не для причастия. То жажда нового пьянит сердце неугасимым огнём… Есть у церкви завершие: барабан – даже полуторный, и крест на месте, но… Уберите всё это – и начинает греметь “церковный хор”: “Бахусе, Бахусе, Бахусе!” А в ответ раздаётся тихий шёпот: “Царь – Антихрист”»[42].
«Царь порешил: в августе 1724 года провести торжества в Петербурге по случаю перенесения из Владимира мощей воителя-святого Руси». «Рассказывают, двинулись рано утром к монастырю пехотные и драгунские полки. За ними потянулись горожане. Кто в карете, кто верхом, кто пешим ходом. Процессия шла по “Невской першпективе”, проложенной пленными шведами и содержащейся ими в невиданной на Руси чистоте.
Главное действие, конечно же, происходило на Неве.
Смотрите, плывут, как тени из “Дантова Ада”. Плывут парусные корабли в полном боевом оснащении, а впереди ботик – “Прародитель русского флота”.
“Виват!”
“Виват, Ваше Величество, виват-виват…”
Не нужно упрёков: это последнее торжество при жизни Петра. Через семь месяцев его не станет: истечёт отпущенное ему земное время. Истечёт до того, как на Неве в очередной раз вскроется лёд»[43].
Наши авторы
ПАВЕЛ АЛЕКСЕЕВ
Родился 16 октября 1988 г. в городе Сосенском Калужской области.
Музыкант, сценарист, автор фантастических романов и короткой прозы. Токарь по образованию. Пришёл в писательство в 2017 году. За плечами семь книг, десятки песен и рассказов, написание музыки. Официально вышедшие печатные книги: «Чертово», «Обитатели пустоты», «НеГофман».
АЛЕКСАНДР КРЕЙЦЕР
Член Творческого союза музейных работников Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Ведущий редактор музея Российского государственного педагогического университета имени А. И. Герцена. Опубликовал в немецком издательстве сборники статей «Слово Петербурга» (2017) и «Философия Петербурга» (2020).
Печатается в интернет-издании «Мозгократия», сборниках научных трудов и пр. Выпустил в издательстве РГПУ им. А. И. Герцена книгу «Петербургская повесть. Главы жизни ректора А. Д. Боборыкина» (2002).
В конце 80-х годов вступил в Профессиональный союз писателей Санкт-Петербурга. Изучает русскую литературу и петербургский текст русской культуры, опираясь на идеи Владимира Соловьёва и других русских философов конца XIX – начала XX века.