Ребята с нашего двораФрагмент повести
Трус
2014 год. В небе ни облачка, ни птицы. Только вертолёты правительственных войск Украины. Их рычащий звук то приближался, то удалялся. Нагоняемый лопастями воздух раскачивал берёзы и гнёзда беспокойных птиц. Языки церковных колоколов выбивали тонкое, похожее на плач звучание. Город с ночи не спал.
Влад и Лёха стояли у водопроводного колодца-распределителя на полусогнутых ногах, уперев руки в тощие подростковые бёдра. Слава и Юрка сидели на высокой скамейке, нервно шаркая кедами по сухому песку.
– Шибануть бы чем по ним! – сказал Влад, глядя на вертолёты. – Пока они по нам не шибанули.
Лёха поднял голову, щурясь, посмотрел в сторону солнца, в свете которого угрожающе барражировал вертолёт.
– Влад, чем ты шибанёшь? – спросил Лёха с отчаянием в голосе. – Что зря говорить? – решительно махнул рукой и выдал: – К мосту надо идти, там бой идёт. Там реально можно поддержать наших и из чего-нибудь стрельнуть.
– Хлопцы, то ж ваша армия! – раздался из колодца глухой голос рабочего. – Неужели рука поднимется и не отсохнет?
– Поднимется! С часу ночи не спим из-за гадов. Будто на прицеле нас всех тут держат. Противно до тошноты! Будто мы рецидивисты или прокажённые. Будто из колонии для особо опасных сбежали! – раздухарился Влад.
В колодце мелькнули редкие чёрные волосы на вспотевшей голове. Через минуту, подтянувшись на сильных руках, рабочий, бывший в колодце, кряхтя, встал возле люка на сочную весеннюю траву коленями в испачканных ржавчиной штанах. Он медленно поднялся на ноги, отряхнувшись, наклонился звенеть ключами, разложенными на промасленной ветоши.
– Лётчики приказ выполняют, – сказал он, не глядя на Влада и Лёху. – Они люди подневольные, – пробурчал недовольно.
– Приказ стрелять по мирному городу? – заявил Лёха с вызовом.
– Ты что, Лёха? – ёрничая, завёлся Влад. – Это мы сами себя обстреливаем с часу ночи.
– Да, да, да! – закивал Лёха.
– В Одессе люди, вон, сами себя подпалили и сожгли. Вот и мы сами себя. А лётчики просто летают. И правительственные войска на прогулку вышли! – продолжил Влад, раскрасневшись.
– До майдана если врали, то врали правдиво. А теперь врут нагло, – пробурчал, подключаясь к разговору, Слава.
– За дураков нас держат! – выпалил Лёха.
Ребята смотрели на занятого делом рабочего, ждали ответ от взрослого, повидавшего жизнь человека. Они готовились ему возразить, но тот озабоченно смотрел на инструменты, будто вспоминая что-то связанное с ними и колодцем.
– Выборы президента на носу. Может, и изменится что после них, – наконец-то сказал рабочий как-то обыденно, глядя на отдаляющийся вертолёт. – Янукович сам виноват, – бодро заговорил он, будто оправдывая позицию новой власти. – Рассадил братов и сватов по креслам, коррупцию развёл. Терпеть уже не было сил засилье, поэтому вышли на майдан.
– А я не верю новой власти! – сделал шаг вперёд Слава, передавая рабочему ключ. – Дядя мой в «Беркуте» служил. Его на колени поставили. На колени перед жителями города Львова. Какие выборы, если в стране всё перевернулось? Честных людей заставили каяться, – сказал он, глядя в глаза растерянному рабочему, деловито вытиравшему ветошью грязные руки.
– Сделали уже выбор за нас, будто в карты нас проиграли, – прервал неловкую для рабочего ситуацию Влад. – Что хотят, то и творят. Не сегодня, так завтра сравняют город с землёй, а потом на голубом глазу заявят, что так и было.
– Зря вы так, – сказал рабочий, закуривая. – С этой властью можно договориться. Благодаря ей конституция уже начала работать, повыкидывали из кабинетов всяких взяточников и откатников. Люстрацию объявили не зря. Я доволен! – нервно скомкал и отбросил только что прикуренную от спички сигарету.
– Мы – нет! – подал голос Юрка.
– Ребята, воду я перекрыл, – игнорируя сказанное Юркой, сообщил рабочий. – Прощайте, не поминайте лихом. Пишите и звоните – буду вам сочувствовать, но помогать не смогу.
– Ты куда, Степаныч, от нас? В Европу намылился за пособиями? – склонив набок голову, с прищуром спросил Влад.
– Уезжаю к родне в Житомир. Там пересижу до лучших времён.
– Знал бы, что ты такой трусливый, – не помогал бы! – Психанув, Влад отфутболил забытый кем-то пёстрый мячик.
– Я не трусливый. Я осторожный, – поднял палец рабочий. – Не зря говорят, на севере медведи белые, а на юге – бурые. Приспосабливаются все!
Жать руку Степанычу не стали.
Марш отсюда!
Девочка лет пяти пальцем рисовала грустные рожицы на пыльных стульях, стоявших вдоль стен.
На неё изредка посматривал мужчина средних лет, стоявший в очереди к длинному столу. За столом в камуфлированном комбинезоне принимал бумаги и документы дня два небритый ополченец. Он поворачивался к молодому помощнику, что-то передавал, что-то пояснял, расписывался в принесённых бумагах. Потом его тело принимало прежнее положение, рука тянулась к очередному паспорту или студенческому билету.
Уборщица со звоном сметала на совок разбитые оконные стёкла, с грохотом высыпала их в оцинкованное ведро вместе с осыпавшейся со стен штукатуркой. Она старалась под неодобрительные взгляды мести небыстро, высыпать содержимое совка осторожно.
К столу подходили и подходили рабочие и служащие, забракованные когда-то военкомами очкарики и вчерашние студенты – в ополчение, казалось, брали всех.
Поодаль Влад, Лёха и Слава спорили с седым майором:
– Почему вы не хотите записывать нас в ополченцы? Чем мы хуже их? Мы такие же, с руками и ногами! И голова у нас на том же месте. – Влад показал рукой на стоявших в очереди бывших срочников, выжидательно уставился на майора, в который раз приложившего несвежий платок к вспотевшему лбу. – И руки, чтобы драться, есть!
– Ничем не лучше и ничем не хуже, – устало улыбнулся майор. – Мы не можем вас записать.
– Назовите причину, – упрямо попросил Влад.
– Вы дети, – вздохнул майор. – И этим всё сказано.
Влад не нашёл слов для возражения, растерялся, глядя на майора, бывшего на полголовы ниже его.
Воспользовавшись паузой, майор собирался уходить. Но на его пути оказался Влад, перегородивший дорогу ещё и стулом с нарисованной унылой рожицей.
– В сорок первом, прадед рассказывал, всех брали! Мы тоже хотим защищать город. Возьмите нас, – нагло выступил Влад, облокотившись на спинку стула и глядя снизу вверх угрожающе, по-бандитски.
– И в сорок первом не всех на фронт брали, – устало произнёс майор. – Не пришло ещё ваше время воевать. Учиться вам надо, хлопцы. Без вас справимся, – заявил откровенно, прижав распростёртые пальцы с белыми костяшками к широкой груди.
Майор поднял руку, чтобы отодвинуть вставшего на пути Влада, но Влад не шелохнулся. Майор сделал шаг в сторону, когда его схватил за рукав Лёха и вынудил повернуться лицом к раскрасневшемуся от возмущения парню.
– Да какая может быть учёба, если нацики вот-вот придут?! Запишите нас! – эмоционально попросил Лёха, убедительно показывая рукой, откуда должны прийти эти самые нацики.
Майор даже обернулся в ту сторону.
– Нам почти восемнадцать, – вступил Слава.
– Пока идут боевые действия, мы отсюда не уйдём, – уверенно заявил Влад.
С грохотом отодвинув от стенки разрисованный стул, Влад сел в центре актового зала, деловито положил ногу на ногу, скрестил руки. Второй стул уже занял Лёха.
– Запишете, никуда не денетесь! – сказал Влад и отвернулся от майора.
– Несерьёзный аргумент, шантажисты. Расходитесь по домам, – раздражаясь, ответил майор и неожиданно повысил голос: – Я ясно сказал, несовершеннолетних не берём!
– Вы же бывший директор школы, давно знаете нас – не подведём! – поменял тон Влад, что-то слышавший про «человеческий подход» из рассказов взрослых, и посмотрел на майора без вызова, как-то по-простому. Как смотрят старушки, которые продают чеснок со своего огорода.
…Влад, Лёха и Слава хмурые вышли из здания завода.
– На ловца и зверь бежит! – вдруг оживился Слава, потирая ладони. – Кажется, это комбриг идёт! – указал на выпрыгнувшего из кабины грузовика мужчину среднего роста.
– Товарищ комбриг! Я вас узнал! Возьмите нас в ополчение, – рванул к комбригу Влад.
– Что, вас в дверь, а вы в окно? – с усмешкой спросил комбриг, пожимая руки ребятам.
– Да майор там какой-то непонятливый! Разве можно в такое время обращать внимание на возраст? – пожимая руку комбрига, сказал Лёха.
Комбриг остановился, серьёзно посмотрел на ребят.
Изучал ребят комбриг долго, молчал, будто сомневаясь: стоит ли доверять этим балбесам?
– Сегодня у нас первые потери, – наконец медленно произнёс комбриг. – Пять бойцов потеряли. Пять шахтёров-ополченцев! – В его басовитом голосе была настоящая трагедия.
– Мы всё понимаем, не маленькие. Мы можем блиндажи строить и окопы рыть против предателей из ВСУ! – оживлённо заспешил рассказать Влад о возможном своём применении.
– Сегодня предлагал командиру бригады ВСУ остановить огонь и покинуть территорию, сохранить жизнь срочникам, – не слушая Влада, на своей волне продолжал комбриг. – Не послушал командир! Теперь тела молодых ребят на мосту лежат.
Закончив скорбную речь, комбриг, как строгий экзаменатор, не отводил глаз, смотрел на реакцию, проверяя на профпригодность рвавшихся в ополченцы вчерашних школьников. Ему показалось, что ребята поняли взрослую его речь о юности и смерти. Хотел оставить их размышлять над рассказом, а самому спокойно, почти на цыпочках, пойти дальше.
– А не надо было этим нацикам выполнять приказы! Получили что хотели! А наших шахтёров жалко! – с вызовом выпалил Лёха, на которого речь не произвела впечатление.
Он знал, что надо бороться с теми, кто против своих. Своими он считал одноклассников, соседей – весь город был для него своим. Чужими были те, кто врали, нападали, рушили мирную жизнь и пытались научить называть чёрное белым, – правительство и проукраинские индивидуумы.
– Это тела не нациков, а обычных солдат-срочников на мосту лежат, – с дрожью в голосе сказал майор как можно спокойнее, заиграв желваками на лице. – Таких же ребят, как вы.
– Без разницы! Так им и надо!
– Не возьму я вас. Приходите потом, когда научитесь ценить жизнь – свою и чужую, – с раздражением скомандовал. – А сейчас марш отсюда! – рявкнул грубым басом, как отрезал.
Казалось, в его глазах ребята стали букашками, мелкими и непригодными к серьёзному делу.