Родился 16.07.1960 г. в с. Коломенское Ленинского р-на Московской области, вместе с которым в 1961 году перебрался в Москву, где окончил школу, техникум и институт. Инженер-системотехник. Работает в строительной отрасли. Первые опыты в области литературы состоялись несколько лет назад. Член Российского Союза писателей – секция поэзии.
Орхидея и Одуванчик(вспоминая сказки Андерсена)
Давным-давно в одном большом и очень старом ботаническом саду, в одной из его оранжерей, росла Орхидея. Обыкновенная, ничем не выделяющаяся среди прочих, простая прекрасная Орхидея. Росла она в компании таких же прекрасных орхидей, почти во всем похожих на нее. Но все-таки эта Орхидея отличалась от своих подруг – она умела немного мечтать. Правда, мечты ее были совсем простые. Она мечтала увидеть большое широкое поле, которое простиралось от ботанического сада до большой полноводной реки, или побывать на лужайке, в роще у высокой горы. Ей очень хотелось увидеть цветы, которые там растут, хотелось похвастаться перед ними своей красотой. Она представляла себя королевой, вокруг которой простые полевые цветы преклоняли бы свои такие невзрачные головы.
Вы спросите, откуда Орхидея знала о поле, лужайке и о цветах, росших на них? Конечно же, от птиц! Она много раз слышала разговоры вездесущих неугомонных воробьев, которые часто залетали к ним в оранжерею, о том, что за пределами сада есть совсем другой мир, мир, в котором все другое – и деревья, и цветы, и плоды. Но в отличие от ее, как ей казалось, огромного сада, этот мир очень большой, опасный и суровый. Орхидея пыталась придумать, как она смогла бы попасть на поле, увидеть лужайку, но у нее ничего не получалось. Она знала, что время от времени приходил старый ворчливый садовник, внимательно осматривал каждую орхидею, росшую в их оранжерее, и некоторые из них он увозил с собой на старой скрипучей тележке. Обратно орхидеи не возвращались и узнать их судьбу было невозможно, так как воробьи ничего про это не говорили, а бабочек, пчел и всевозможных мух привлекал только нектар орхидей, да и говорить они не умели.
И вот как-то утром Орхидея заметила возле себя какое-то другое растение, совсем не похожее на нее. Листья этого растения были резными и такими тонкими, что орхидея подумала: не больно ли оно и как могло появиться в их оранжерее? А растение все росло и росло. Старый садовник, увидев его, только всплеснул руками и покачал головой. Затем он достал из своей скрипучей тележки длинный металлический штырь и, глубоко воткнув его почти в центр этого странного растения, вскрикнул. Орхидея все это видела и с любопытством ждала: что дальше сделает садовник и что означал его крик? Но старый садовник стоял, согнувшись, возле странного растения, держась одной рукой за металлический штырь, а другую руку прижав к груди. Смуглое лицо садовника, все изрезанное морщинами, стало серым, он выпустил из руки штырь, за который держался, отшатнулся и упал на бок возле своей тележки. Посетители сада, увидев это, стали громко кричать. Прибежали работники, положили старого садовника на его скрипучую тележку и увезли. Больше Орхидея его не видела. А растение росло и через два дня из его центра потянулась стрелка, на конце которой была круглая зеленая головка. Эта стрелка тянулась к ней, Орхидее.
Проснувшись утром, она увидела перед собой вместо маленькой зеленой головки ярко-желтую шапку из мелких цветов, смотревших на нее. «Кто ты?» – спросила Орхидея. «Я – Одуванчик», – ответило растение. «Одуванчик? Какое странное имя, – сказала Орхидея. —
А где ты живешь, почему раньше тебя не было видно в нашем саду?
И что с тобой хотел сделать старый садовник?». Ей явно был симпатичен этот Одуванчик, такой яркий, такой круглый, и по его мелким цветочкам с явным удовольствием ползала пчела, собирая пыльцу и нектар. Он так отличался от всех обитателей оранжереи, что и другие орхидеи обратили на него внимание, даже те, кому он не был виден, но до которых доносился исходивший от него такой незнакомый и интригующий аромат. Одуванчик молчал и с явным интересом смотрел на Орхидею, такую изысканно красивую, с упругими плотными листьями, с таким изящно согнутым стеблем, украшенным изумительной красоты цветами. Конечно, у Орхидеи цветов было несравнимо меньше, чем в его шапке, но они были такие большие и такой необычной формы и расцветки, источающие еле уловимый незнакомый аромат, что он был просто очарован…
Орхидея видела, что Одуванчик любуется ею, и ей было это приятно, хоть и немного смущало. Она его уже успела рассмотреть, и в нем явно не было никакой болезненности, как ей показалось вначале, просто он был совсем другой. Молчание продолжалось долго, но все же Одуванчик ответил Орхидее: «Мы, одуванчики, живем везде: и в поле, и в саду, и в огороде. Мы можем расти возле пыльной дороги и на лесной поляне, на каменистом склоне и в песчаных дюнах и совсем неплохо чувствуем себя даже в оранжерее! Правда, нас мало кто любит, разве только пчелы и другая мошкара, пьющая наш нектар и собирающая пыльцу, да девушки и дети, что плетут нарядные венки из наших цветов. Другие же норовят истребить нас, говорят, что мы сорняки. Но мы не сорняки, мы просто любим жизнь и стремимся выжить во что бы то ни стало там, куда нас забрасывает судьба. Мы запросто перебираемся через большие реки и перелетаем через высокие горы, пробиваемся на самых ухоженных английских газонах. Мы очень упорные. Ты спросила, что хотел сделать со мной старый садовник? Он просто хотел меня убить!». «Ах!» – вырвалось у Орхидеи. «Он глубоко вогнал стержень в грунт, —
продолжал говорить Одуванчик, – глубже, чем добрался мой корень. Ему осталось только сделать одно движение и вытащить меня вместе с корнем из земли. Потом вместе с другой травой и мелкими ветками меня измельчили бы и скормили скоту, или просто бросили в компостную яму. Но садовнику не хватило нескольких секунд – он был очень стар и умер раньше меня. И теперь никто не помешает мне любоваться тобой, прекрасная, изумительная и чарующая незнакомка. Ведь я не знаю, как тебя зовут». «Меня зовут Орхидея, так же, как и всех моих подруг, живущих в этой оранжерее», – ответила она. «Ор-хи-де-я… – вымолвил по слогам Одуванчик. – Я почему-то подумал, что у такого прекрасного цветка обязательно должно быть прекрасное, певучее имя. Ор-хи-де-я…» – повторил он.
Одуванчик наклонил свою мохнатую, ярко желтую голову к Орхидее и, немного волнуясь сказал: «Скоро моя желтая голова превратится в белый пушистый шар. Это мои семена, прикрепленные к легким пушинкам. Этот шар разлетится при первом дуновении ветра на множество маленьких парашютиков, которые, подхваченные ветром, прорастут везде, куда он их доставит, и там узнают о тебе, прекрасная Орхидея». «Ветер? Я слышала о ветре от воробьев, когда они, все взъерошенные, прилетали к нам в оранжерею переждать непогоду, как говорили они. Но у нас ветра не бывает», – сказала Орхидея. «Не бывает ветра… – задумчиво произнес Одуванчик. – Ничего, тогда в оранжерее появится много одуванчиков. Ведь я тебе нравлюсь?» – спросил он. Орхидея смущенно отвела взгляд своих прекрасных цветов и сказала: «Да!».
У Одуванчика голова пошла кругом, он был весь поглощен этим «Да!». Прекрасная, обворожительная Орхидея сказала «Да!» простому одуванчику! Одуванчик был в таком восторге, что не сразу услышал скрип тележки старого садовника. А когда обернулся на скрип, то весь восторг пропал. Он увидел, что тележку прикатил молодой работник и, оглядевшись, первым делом провернул штырь, воткнутый старым садовником, вокруг Одуванчика и, ухватившись за начало корня, полностью выдернул его из земли. Потом молодой работник стряхнул приставшую к корню землю и бросил Одуванчик на дно тележки. Это произошло так быстро, что Орхидея даже не успела вскрикнуть. Ее любимый лежал на дне тележки такой беспомощный, с мятыми, сломанными листьями, с обнаженным корнем. Его желтая голова была подвернута вниз и он не видел весь ужас, охвативший Орхидею. Работник осмотрел внимательно все растения в оранжерее и, отобрав несколько орхидей, укатил тележку.
Время остановилось для Орхидеи, не стало ни дня, ни ночи, она только видела распластавшегося на дне тележки Одуванчика и слышала ужасный скрип – скрип смерти. Орхидея даже не помнила, как очутилась в цветочной лавке, и только там стала приходить в себя. Это произошло, наверное, оттого, что в лавку заходило много народа, громко говорившего и просившего показать цветы. Страшные видения и звуки все реже мучили Орхидею, она понимала, что что-то новое ждет ее впереди. И вот однажды в цветочную лавку зашла молодая дама. Ей был нужен подарок для своей знакомой, и ее выбор пал на Орхидею. Так Орхидея оказалась на подоконнике двадцать первого этажа большого дома. Мечты ее частично сбылись: из окна ей был виден край поля у излучины реки, высокий берег, поросший лесом, и большой город, сверкающий ночью разноцветными огнями. Только она больше не мечтала и не цвела.
Вы, наверное, хотите знать, что стало с Одуванчиком? Его не измельчили и не скормили скоту, его не бросили в компостную яму. Его просто кинули на мусорную кучу, где ему предстояло умереть, высушенным солнцем или заваленным всевозможным хламом. Так все и произошло, но только Одуванчик, даже выдернутый с корнем из земли, продолжает бороться за жизнь. Его желтая голова побелела и стала пушистой, и, когда он совсем высох, налетевший перед грозой ветер разметал мусорную кучу, и вместе с клочками бумаги и старыми пакетами в воздух поднялись маленькие пушистые семена-па-рашютики. Ветер их унес далеко в поле, унес за реку и лес, и только начавшийся дождь прибил семена Одуванчика к земле. Хорошо промокшие, влипшие в землю, семена проросли, и из них получились настоящие одуванчики. Но они никому не рассказали о прекрасной Орхидее, так как и сами ничего не знали о ней, ведь Одуванчик успел передать им только одно – жизнь.
12.02.2014 г.
Надежда Бек
Надежда Бек-Назарова. До средней школы провела свое детство в считанных километрах от Волги, оставив сердце навсегда в этом глухом краю. И хотя книг в местной библиотеке не хватало, многое знал наизусть отец и, цитируя, развивал литературный вкус у детей.
Повзрослев, поступила в МГУ. Работала в качестве молодого специалиста в Подмосковье и Москве. С тех пор начала писать стихи, сначала без рифм, затем в классической традиции. Одновременно писала фантастический роман «Шалунья», где «шалуньей» была планета. По личным причинам этот роман не закончила.
После длительного перерыва вновь взялась за перо. Опубликовала книгу стихов «Мост», выпустила книгу «ЭлектроСталин и Иван Царевич», печаталась в журналах и альманахах. Кандидат в члены ИСП.
Зло
– Она далеко не младенец, – прогнусавил неприятный на вид дядька.
Люцифер усмехнулся:
– По сравнению со мной она, ты знаешь, даже еще не молекула…
– У нее IQ… – начал было снова Черт – а это, видимо, он был собственной персоной. – Впрочем, я знаю, что ты мне ответишь… Но… она смертная…
– …но мне она нужна! – неожиданно для меня ввернул Люцифер, самозабвенно шаманствуя джойстиком у экрана.
– Я должен предупредить… – прошамкал удаляющийся Черт.
С этой минуты для меня началась спокойная жизнь – внешне, по крайней мере. Меня будто никто не замечал, на меня не косились, не плевались, не присвистывали, не пришлепывали вслед губами – все делали свои дела, а лучше сказать – обделывали свои делишки, не стесняясь моим присутствием.
Постепенно я начинала понимать, что происходит здесь. Эта часть Ада была интерфейсом, откуда управляла миром всякая нечисть. Причем, ее образцы не всегда имели вид того мерзопакостного дядьки, который возник передо мной вначале. Иногда это были подлинные красавцы, каких редко встретишь на Земле. Люцифер принадлежал к их числу.
Надо сказать, что работенка у него была та еще. Очень напряженная, очень нервная, требующая большого внимания: он работал в секторе научных изысканий. А там все время что-нибудь происходило, вылезало за рамки ординарного. Практически ежесекундно надо было принимать решения, и я видела, каким измочаленным сдавал свою смену Люцифер.
Особенно донимали физики-экспериментаторы. На теоретиков не обращали внимания, поскольку на Земле в науке пока еще господствовал закон, что практика – критерий истины, и это во многом снимало ответственность с работников Ада. Когда где-то на Земле начинался глобальный эксперимент в области ядерной физики, Люциферу приходилось туго, но он предпочитал обходиться без посторонней помощи, хотя раза два я видела все же, как он усаживал за пульты бесят, надевал им на головы наушники, инструктировал, когда и в какой момент нажимать кнопки. И тогда появлялись казусы, вошедшие анекдотами в историю науки: восьминогие мухи, зависимость падения от веса, лохнесское чудовище…
Он никогда не улыбался, не смеялся, не гоготал, подобно чертям, которыми были напичканы все рабочие площадки. Мне трудно было понять его эмоции, когда он ломал коллайдеры и судьбы. И все же, когда я была на полигоне, что-то меня тянуло к его рабочему месту. Мне казалось, что именно за его спиной я задерживаюсь дольше всего. Это было понятно: некогда я относилась к когорте этих самых ученых и мне не все равно, что происходит сейчас в сфере науки.
Боже мой! – побыли б на моем месте все эти сегодняшние корифеи хоть пару минут! Многие из них, самых честных, клянусь, предпочли бы карьеру управдома… а свои нобелевские и государственные премии сдали б в дома сирот и престарелых…
Все дело в том, что Люцифер изменял данные их экспериментов!!!
Если бы Эйнштейн был захоронен нормальным христианским образом, он содрогнулся бы в могиле, увидев истинные результаты опытных доказательств своей теории. Макс Планк поседел бы в одночасье, а Шредингер выгнал бы из дома кота Тибблса ловить мышей!
Я видела, как на виске Люцифера билась синяя жилка, когда физики определяли хронотраектории своих микрочастиц. А когда кто-то на Земле из этих гениев, которым все верят, рассчитывал какие-то среднестатистические величины по Стьюденту или методу хи-квадрат или строил распределение Пуассона по программе наобум лазаря, а точнее, скинутой с небес Люцифером – я видела, как черти радостно потирали руки.
Однажды я не выдержала и сказала из-за его плеча:
– Так что, значит, случайности нет?
Не оборачиваясь, как всегда, Люцифер подтвердил словами Эйнштейна:
– Бог не играет в кости.
– Значит, Эйнштейн прав? – уцепилась я за любезно предоставленную палочку-выручалочку.
– Да, – согласился Люцифер, и тут же безжалостно добавил: – И это единственное, в чем он был прав…
…«Материальные законы, – говорил один из священнослужителей на Земле, – придуманы после грехопадения Адама и Евы, и они просуществуют недолго». «Как недолго?» – спросила я. «До конца света». «Когда наступит конец света?» «Когда на Земле не останется ни одного человека, который верит в Бога». «Разве это возможно?» «Это будет» – отвечал отец Владимир.
«Неужели ничего нельзя сделать?» «Нет, все предопределено».
И я вспомнила Лао-Цзы, который считал, что мира не станет в тот момент, когда человек поймет, что такое движение…
Когда либо Религия, либо Наука – наступает Армагеддон…
– Я поняла, – сказала я Люциферу. – Вы продлеваете существование нашего мира!
Он обернулся ко мне в полупрофиль и холодно сказал:
– Нет. Мы просто сеем зло.
Я улыбнулась:
– Ищи дурака! Ваше зло, при всем вашем нежелании обратного, держит на плаву науку, которая, противостоя религии, ввергает мир в состояние равновесия и дает ему тем самым возможность существовать сколь угодно долго. И пока ты тут доводишь себя до изнеможения, заставляя мир балансировать на лезвии неопределенности, все новые и новые гейзенберги будут получать премии, и мир будет убежден, что это не зазря. Вот истинная цена вашему злу. Вам не обжулить мироздание!
Я расхохоталась ему в затылок, а затем и в лицо, поскольку он наконец повернулся ко мне; его глаза метали молнии – их огонь трудно было выдержать. Поневоле я отвела взгляд, но все же продолжила:
– А если бы вы не лезли со своим злом, мир давно бы схлопнулся: люди либо перестали бы верить в Бога, либо – в науку…
– Мир обрушился бы, – согласился он, казалось, совершенно спокойно, но я видела, каких усилий ему это стоило. – И людей бы не стало. Вы перешли бы в новое состояние, стали бы другими, более совершенными, где нашей армии зла, кто знает, не осталось бы места.
«Логично, – подумала я обескураженно. – Неужели все так просто…». А вслух сказала:
– Теперь я понимаю, почему ты защитил меня: хотел, чтобы я помучилась подольше!
Его глаза снова блеснули, и он не сразу ответил:
– Да, именно так, – и не без ехидства добавил: —Я вижу, ты и без Божьего суда уверена, что избежишь Ада – одного его круга, ты знаешь.
Так он обвинял меня в гордыне. Я и сама чувствовала, что не все так гладко, как кажется. А быть в Аду не на правах экскурсанта, как я сейчас, а будучи осужденной – это, как говорится, две большие разницы. Я видела этих мучеников, они отнюдь не блаженствовали, а выли так, что кровь стыла в жилах.
– Ты не обыграешь Бога!.. – упрямо сказала я.
Само смирение отразилось в его ответном взоре.
Я ушла раздавленная увиденным и услышанным. Я ожидала лишь оказии, чтобы вернуться на Землю. Я тут была никому не нужна. Да и там, на Земле, что ждало меня? Кому и зачем пригодилось бы мое знание? Да и кто поверил бы мне? Один-два человека… А весь мир как мчался под откос – так и будет мчаться, очарованный логикой повторяемого эксперимента, гармонии практики с теорией, ни на йоту не заинтересованный в штучной истине… Расчет Люцифера был точен – я абсолютно безвредна, а потому, кроме душевных мук, ничего здесь не обрету. А ему принесу только дополнительный бонус, необходимый для «адской» карьеры. Я связалась с Землей, чтобы лишний раз напомнить о себе. Мне ответили, что ракета уже на подлете…
Сегодня я последний раз посещаю полигон.
…Люцифер стоял перед большим экраном и, по-факирски дирижируя руками, повелевал событиям вливаться в назначенное им русло, для чего искажал опытные данные для восхождения на Олимп очередной группы фанатов, сражающихся на переднем фронте квантовой механики. Вот он округлым жестом левой ладони выделил какой-то сектор изображения и переместил его себе на планшет. На некоторое время замер в позе мыслителя и, вдруг решив что-то, дважды хлопнул в ладоши. На экране возникло счастливое лицо молодого человека. Он прыгал в восторге на одной ноге, дергаясь в тике и одновременно показывая кому-то язык. Ему подносили выигранные деньги.
Лишить разума – распространенный сюжет вмешательства «черной магии» в судьбу человека. Зачем это нужно было «Армии зла», я до сих пор отчетливо не разумела. Возможно, для развлечения: позабавиться вместе с жалким «счастливчиком», а иной раз и над ним самим – как карта ляжет.
Но что-то в лице выигравшего мне показалось знакомым… Да, определенно, я его уже видела. Перед внутренним взором мелькнула газетная полоса с фотографией всемирно известного номинанта… Так вот откуда растут ноги у подобных забав! Или нобелевских ритуалов? Что первее?
– А сделай-ка его пророком, – хихикнул мелкий бес с физиономией прохвоста.
Люцифер щелкнул пальцами. На экране возник отшельничий скит; сам отшельник в веригах и рубище, с безумным блеском в очах; костлявая дрожащая рука грозит внимающей толпе. Люди готовы ко всему: подхватить пророка на руки и – нести, куда покажет он, или же – в праведном гневе сбросить его в ко всем чертям с отвесной скалы.
«Непогрешимы, неуязвимы… Все просчитано… даже сама неопределенность дозирована… Никто мне не поверит на Земле…А ежели буду чересчур активной в своих доказательствах, то мне уготована роль городской сумасшедшей, в лучшем случае – Жозефины Кроуфорд, сорвавшей десятимиллионный джек-пот на склоне лет – в качестве утешительного приза», – думала я.
«Неужели ничего нельзя сделать?» «Нет, все предопределено»…
«Она мне нужна»…
Для чего? Для баллов, рейтинга, для будущего ранга Сатаны? «Она моя», – так, кажется, сказал «дух изгнанья» о царице Тамаре. Есть сходство и есть разница… А что если… он брякнул, не осознавая?..
Мои мысли прервала пошловатая ажитация бесов-зрителей: пророк на экране уже спекся – лежал как труп в пустыне.
Люцифер нажимал клавишу «Божьего гласа», когда я спросила довольно громко:
– Это твоих рук дело?
Он посмотрел на свои руки, прежде чем обернуться.
– Я слышал, ты заказала корабль?
Также не отвечая, я подошла к нему и обхватила его шею руками. Главное, выдержать взгляд… Глаза жгли, но в них застыл ужас… Значит, правильно… Краешком уха я услышала страшное шипение, это изо всех уголков поднимали головы и ползли к нам гады… Я приблизила свои губы к его губам. «Прощай», – сказал он, прежде чем поцеловать.
Из котла донесся зубовный скрежет и проклятия. Из облака – всхлип, хохот… вспышка, грохот.
Тишина.
Я почувствовала, что мир снова не конкретен, не предопределен, не просчитан…
…Снова?!
Это длилось всего мгновение.
Нас не стало.