Родился в 1979 году в Волгограде. Поэт, председатель правления Волгоградского регионального отделения Союза писателей России. Автор четырех поэтических сборников и одной книги для детей. Лауреат Международной премии имени Есенина «О Русь, взмахни крылами…», дипломант Международной премии имени Ершова. Публиковался в столичных и региональных газетах и журналах. Живет в Волгограде.
«Я против маскарадного костюма…»
Я против маскарадного костюма,
Не даст начало танцу мой кивок,
Но только в пекле кухонного шума
Свободен я от страха и тревог.
Увы, свет вольнодумия потухнет
На улице, исполненной преград.
Ах, если бы когда-нибудь на кухне
Прошел весь этот чертов маскарад.
«Липкая грязь дополнительной станет бронею…»
Липкая грязь дополнительной станет бронею,
Знает секач в этом деле спасительном толк,
Даже, пытаясь насытиться плотью свиною,
Ценность земли познает озадаченный волк.
Людям же грязь не нужна на зубах и на теле,
Проку в земле в такой, как и базарном гроше,
Лишь бы три горстки ее бросить в яму успели
В нужное время к заляпанной грязью душе.
«В моей душе давно живет змея…»
В моей душе давно живет змея,
Мой бог – факир, гневить его не надо,
И день за днем пляшу под дудку я,
Пляшу на совесть, честно, до упаду.
И, хоть убей, понять я не могу,
Когда галдят: «Зачем тебе все это?»
Довольно слов! Бросай уже деньгу!
Сердечен бог, пока звенят монеты.
«Смотрит девочка медведю в глаза…»
Смотрит девочка медведю в глаза,
А в глазах его стоит пустота.
Что-то хочет, но не может сказать
Ждущий пряника под тенью кнута.
Вот опять на нем наряд шутовской.
Странный танец выдает на ура,
Ведь с пеленок помнит гвозди с доской,
Что неволят начинать от бедра.
Но кому нужны медвежьи глаза,
На арене все при деле давно,
И хохочет неуемно весь зал,
Только девочке одной не смешно.
«Опять надкушена луна…»
А лиса его – ам! – и съела.
Опять надкушена луна
Оголодавшим звездным зверем,
И снова пасть его полна,
И аппетит его безмерен.
Но месяц холоден и тих,
Ведь в пасти рыжего чертога
Его окончится дорога
Началом нового пути.
«Зачем своею думать головой…»
Жираф большой – ему видней!
Зачем своею думать головой,
Когда рассудок ясный красен штрафом?
Доверь процесс мыслительный жирафу
И радуйся, что ты еще живой.
Дону
Тихая река моя, тихая,
Где же тишина твоя мудрая,
Может, ненароком течение
В море унесло ее попросту?
Или на бумаге заждавшейся
Росчерком пера неуемного
Стала в одночасье смиренною
Ты, моя река своенравная?
Полно, не пытайся сомненьями,
Слов моих не слушай причудливых,
Ты ведь все равно навсегда уже
Тихою для всех и останешься.
«Нет ни нагайки, ни коня…»
Нет ни нагайки, ни коня,
Мой арсенал походный – слово.
Не знала шашки пятерня
Потомка племени степного.
«Увы, казак теперь такой, –
Возможно, с грустью скажет кто-то. –
Вкусив отравы городской,
Стал воин приторен и кроток.
Есть две дороги: меч и щит
Всегда у воина любого».
Но иногда одно лишь слово
И спас, и гибель для души.
«Шелестит дубрава под водою…»
С. А. Ледневой
Шелестит дубрава под водою,
Пробуждая пасмурное дно,
Но уже с зарею молодою
Повстречаться ей не суждено.
Только ветви тянутся, как прежде,
Все наверх от тины и камней.
Словно свет, исполнены надежды,
Словно жизнь, исполнены корней.
Медведица
Я жду, когда уже Медведица
Опять под звездами засветится,
Уснув в безветрии степном.
И я, расставшийся со сном,
Пойду на брег ее безволненный,
Но чувства дома преисполненный,
Послушать с нею тишину.
Я до рассвета не усну,
Мне по душе молчанье топкое.
Но побредет медвежьей тропкою
На зорьке сонная река.
И я опять издалека
Мечтать о встрече буду истово
На берегу с рекою чистою –
Степною кровью казака.
«Уходит леска в донскую муть…»
Уходит леска в донскую муть,
Закат лениво ползет на берег.
Не оторваться и не уснуть,
Ведь не смирится душа с потерей.
Зовет и манит речное дно,
Но скрыта цель, хоть и где-то рядом.
Моргнул, глядишь, а уже темно
И степь надела ночную сряду.
Но едки взоры сверчковых звезд,
Луна уходит, а сна все нету.
Мудрен у лески удел и прост
И на закате, и в час рассвета.
«Уже вчерашняя листва…»
Уже вчерашняя листва
Почти землею медной стала,
И сгинул в ветре звон металла,
На парк обрушившись едва.
Но не спешат, увы, снега
Укрыть осеннее болото,
Как сон грудной мою дремоту
Не одолел еще пока.
И пусть бы так, но все равно
Скор тот, кто долго запрягает,
И хоть стезя его другая,
Все совершится, что должно.
«Тихая озябшая река…»
Тихая озябшая река.
Пасмурно в степи донской и сыро.
Дымка все лежит еще пока
С вечера на мутной глади Чира.
Холодно. В округе – ни души.
Вязок сон в степи мой осенней.
Ежится задумчивая ширь,
Смирно ожидая росной звени.
Я полынной волей напоен,
Только разумею почему-то:
Здесь моя душа, и нет ее,
Хоть и рядом где-то отчий хутор.
«Не пиши о березе, поэт…»
Не пиши о березе, поэт,
Не марай понапрасну листы.
Утомила она, спасу нет,
А теперь утомляешь и ты.
Вся затерта до дырок она,
Кто ведь раньше ее не носил,
Словно только рванина одна
Нынче впору стихам на Руси.
Да, не все, что по сердцу, – новье,
И другой у тебя просто нет,
Но носи бережливо ее,
Если сможешь, конечно, поэт.
«Туманов розовые клочья…»
Туманов розовые клочья
Вползают робко в Путь Молочный
И тают в звездной пелене,
Как все пришедшее извне
С немилосердными штормами
И первогодными мирами,
Уже забытое давно.
Теперь лилейное пятно
Невольно станет новым домом
И поминанию пустому,
И нескончаемой мечте,
Подобно темной пустоте
И огнеликому восходу,
Когда земля не знает меда
Без дегтя звездного нигде.
«Не осталось от нас ничего…»
Не осталось от нас ничего,
Не скреби по сусекам, не надо.
Все, что было, сегодня мертво
И хранится в земле, за оградой.
Лучше просто вперед загляни,
Где полны закрома новым чувством,
Хоть сегодня его и негусто,
И мечтанья пустому сродни.
«Не грусти, холодная звезда…»
Не грусти, холодная звезда,
Много сил в тебе еще осталось.
Посвети во мрак еще хоть малость,
И простимся после навсегда.
Я дождусь безрадостного дня
И взгляну вослед тебе сердечно.
Знаешь ты, что жизнь твоя невечна,
Хоть длинна безмерно для меня.
«Дрессировщику – место в клетке…»
Дрессировщику – место в клетке,
А слоненку в саванне – рай.
Рядом нет никого в жилетке?
На сухую, брат, помирай!
Крепко держат зверушку путы,
А телец золотой – людей.
И пусть будет он трижды дутый,
Жаждут руки его третей.
То не кровь, что идет из раны,
А слоненок не брат ярму,
Просто больше тепло саванны
Не приснится уже ему.
«Любят книги раба тишину…»
Любят книги раба тишину,
Любят ласку заботливой пыли,
Ведь себя лишь пуховому сну
Отворял робкий ставленник силы.
Опоенный безмолвием, он
Норовил сделать громкой бумагу,
Но душа, погруженная в сон,
Безучастно встречала отвагу.
Так с неволей в душе он и жил,
Не попробовав блюда иного,
И оставил зевотное слово
Незаметно пылиться в тиши.
«Когда хозяину угодно…»
Когда хозяину угодно,
Чтоб ты считал себя свободным,
Не ерепенься и считай.
Что для тебя теперь тщета
И дохлый призрак бывшей воли?
Тебе крестить их нужно, что ли?
Иных вообще уж нет давно,
А ты живешь, пусть за стеной,
Считай ее своей защитой
И наслаждайся жизнью сытой.
Родил, построил, посадил,
Ну, вроде все, теперь иди.
Изоляция
Пришла беда – закрыты ворота.
Чуть приоткрой – получишь сразу номер,
Но где-то там, в ближайшем гастрономе,
Стоит твоя Ахиллова пята.
«Если жидкою душа стала…»
Если жидкою душа стала,
На коленях будет грязь точно,
Если жидкости душе мало,
Надо страха отхлебнуть срочно.
И тогда наверняка сходу,
Словно камень, упадешь наземь.
Жаль, не надобно душе меда,
Если хочется порой грязи.
Близкие
Грядущего пока мне ведать не дано,
Но прошлое зато расставило все точки:
Где в душах брезжил свет – пустые оболочки
Не знают, что их нет, и нет уже давно.
«Чтоб просто спрятать голову в песок…»
Чтоб просто спрятать голову в песок,
Ты встать сначала должен на колени,
Иначе будут тщетными стремленья,
Хоть ростом невелик ты, хоть высок.
Русская дорога
Было время, когда на верблюде
Я умело верхом разъезжал
Там, где в месиве крови и судеб
И моя воплотилась душа.
Неуют, чужесердие, горечь,
Словно жил я в заморском краю,
Отправляли обратно за море
Потерявшего землю свою.
Жизнь от жизни – дорога на север,
И проклятья, что плети, вдогон.
Может, встретится все-таки клевер
На пути в мой заснеженный кон.
«Не станет конь рабом коня…»
Не станет конь рабом коня,
Медведь – невольником медведя,
Лишь человек, покой храня,
Охотно льнет к хозяйской плети.
Прикосновенье слаще сна,
Тягуч, как мед, оттенок боли,
И холодна к стрекучей соли
Искровененная спина.
Ас высоты
Ты – не солнце пока,
Хоть от кона живешь высотою.
Песня неба горька,
Но не трогает больше она,
Лишь зовет: «Обернись»,
Но когда ты един с темнотою,
Только черная высь
Для тебя существует одна.
Скоро в холоде злом
Твой полет тишина остановит.
Но грустить о былом
Не пристало богам высоты.
Путеводной звездой
Встанешь с древними предками вровень,
Ведь за горней чертой
Обернешься звездою и ты.
«В наши дни поэзия похожа на теплое море…»
В наши дни поэзия похожа на теплое море,
Где у берега плещется тьма безразличных туристов,
И вода после них не окажется в водозаборе
Для оставшихся дома и ждущих итога статистов.
Но бывает, что в море заходят насельники побережья,
Чтоб подальше заплыть и нырнуть поглубже в прохладу.
Огорчает одно: что случается это все реже,
А туристам достаточно моря и с берегом рядом.