просами к пожилой продавщице в церковной лавке. Оказалось, что имеющиеся надгробия свозили сюда под эгидой местного музея ввиду отсутствия там места для хранения. И еще она нам долго жаловалась на разорение местных кладбищ в годы советской власти, что часто плиты с именами покойников срывались с могил и шли в фундаменты городских и колхозных построек. Вспоминаю состояние постсоветского города и того самого Мишенского еще пятнадцать лет назад и понимаю, что не в коня корм…
С большим трудом, когда мы, уже промокшие, хотели покинуть монастырь, тем паче дождь не кончался и темнело, удалось найти ту самую прямоугольную плиту из красного гранита с православным крестом и фамилией Зонтаг в торце камня. Кстати, и здесь не обошлось без метафизики: надпись была обнаружена только после молитв о помощи в безутешных поисках. Обходя памятники, с самого прихода в монастырь мы неоднократно приближались к искомому надгробию, но фамилия умершей была написана в столь потаенном месте, что выискать ее сразу не удавалось, да и капли дождя постарались осложнить нашу задачу Но теперь все тревоги позади – искомая плита перед нами, в относительной целости и сохранности, и в случае восстановления захоронения в Мишенском реставраторам будет что возвратить на причитающееся место…
А теперь несколько обещанных слов об усадьбе Буниных в Мишенском. Она досталась в наследство Анне Петровне Зонтаг (урожденная Юшкова) как внучке Афанасия Ивановича и Марии Григорьевны Буниных, так известная детская писательница стала ее владелицей. Последние тридцать лет имя Зонтаг вновь воскресло в русской литературе; так, помимо подробных воспоминаний о детских годах Жуковского ей принадлежат рассказы и сказки, различные повести и переводы, а ее многолетнее творчество стало объектом исследований. Анна Петровна являлась наряду с Александрой Ишимовой ведущей и одной из первых профессиональных детских писательниц первой половины XIX века. Даже в наши дни переиздавалась ее знаменитая «Священная история для детей, выбранная из Ветхого и Нового Завета»…
Муж Зонтаг, русский военный моряк, американец по происхождению, оказавшись в Мишенском, сразу понял, что их семья не потянет содержать оставленное Буниными хозяйство, потому спустил воду из двух прудов, оставив только один, который, кстати, существует до настоящего времени, и разобрал до основания пришедшую в ветхость двухэтажную деревянную усадьбу. В 1842 году крестьяне из оставшихся бревен сложили небольшой одноэтажный дом. Сохранилось множество его рисунков, как, впрочем, и первоначальной усадьбы. После смерти мужа писательница жила почти безвыездно в своей усадьбе и часто в письмах жаловалась на весьма скромные условия своей жизни: в доме тесно, течет соломенная крыша, а в бане развалилась печка. Однако Зонтаг так и не смогла расстаться с родовым гнездом и не продала имение после смерти В. А. Жуковского в 1852 году: его хотела выкупить царствующая фамилия и подарить детям поэта.
Дом простоял после скоропостижной смерти Анны Петровны в марте 1864 года до 1917 года, пребывая в запустении; наследники, жившие за границей, редко навещали дворянское гнездо. После революции усадьбу использовали как пионерский лагерь, куда на летнее время привозили детей. В естественную и, видимо, неминуемую гибель дома и всего поместья вмешалась Великая Отечественная война. Так, Белёв был освобожден от фашистов 1 декабря 1941 года. Но чтобы выбить врагов из Мишенского, находившегося в очень удобном месте для обороны: кругом овраги, поймы рек, город виден как на ладони, – ушло несколько месяцев. Потому в ходе боев разрушилось все, что находилось тогда на территории усадьбы. Был уничтожен в том числе и каменный храм Покрова Пресвятой Богородицы, правда, давно закрытый (нам рассказали, что на колокольне сидел немецкий корректировщик и стояли пулеметные гнезда), и тот самый неказистый старый домик, на чьем месте поныне высится стела с портретом Жуковского.
Но, видимо, память о великом поэте берегла эти удивительные края. И уже в 1960-е годы, когда местные хозяйства окрепли и восстановились после опустошительной войны, рядом с местом, где когда-то располагалось дворянское гнездо Буниных, построили по решению руководства колхоза и сельского совета типовой клуб. Людей, в том числе молодежи, тогда в окрестных деревнях проживало много, и он, конечно, был востребован долгие годы. Да и память о поэте Жуковском не затерялась среди сводок о надоях и центнерах обмолоченного зерна. В клубе имелась комнатка, посвященная творчеству талантливого земляка. На стенах висели рисунки и его портрет. А в актовом зале проходили торжественные мероприятия, концерты, сельчане пели тут песни под задорную гармошку, также по выходным и праздникам случалось главное развлечение молодежи – танцы, после нареченные новомодным словом «дискотека»…
Сельский клуб, как говорят, запустел уже в 1990-е годы и долго простоял без окон и дверей. Я хорошо помню брошенное здание в 2010 году, когда впервые посетил Мишенское… Только несколько лет назад, после долгожданного ремонта, в нем открылся культурно-образовательный центр, заработали мастер-классы, есть небольшая экспозиция и литература о В. А. Жуковском, усадьба потихоньку восстанавливается, становясь привлекательным объектом для туристов. Вот только жаль, не хватает материалов об Анне Петровне…
Непростая судьба сложилась у известных белёвских уроженцев – Анны Петровны и Василия Андреевича. Как и у этого заветного для всей русской литературы, для каждого нашего соотечественника места. Словно в подтверждение слов Ф. М. Достоевского в «Братьях Карамазовых»: «Мы на земле недолго, мы делаем много дел дурных и говорим слов дурных». Дальнейшее возрождение мишенских земель и, если смотреть шире, всей Матушки России, видимо, произойдет лишь только после восстановления культурной и исторической памяти, тех самых «скреп», о которых мы, если по правде, подзабыли в погоне за достатком и новыми технологиями.
Покидали мы благословенную белёвскую землю под капли осеннего дождя и безмолвно благодарили несчетные поколения людей, оставивших здесь свой неповторимый след, который поныне, как писал Василий Жуковский, «…освещает для нас и землю, и жизнь нашу!». И вновь невольно в памяти всплывает эпитафия с памятного знака на месте захоронения Буниных – Зонтаг:
Не говори с тоской: их нет;
Но с благодарностию: были.
Публицистика
Андрей Полонский
Середина против всего
Что может быть благородней стремления человека к свободе? Согласны? В таком случае «либерализм» (от латинского libertas – «свобода») – лучшая форма политической идеологии, которую только знало человечество. А распространенное скептическое и отчасти враждебное отношение к либералам в нынешней России – плод недомыслия, мракобесия, недоверия к окружающим людям и окружающему миру.
Русский правовед и историк Владимир Леонтович, автор хрестоматийной «Истории либерализма в России», еще в середине прошлого века обозначил самые привлекательные черты либеральных идей. Отдельный человек, личность стоит на первом месте, а ценность общественных групп или учреждений измеряется исключительно тем, в какой мере они защищают права и интересы отдельного человека.
«Целью всякого политического союза является сохранение естественных и неотъемлемых прав человека. Права эти суть: свобода, собственность, безопасность, сопротивление угнетению», – гласит Декларация прав человека и гражданина, принятая Национальным собранием Франции в 1789 году – как раз накануне эпохи гильотины и публичных казней.
Однако в теории все выглядит гладко. И хотя за прошедшее столетие само понятие «неотъемлемых прав» чрезвычайно расширилось, формулировка вроде бы предельно проста, возразить нечего.
Но, как только ты обращаешься к практике, вопрос оказывается куда запутанней и сложней.
Блаженны имеющие разум.
Тот же Леонтович пишет о неразрывной связи обеспечения прав личности и наличия собственности. BEATI POSSIDENTES (блаженны имеющие) – вот modus vivendi либерализма. Он создан для буржуа, городского собственника, мещанина, человека среднего класса, как бы мы назвали его сегодня. У него обязаны быть имущество, жилье, работа и определенные жизненные перспективы. Тогда остается время отстаивать свои права и говорить о свободах.
Однако в слабых, переживающих кризис, находящихся под угрозой, рассыпающихся сообществах ни одно из этих требований не может быть выполнено. Оказывается, что, для того чтобы гражданские права и политические свободы были обеспечены, в первую очередь нужны процветание и безопасность организованного сообщества – страны, государства, народа. В иных условиях провозглашенные права и свободы становятся пустым звуком, фикцией, потому как под угрозу ставится главное достояние человека – жизнь в череде сменяющих друг друга поколений.
Так терпят полный крах прекраснодушные либеральные мечтания, а сами либералы оказываются совершенно не у дел.
К сожалению, русская – да и мировая – история знает и еще увидит тому множество примеров. И хотя, кажется, один из самых значительных из них – опыт русских центристских партий и либеральных политических лидеров на фоне событий 1905–1917 годов – изучен и описан вдоль и поперек, его символистическое значение часто остается от нас сокрыто. Между тем эти судьбы, эти истории – предостерегающие дорожные знаки на пути. Они могут помочь адекватно «прочесть» настоящее и заглянуть в будущее.
В начале осени 1915 года в одной из респектабельных петроградских квартир в районе Марсова поля, аккурат окнами на Летний сад, встретились три человека, известных на всю Россию.
Один – Павел Николаевич Милюков, лидер партии кадетов и главный редактор самой популярной леволиберальной газеты «Речь».
Другой – Александр Иванович Гучков, старый знакомец Милюкова, его недавний оппонент в Третьей Государственной думе, даже пытавшийся драться с ним однажды на дуэли, лидер «Союза 17 октября» и всего правого крыла либерального движения.
Третий их собеседник – человек несколько иного круга и образа занятий. Живое воплощение духа национального капитализма – миллионщик, председатель правления «Московского банка», издатель газеты «Утро России» и признанный лидер «прогрессистов», единственной последовательно буржуазной партии страны Павел Павлович Рябушинский.
Рябушинский хотел обсудить с Милюковым и Гучковым деятельность, программу и финансирование Прогрессивного блока, образованного после неудач на фронте летом 1915 года. Речь шла о борьбе за самый главный для русских либералов политический приз – Совет министров, ответственный не перед Государем, то есть перед бюрократией, а перед парламентом, то есть перед общественностью.
У участников беседы не было никаких принципиальных разногласий. Рябушинский готов был дать денег, Милюков и Гучков обсуждали стратегию и тактику предстоящей политической борьбы. То, что Россия к этому моменту вступила во второй год мировой войны и имела линию фронта протяженностью несколько тысяч километров, никого из них не смущало. Они были убеждены, что делают все, что в их силах, для Родины и для победы. Власть, ответственная перед народом, защищающая права и свободы человека, была в их сознании универсальным лекарством против всех бед, гарантией эффективного и профессионального управления войсками и страной, в отличие от бюрократии и царского режима, порочных по существу и уже потому погрязших во множестве злоупотреблений и грехов.
К этому дню Милюков, Гучков и Рябушинский шли совсем разными путями.
Павел Николаевич Милюков принадлежал к старинному московскому дворянскому роду: его далекий предок, Семён Милюк, участвовал еще в Куликовской битве.
Отец его, Николай Павлович Милюков, имел почти артистическую профессию, был архитектором.
Родился Павел за два года до освобождения крестьян – в 1859-м, учился в Первой московской гимназии, а затем на историко-филологическом факультете Московского университета. После университета преподавал, дослужился до приват-доцента. Читал лекции и на Высших женских курсах.
Достаточно скромная – по меркам конца позапрошлого века – квартира Милюкова на Плющихе была целиком заполнена книгами. Один из его студентов вспоминал: «Там нельзя было сделать ни одного движения, не задев за какую-нибудь книгу. Письменный стол был завален всевозможными специальными изданиями и документами. В этой обстановке мы просиживали вечера за приятными и интересными беседами».
Вероятно, мало что могло бы помешать научной работе и лекциям Павла Николаевича, если бы в 1895 году ему бы не запретили преподавание ввиду «крайней политической неблагонадежности». Говорят, где-то он обмолвился про «общие чаяния свободы и ограничение самодержавия». Этого оказалось достаточно…
Милюков покинул Россию, попал в эмигрантскую среду, а когда вернулся – был уже законченным оппозиционером, где-то на границе между либеральной фрондой и вполне себе околорадикальной риторикой. По крайней мере, охотно сотрудничал в журнале «Освобождение» и время от времени ездил в США – тоже читать лекции.
Разумеется, о несчастной судьбе русского народа и тяжелой длани отечественной государственности.
В Россию в 1905 году, во второй раз, он явился достаточно известным публицистом либерального толка. Интеллигентная публика пересказывала его статьи. Издания, где он печатался, шли нарасхват. Но улица, понятное дело, его не слышала. Улица была во власти других ораторов, куда более экстремистского ранжира.
Социал-демократы и молодчики из Союза русского народа доктора Дубровина уже сходились друг с другом на кулачках и в столице, и в провинции. И не только на кулачках…
Когда на фоне массовых беспорядков был издан Манифест 17 октября, даровавший стране политические и гражданские свободы, появились и первые легальные политические партии. В Партии Народной Свободы, вошедшей в историю под именем кадетов, Милюков сразу стал признанным лидером. Он же был и автором программы.
Так сформировалось левое крыло русского либерализма.
Кадеты считали, что Россия должна стать конституционной монархией. Почему «должна», если страна после Октябрьского манифеста де-факто уже ею была? В этом весь вопрос. Либералам всегда чего-то недостает. В данном случае недоставало пропорциональных выборов и ответственного министерства.
Член ЦК Конституционно-демократической партии, писательница Ариадна Тыркова-Вильямс писала: «В партии было много незаурядных людей. Милюков поднялся над ними, стал лидером, прежде всего потому, что крепко хотел быть лидером. В нем было редкое для русского общественного деятеля сосредоточенное честолюбие. Для политика это хорошая черта».
В Третьей Государственной думе, отработавшей полный срок в годы столыпинских реформ, Милюков провозгласил себя «оппозицией Его Величества» – на британский манер. Иностранные формулы у нас приживаются редко. Полноценного сотрудничества власти и парламента не получилось. Тем более не было нежного взаимопонимания и у самого Столыпина с лидером кадетов…
С первых дней мировой войны Милюков поддержал «исторические задачи России» и призвал к объединению всех общественных сил во имя победы. Но этот его порыв иссяк уже на второй год сражений, когда русские войска стали терпеть чувствительные поражения на Западном фронте. Он вновь перешел в оппозицию, которая становилась все более ожесточенной и неконструктивной с каждым тревожным сообщением с фронтов.
Однако Павлу Николаевичу казалось, что он знает, как исправить ситуацию.
И он исправил ее.
Александр Иванович Гучков был однокашником Милюкова по историко-филологическому факультету Московского университета, но в остальном в их судьбах мало общего. Расхождения начинаются уже в родословных. Совсем разные семьи, разные пути истории России они отражают.
Еще прадед Гучкова был дворовым в одном из поместий в районе Малоярославца. В середине XVIII века он пришел в Москву, принял старообрядчество и основал собственное предприятие. Его сын, Ефим Петрович, уже устроил при этом предприятии школу и дом для сирот. Избирался московским городским головой по купеческому сословию. (Это все об отсутствии в Российской империи социальных лифтов.)
Отец же нашего героя, Иван Ефимович Гучков, владел торговым домом «Ефим Гучков и сыновья». Жену свою, француженку Каролину Вакье, отбил у какого-то галла и вывез в Россию.
Александр Иванович родился в 1862 году, то есть был на три года младше Милюкова. Он учился во Второй московской гимназии и на историко-филологическом факультете Московского университета, который окончил в 1886 году. В университете он и познакомился с Милюковым. Однако, в отличие от своего сотоварища, писать диссертацию не стал. Научная карьера его не слишком интересовала, он был деятелем, а не исследователем по внутреннему своему строю, а кроме того, романтиком, путешественником и искателем приключений.
После университета Гучков уехал в Европу, изучал право в Гейдельберге и Берлине, но уже в 1891 году вернулся домой. В Нижегородской губернии разразился голод, и Александр отправился в самый пострадавший, Лукояновский, уезд – помогать голодающим.
Гучковы были очень богаты. Фактически за этой семьей стояли все капиталы Гучковых, Боткиных, Третьяковых, а это миллионы старых русских рублей золотом. Но деньги и предпринимательство Александра Ивановича не слишком интересовали. Куда больше занимала общественная деятельность.
В 90-х годах Гучков состоял членом Московской городской управы, товарищем городского головы, гласным городской думы. Он не чурался самых простых и практических дел, возглавлял водопроводную, канализационную и железнодорожную комиссию, занимался газовым освещением улиц, страхованием наемного труда, судьбой брошенных и бесприютных детей. Именно ему Москва и пригороды обязаны Мытищинским водопроводом, теперь вряд ли кто это помнит…
Но еще сильней была другая его страсть – путешествия.
В 1895 году он с братом Фёдором отправился в армянские земли Османской империи и оставил интереснейшие заметки о положении и настроении армян, которые очень помогли Русской армии в годы Первой мировой войны на Кавказском фронте.
На следующий год братья решили совершить путешествие на Тибет, который тогда был совершенно закрытой страной. Задолго до Цыбикова и тем более знаменитой экспедиции Рериха они добрались до Лхассы и оказались первыми не буддистами-европейцами, которые были приняты далай-ламой, остались христианами и вернулись живыми.
А в 1899 году Александр Гучков поехал добровольцем в Трансвааль – воевать за независимость буров. «Ах, Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне» – эта песня была необычайно популярна в России на рубеже веков. Там, на юге Африки, Гучков был ранен в бедро, обездвижен, интернирован британцами и даже эвакуирован в Лондон. Из английского плена его освободил брат. Всю жизнь Гучков сильно хромал, но это никак ему не мешало. И еще он ненавидел англичан каждой клеточкой своего тела…
Как признавали даже его враги, Александр Иванович был человеком отчаянной храбрости и удивительной стойкости. Кроме всего прочего, дрался на дуэли с добрым десятком своих современников. И это в эпоху, когда дуэли, казалось, давно ушли в прошлое. Если чего и боялся этот человек, то только не смерти.
Собственно политическая деятельность Гучкова началась в том же 1905 году. Когда после долгого отсутствия он вернулся в Россию, его всюду встречали как героя – аплодисментами и стоя. Летом 1905 года, в разгар политического кризиса, Александр Иванович предложил созвать новый Земский собор на основе всеобщего избирательного права, с единственным ограничением – по критерию грамотности. Однако вышли Манифест 17 октября и избирательный закон с его куриальной системой выборов в Госдуму. Гучков его безусловно и безоговорочно принял. Основал партию октябристов и стал ее первым председателем. Историки говорят, что так оформилось правое крыло русского либерализма.
В те дни новоявленный политический деятель говорил: «Мы, конституционалисты, не видим в установлении у нас конституционной монархии какого-либо умаления царской власти; наоборот, в обновленных государственных формах мы видим приобщение этой власти к новому блеску, раскрытие для нее славного будущего».
Его бы устами да мед пить.
Гучков решительно поддерживал Столыпина и его реформы, в 1910 году стал председателем Государственной думы.
И тут случилась почти нелепая, но трагическая история. Как председатель думы Александр Иванович должен был делать доклады царю. Поначалу между ними установились очень доверительные отношения. Но Гучков имел неосторожность разболтать в печати какие-то частные сведения, которые император доверил ему в личной беседе. Николай был оскорблен и не пожелал больше иметь дело с этим «представителем общества». Велел через военного министра передать Гучкову, что тот подлец.
Оскорблен был и Гучков. И поклялся отомстить императору.
В 1912 году, занявшись вплотную делом Распутина, он уже вопит с депутатской трибуны: «Хочется говорить, хочется кричать, что церковь в опасности и в опасности государство… Вы все знаете, какую тяжелую драму переживает Россия…»
Ну и так далее…
В Четвертую Государственную думу Гучков поначалу не прошел. Может быть, сказался скандал с императором, может,
падение популярности октябристов. Но с самого начала мировой войны он снова в деле: востребованы его воинский опыт и военное прошлое. Сначала служил особоуполномоченным Красного Креста на фронте. Потом возглавил Центральный военно-промышленный комитет – организацию русских предпринимателей, созданную с целью помощи фронту. Входил и в Особое совещание по обсуждению и объединению мероприятий, необходимых для обороны государства.
Эти должности доставили ему множество связей в военной среде. Гучков как никто из политиков знал реальное положение армии и мог влиять на настроения высших военных чинов империи.
Александру Ивановичу казалось, что для спасения страны нужно просто избавить ее от Николая и Александры Фёдоровны.
Ему сполна удалось осуществить этот проект.
Павел Павлович Рябушинский (род. в 1871 году), самый младший из троих собеседников на питерской квартире в пятнадцатом году, как и Гучков, происходил из крестьян-старообрядцев, приписанных к Свято-Пафнутьеву Боровскому монастырю. С Гучковым его объединяло еще и то, что принадлежал он уже к третьему поколению русских предпринимателей, которые пришли на родовое богатство, получили прекрасное образование (сам П. П. окончил Московскую практическую академию коммерческих наук, знал три европейских языка) и имели широкие виды на будущее России и общественную деятельность.
Неудивительно, что даже не предпринимательство, а именно политика стала средоточием его нешуточной страсти. Кодекс своих убеждений он сформулировал еще в начале века.
Это был достаточно интересный синтез. Рябушинский соединял опыт родового старообрядчества с пытливым умом, открытым взглядом на современность. Так, настаивая на развитии гражданского общества и укреплении политических свобод, он в то же время предлагал отделиться от Запада «железным занавесом» (Павел Павлович первым ввел в оборот это замечательное выражение). Настаивал, что необходимо бороться за рынки, искать себе партнеров и соперников не в Европе, «где нас никто не любит и не ждет», а на Востоке, «где непочатый край работы».
В период кризиса 1905–1907 годов П. П. Рябушинский окончательно уходит в публичную политику. Он – выборный Московского биржевого комитета, член министерской Комиссии по упорядочению быта и положения рабочих в промышленных предприятиях империи, активно, «как средствами, так и трудами», участвует в движении за права старообрядцев.
Характерно, что именно на старообрядческом съезде 1906 года в Нижнем Новгороде Рябушинский впервые представил свое видение переустройства России, «основанное на единстве и целостности государства, преемственности государственной власти, эволюционирующей в сторону развитого парламентаризма, отмене сословных преимуществ, свободе вероисповедания и неприкосновенности личности, замене старого чиновничьего аппарата другим, доступным для народа».
К этому добавлялось всеобщее бесплатное образование, наделение крестьян землей и исполнение «справедливых желаний рабочих относительно порядков, существующих в других государствах с развитой промышленной жизнью».
Забавно, что большая часть положений этой программы актуальна и нынче, спустя почти столетие. По отношению к старому русскому либерализму это был его материальный центр, своего рода становой хребет.
После стабилизации 1907 года Павел Павлович участвовал в создании Партии прогрессистов, издавал одну из самых популярных ежедневных газет – «Утро России».
Во время войны он с жаром включился в общественную работу на пользу фронта, но к 1915 году окончательно понял, кто виноват в военных неудачах и сложном положении в тылу
«Управлять должны не они, управлять должны мы», – провозглашал он со страниц своей газеты.
И надо сказать, что купеческое сословие, бизнес-сообщество, как мы называем его сегодня, слушало своего признанного лидера крайне внимательно. Особенно внимательно его слушали единоверцы-старообрядцы, которые в русской предпринимательской среде составляли значительную силу.
Когда-то, в начале десятых годов, Рябушинский проводил ежемесячные совещания с лучшими умами страны. Речь шла о разработке долгосрочной стратегии экономического развития.
«К пятидесятым годам XX века, по всем расчетам, мы призваны стать первой и богатейшей индустриальной державой мира», – вещал он на этих заседаниях.
И, возможно, так бы оно и случилось, не будь у Павла Павловича одной, в целом незначительной, страсти. Он ненавидел привилегии дворян, дворянскую власть и дворянскую заносчивость. Мечтал навсегда избавить Россию от дворянства…
И, надо сказать, тоже преуспел в своем начинании…
Не прошло и двух лет после памятной встречи Милюкова, Гучкова и Рябушинского в Петрограде, как Прогрессивный блок полностью восторжествовал над русской монархией. 1 ноября 1916 года Милюков с трибуны Государственной думы произнес свою знаменитую речь против придворной партии, которую закончил выкриком: «Что это, глупость или измена?»
Страна его услышала, и пошла волна. В обществе почти не осталось сторонников царя и династии. Этого ли хотел сам Павел Николаевич, неизвестно. По крайней мере, программа кадетской партии никакой республики не предусматривала.
Примерно тогда же, когда Милюков ораторствовал в Госдуме, Гучков планировал вместе с несколькими генералами устроить заговор, дабы вынудить Николая к отречению. Конечно, никто не предполагал окончательного упразднения монархии. Думали, царь отречется в пользу одного из своих братьев. Ставили на Николая Николаевича, его любили в войсках.
Заговор не состоялся, но разговоры с генералитетом не прошли даром. 2 марта 1917 года, когда Гучков вместе В. В. Шульгиным приедет в Псков требовать отречения, большинство командующих фронтами и начальник штаба поддержат его. Не пришлет телеграмму только командующий Черноморским флотом адмирал Колчак. И еще выскажет сомнение и глубокую печаль командующий Румынским фронтом генерал Сахаров.
Возможно, эти люди не принадлежали к столичному генералитету, не слушали зажигательных речей Александра Ивановича, Павла Николаевича и других думцев. Вот и сохранили никому не нужную верность…
Напомним, все эти события происходили тогда, когда страна участвовала в мировой войне. Положение на фронтах было тяжелейшее, причем не только у нас, но и у французов. До окончательной победы Антанты оставалось полтора года. Однако Россия прожила их совсем иначе, чем ее союзники…
Вы ради этого старались, господа?
Русская революция произошла не в кабинетах думских деятелей, а на улицах Петрограда. Сделали ее женщины в очередях за хлебом и пьяные солдаты резервных полков. Может быть, кому-то из политиков-либералов казалось, что они сумеют обуздать эту стихию, оседлать раскачанную не без их участия волну, но они заблуждались, и очень всерьез. Так же заблуждался и Дмитрий Павлович Рябушинский, когда писал своему брату Павлу в Крым в мартовские дни семнадцатого года: «Особенно тебя хочется приветствовать по случаю обновления России, ведь в течение многих лет из среды торгово-промышленного класса ты был главным и неустанным борцом за права и свободу».
Права и свободы, они были тут же, на площадях и улицах русских столиц. И когда Петроградский Совет издавал свой знаменитый Приказ номер один, это тоже были они, свободы и права.
П. П. Рябушинский к 1917 году уже тяжело болел туберкулезом и остался в Крыму. В сущности, ему повезло.
П. Н. Милюков и А. И. Гучков вошли в состав первого Временного правительства, но уже к апрелю – маю вынуждены были подать в отставку: под давлением слева и диктата улиц.
Французский посол Морис Палеолог записал в своем дневнике: «Отставка Гучкова знаменует ни больше ни меньше как банкротство Временного правительства и русского либерализма. В скором времени Керенский будет неограниченным властителем России… в ожидании Ленина…»
.. Милюков и Гучков прожили еще десятки лет в эмиграции. Милюков сочинил много статей и книг, Гучков стал героем фильма «Операция “Трест”», а его дочка – членом Коммунистической партии.
На этом, пожалуй, с русским либерализмом можно закончить.
Или нет?
2018 г.