Но тут из неги тебя вырывает хлесткий удар нагайкой по ушам! Плюх! Это сазанчик в Дону резвится, может, в заботливо расставленную сетку попал, а может, тоже на звезды засмотрелся, кто знает…
По воде пошли круги, а ты смотришь на Дон, на эту мощь и силу, на отражение звезд в воде, и вдруг в твоем сознании находится ответ на самый главный вопрос, возможно, мучавший тебя долгое время.
Такое случается только ночью, ну, или перед рассветом. Но обязательно на вольном Дону, где в сетку ловят рыбу, а не твои мысли, где тихое течение Дона расслабляет твое тело и разум, где южная ночь шепчет о тысячи возможностях и бесконечности бытия…
Я
Язык
Ильф и Петров слегка погрешили против истины, утверждая в «Двенадцати стульях», что словарный багаж Шекспира составлял около 12 000 слов. По подсчетам современных исследователей – около 19 000–20 000. Пушкин употребил более 21 000 слов. Большой толковый словарь Донского казачества включает более 18 000 оригинальных слов и устойчивых сочетаний. При этом, по сути, он является своеобразным стратегическим запасом, который мы, практически не используя, держим на всякий случай. Вопреки стереотипам, будучи людьми достаточно язычными, мы на самом деле не гуторим, не алатарствуем и не балакаем. И уж тем более не бурундим.
Однако, относясь к языку как к средству определения нашей идентичности, мы посредством него устанавливаем некоторые «флажки», за которые нельзя «заходить» в глобальном мире. Просто чтобы не потерять себя. Некоторые усматривают в этом архаику, мы же взываем к культуре. Поэтому прежде чем простебать нас за употребление «кулька» вместо «пакета», откройте сначала Чехова. «Кулек» встречается в самых лучших его рассказах. Предпочитая тормозок ланч-боксу, мы выстраиваем не только обед, но и систему коммуникации.
Тем, кто не в теме, чтобы понять это, надо вслушаться не столько в то, что мы говорим, сколько в то, как мы это делаем. Наше мягкое фрикативное «г», которое в Нечерноземье принимают за провинциализм, на самом деле компенсирует взрывной южный темперамент, смягчает и сглаживает острые углы, обозначая отсутствие агрессии. Так в свое время рыцари, демонстрируя дружественные намерения, приподнимали забрало.
Кстати, при желании мы можем вообще отказаться от употребления этого «г» для выражения самого широкого спектра эмоций. «Да ради боА» – крайняя степень пренебрежения и отсутствие вообще какой-либо рефлексии по дискуссионному вопросу. «Я с ТаАнрога» – подчеркивание не географической, а ментальной принадлежности, связанной с некоторой частью социума, исповедующего особые этические понятия. «Ой, прям недотроА» – опять же не агрессия, а восхищение неземной красотой, сочетаемой с твердыми моральными принципами объекта поклонения.
В конце концов, из пяти отечественных нобелевских лауреатов по литературе один родился и прожил здесь всю жизнь, второй учился в нашей школе и нашем университете. Если учесть, что язык есть еще и маркер национального, в данном случае – регионального, характера, не спешите, услышав характерный фрикативный говор, иронически улыбаться. У людей, выстроивших на месте сплошных кущерей одно из самых интересных мест в стране, есть чему поучиться…
Яхтинг
Сидя на террасе ресторана у самой кромки залива, я открыл третью дефиницию женщин к предыдущим двум, предложенным великим Жванецким. Архетипом ее я выбрал Мэрилин Монро, точнее, ее прелесть до чего умную героиню, произнесшую в легендарном «В джазе только девушки» фразу, подлинная глубина которой становится понятна, только если вы окажетесь на моем месте. В смысле, у той самой кромки на той самой террасе.
«Мне неважно, богат ли он – лишь бы у него была яхта!» Звучит как формула любви, азартно выводимая итальянскими авантюристами, часть потомков которых, кстати, прочно осела на том месте, где я только что легкомысленно предложил оказаться вам. Вспоминая, хотя и не полностью, героиню Монро и раздумывая о своем открытии, я пришел к выводу, что оно применимо не только к любви, но и к дружбе. Ибо на этой террасе и у этой кромки я поджидал своих таганрогских друзей, медленно (вследствие их вечных опозданий) наполняясь гордостью от сознания подлинного бескорыстия своего отношения к ним. Мне, как и киношной героине, были неважны их высокий социальный статус, должности и пресловутое финансовое положение. Главное – у них была яхта.
Она оказалась киношно прекрасной, предсказуемо белоснежной и моторно-парусной. Мотором было легко управлять посредством капитана Володи, а когда, выйдя из акватории порта, которая начиналась прямо от ресторана, Володя заглушил мотор и развернул парус, под ним захотелось умереть, как в известном английском детективе. В нашем случае – от счастья! Ибо дальше последовало купание в неизменно теплой воде, чей оттенок в лучах солнца переходил от серебристого к оливковому, и обед, состоящий из отборных продуктов и приготовленный старшим матросом Александром, мгновенно переквалифицировавшимся в кока.
Желая помочь Александру и одновременно блеснуть эрудицией, я сообщил ему, что легендарные яхтсмены Лин и Ларри Парди в своем знаменитом бестселлере «Как наладить быт и питание на парусной яхте» приводят идеальное, с их точки зрения, меню обеда первого дня плавания. Оно состоит из сэндвичей с яйцами, свежих цельных помидоров, зеленого салата с майонезно-лимонной заправкой и кекса для провожающих. Александр кекс решительно отверг, резонно указав на отсутствие провожающих, а из остального утвердил только помидоры, вытащив из недр яхты розовые петрушинские томаты, добавив к ним огурцы «с огороду», молодую редиску, сладкий красный перец и пучки зеленого лука. После чего Саша, стремительно превращаясь в наших глазах в полубога кухни, раздал нам пергаментные кулёчки с зажаренной до соленой корочки азовской тюлькой. «Для разгону аппетиту», – пояснил он, и мы захрустели этими «таганрогскими семечками», ибо, как и в случае с семечками обыкновенными, нет никаких сил остановиться в процессе ее (тюльки!) поглощения. Не теряя темпа, кок выставил поднос с крупно нарезанными ломтями домашнего семечкового хлеба, окружавшими блюдо с еще теплой икрой из синеньких. И когда мы преждевременно пришли к поспешному выводу, что жизнь прекрасна, матрос-искуситель громко поинтересовался, перекладывать ли ему на блюдо лежащих в укропном нектаре раков или «их благородиям удобнее будет таскать их прямо из контейнера?» Не в силах противостоять обрушившемуся на них гастрономическому экстазу, «их благородия» согласились на контейнер. По стаканчикам разлили арпачинское розовое, а на полдник разрезали гигантский и буквально сахарный арбуз. Уползая под сень паруса на носовую палубу, в наваливающемся сне я, помнится, уверял Сашу, что рекомендуемый в это время американцами горячий ром с маслом – порядочная гадость и вообще… не такие уж они и легендарные яхтсмены. Это был чудесный день, из тех, которые потом долго вспоминаются и которые мы за жаркое лето и долгую теплую осень не раз успеваем повторить.
Позже, всякий раз ожидая своих опаздывающих друзей, я понял, чем так завораживает вид залива с множеством разнокалиберных яхт, то скользящих, то застывших в неописуемой грации на мерцающей пáтине воды. Медленно (помните, почему?) поворачивая голову от берега к морю и дальше к горизонту, ты будто оказываешься не на берегу, а на выставке импрессионистов, где от Ренуара переходишь к Моне, а от него – к Кайботту. Здесь словно слились воедино ренуаровские «Парусники в Аржантёй», «Побережье в Сент-Андрес» и «Красные лодки» Моне, и особенно – «Любитель водных прогулок» и «Лодки на якоре в Аржантёй» Гюстава Кайботта. Очарованный видом и перепутавший время и место, ты машинально заказываешь стаканчик пастиса и приходишь в изумление от того, что тебе его, собственно, и приносят.
С каждым годом количество яхт растёт так, словно художник, возвращаясь к своему полотну, добавляет в него новые сюжеты. Напротив Таганрога будто вырастает новый город – сообразно своим вкусам и возможностям каждый, кто не мыслит жизни без парусов, обустраивает себе дом на воде. Кстати, из Таганрога до Ростова-на-Дону через гирла Дона – всего несколько часов ходу. И когда у меня нет возможности приехать к террасе у кромки залива, я, оставаясь преданным и по-прежнему бескорыстным другом, звоню своим таганрогским собратьям и всячески зазываю их на ростовское суаре. Правда, опять же выходит это почти так, как у упомянутой героини бессмертного фильма:
– Приезжайте!
– Ну, не знаем, сможем ли. Постараемся… но не гарантируем.
– О, пожалуйста! Если вы не приедете, мы очень огорчимся! И захватите яхту!
To be continued…
Фестиваль «Осада Азова»
Фестиваль «Оборона Таганрога»
Винодельня «Ведерников»
Виноградник «Благолюбов»
Красностоп – старейший донской сорт винограда
Виноградник в Арпачинском хуторе
Донские мустанги
Иппотерапия: лучший метод медико-психологической реабилитации
Воспроизведение географии Чеховского шедевра «Степь:
История одной поездки»
Станица Вёшенская
Яхтинг
Серфинг под яркими лучами солнца
Рыбалка на Дону
Мержановский маяк
Маныч
«Где-то между Центральным и Приморскими пляжами …»
Вкус Ростова-на-Дону – Старбазар и раки
Курник в разрезе
Подлинная донская уха
Кадр с фестиваля «Донская уха»
Новочек
Воскресенский войсковой собор
Семикаракорская керамика
Мозаика
Музейный комплекс «Почтовая станция XIX века»
Дом Чеховых
Лога
Нижний берег Дона – Лебердон
Культурно-выставочный центр
«Донская казачья гвардия»
Отель-музей «Легенды СССР»
Станица Старочеркасская
Музей «Домик Чехова»