Другой видный обществовед, совмещающий статус академика и члена политбюро ЦК КПСС, А.Н. Яковлев[13], писал в 2001 г.: «После XX съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества. Избрали простой, как кувалда, метод пропаганды “идей” позднего Ленина. Надо было ясно, четко и внятно вычленить феномен большевизма, отделив его от марксизма прошлого века. А потому без устали говорили о “гениальности” позднего Ленина, о необходимости возврата к ленинскому “плану строительства социализма” через кооперацию, через государственный капитализм и т. д.
Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработала (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и “нравственным социализмом” – по революционаризму вообще» [45, с. 14][14].
Все это несовместимо с нормами научности, которые требуют беспристрастности, а не вредительства. Эти обществоведы и руководству страны давали «научные» рекомендации такого же качества. А.Н. Яковлев вспоминает о своей работе директором Института мировой экономики и международных отношений АН СССР (ИМЭМО): «Практически институт считался как бы научно-исследовательской базой ЦК…Институтские ученые часто привлекались к подготовке выступлений и докладов для высшего начальства, что считалось “большим доверием”. А те, кому “доверяли”, были людьми, как правило, с юмором. Когда начальство произносило “свой” текст, его авторы садились у телевизора и комментировали это театральное представление: “А вот этот кусок мой”, “А вот эту чушь ты придумал”, “А теперь меня читает”. Смеялись. А на самом-то деле на глазах творился постыдный спектакль абсурда» [46, с. 380].
Можно понять, как «архитектор перестройки» А.Н. Яковлев проводил смену кадров, какие установки давал аппарату и кого поддерживал в сфере «идеологии, информации и культуры»[15]. Он пишет о перестройке так: «Перестройка – это объективно вызревшая в недрах общества попытка излечить безумие октябрьской контрреволюции 1917 г., покончить с уголовщиной и безнравственностью власти. …Перестройка 1985–1991 гг. взорвала былое устройство бытия, пытаясь отбросить не только уголовное начало, но и все, что его объективно оправдывало и защищало, на нем паразитировало: беспробудный догматизм, хозяйственную систему грабежа и коллективной безответственности, организационные и административные структуры бесправия» [46, с. 567, 568].
«Перестройка взорвала былое устройство бытия!» – вот в чем корень кризиса и бедствия нашего времени.
Другой «антисоветский марксист», А.П. Бутенко, профессор МГУ и ранее заместитель секретаря партбюро философского факультета по пропаганде и агитации, давая в книге «Власть народа посредством самого народа» (1988) большую подборку выдержек из Маркса, которые утверждали якобы паразитическую суть государства, добавлял: «Важно подчеркнуть, что такая тенденция – не особенность какого-либо определенного типа государства, а общая черта развития государства как такового» [48, с. 49].
Далее из этого делается вывод, что само существование государства показывает, что в таком обществе примирение классов невозможно, поскольку «по Марксу, государство не могло бы ни возникнуть, ни держаться, если бы возможно было примирение классов» [48, с. 77]. Следовательно, в СССР существуют непримиримые межклассовые противоречия, и перестройка должна перерасти в революцию.
Член-корреспондент АН СССР П. Бунич тоже подал клич: «Моя позиция была известна всей сознательной жизнью, непрерывной борьбой с государственным монстром» (сохраняем стиль автора). Человек выучился на экономиста и нанялся к «государственному монстру» работать ради улучшения его экономики. Получал хорошую зарплату, премии и ласки – а оказывается, все это время неустанно стремился нанести своему работодателю вред, тайно боролся с ним!
Интенсивная кампания, которая велась во время перестройки против государства вообще, против государственного аппарата СССР и сообщества работников управления («бюрократов»), охватила все уровни и сферы обществоведения.
О.И. Шкаратан писал в книге «Социология перестройки»: «Эта гигантская масса управленцев путем простого деления множила должности в аппарате и, утратив корни общественно-продуктивного существования, в своей значительной части превратилась в паразитирующего бюрократа, в своеобразный аналог древнеримского люмпен-пролетариата, столь же зависимого, как и он, от милостей и подачек политической элиты. Тем самым перерожденная в этом смысле мелкая бюрократия составила подлинную социальную базу сталинской диктатуры» [49, с. 56.].
В базовое представление о государственности входит целый свод антигосударственных мифов. Одним из них был миф об «административно-командной системе», о невероятно раздутой бюрократии СССР. Советское государство было представлено монстром – в противовес якобы «маленькому» либеральному государству. На деле именно либеральное государство («Левиафан») должно быть предельно бюрократизировано, это известно фактически и понятно логически. Ведь либерализм (экономическая свобода) по определению порождает множество функций, которых просто не было в советском государстве, – например, США вынуждены держать огромную налоговую службу. Колоссальное число государственных служащих занимается в рыночной экономике распределением всевозможных субсидий и дотаций, пропуская через себя огромный поток документов, которые нуждаются в перекрестной проверке.
Советская бюрократическая система была простой и малой по численности. Очень большая часть функций управления выполнялась на «молекулярном» уровне в сети общественных организаций (например, партийных). В журнале «Экономические науки» (1989. № 8. С. 114–117) была опубликована справка о численности работников государственного управления СССР в 1985 г. Всего работников номенклатуры управленческого персонала (без аппарата общественных и кооперативных организаций) было во всем СССР 14,5 млн человек.
Из этих 14,5 млн служащих 12,5 млн составляли управленческий персонал предприятий и организаций в сфере народного хозяйства. Так, например, в это число входили главные специалисты (0,9 млн человек), мастера (2,1 млн человек), счетно-бухгалтерский персонал (1,8 млн человек), инженеры, техники, архитекторы, механики, агрономы и ветврачи (2,1 млн человек) и т. д. Таким образом, в строгом смысле слова численность чиновников в СССР была очень невелика – 2 млн человек.
Численность управленческого персонала на Западе (в состав которого, конечно, не входят мастера, бухгалтеры и механики) была намного больше, чем в СССР, как и раньше была намного больше, чем в Российской империи[16]. По данным Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), в 17 странах Запада доля государственных служащих в общей численности занятых в середине 1990-х гг. составила в Швеции, Норвегии и Дании 30 %, во Франции, Финляндии и Австрии – 20 %, Португалии, Италии и Германии – 15 %. Но об этом обществоведы гражданам не сообщили. Они этого не знали или скрыли эту информацию? В любом случае, это – дефект нашего обществоведения.
Что мы могли наблюдать после того, как советский тип государства был ликвидирован? Чиновничий аппарат и бюрократизация в РФ фантастически превысили то, чем возмущались в СССР. Наша интеллигенция не знает этого или не хочет знать из-за утраты способности к рефлексии? Миф не поколеблен. Тот факт, что постсоветское обществоведение не только не объясняет, но и активно уводит общественное внимание от бюрократизации современной России как важного социального явления, говорит о глубоком кризисе сообщества обществоведов.
Более того, в ходе реформы обнаружилось явление, которого авторы доктрины реформ и не предполагали – в приватизированной промышленности стала быстро расти численность непроизводственного персонала (менеджеры, бухгалтера, охранники и др.), увеличивая издержки (см. рис. 1).
Рис. 1. Среднегодовая численность внепроизводственного персонала в промышленности РСФСР и РФ, млн
Удары наносились и по инструментам познавательной деятельности, абсолютно необходимым для власти и управления. Вот С.Г. Кордонский в поразительной по своему пафосу статье громит статистику: «Состояние государства описывается государственной и ведомственной статистикой, “лукавые цифры” которой интерпретируются теоретическими схемами обществоведения. Жизнь государства определяется циклом “сбор и обработка статистической информации – обществоведческая интерпретация – планирование – принятие решений”, который повторяется каждый месяц, квартал, год, полугодие, пятнадцать лет» [51, с. 168].
Это – невероятное заявление в культурной, промышленно развитой стране в конце ХХ в., и еще более невероятно, что оно опубликовано тиражом 50 000 экземпляров в издательстве «Наука» Академии наук СССР. В нем отвергается сама функция власти вести непрерывное формализованное измерение главных параметров жизни народа, общества, страны, архивировать по установленной методологии данные этих измерений, а также осмысливать эти данные, согласно имеющимся теоретическим представлениям.
Вот статья-манифест А. Ципко[17] «Магия и мания катастрофы. Как мы боролись с советским наследием» (2000 г.). Об обществоведческой элите в нем говорится так: «Мы, интеллектуалы особого рода, начали духовно развиваться во времена сталинских страхов, пережили разочарование в хрущевской оттепели, мучительно долго ждали окончания брежневского застоя, делали перестройку. И наконец, при своей жизни, своими глазами можем увидеть, во что вылились на практике и наши идеи, и наши надежды…