С. К-М.) [61].
Как могут два ведущих обществоведа, оба советники Генерального секретаря ЦК КПСС, делать диаметрально разные принципиальные заявления, не давая никаких объяснений гражданам? И такие случаи были не единичными. Это недопустимо в научном дискурсе, а в политике такая дезориентация общества – грубая ошибка или провокация.
Но главное – что часть ведущих обществоведов заклеймили свою страну как не имеющую права на существование. Вот несколько кратких утверждений из огромного потока программных сообщений в широком диапазоне авторов. Историк Ю.Н. Афанасьев: «СССР не является ни страной, ни государством… СССР как страна не имеет будущего». Советник президента Г.В. Старовойтова: «Советский Союз – последняя империя, которую охватил всемирный процесс деколонизации, идущий с конца Второй мировой войны… Не следует забывать, что наше государство развивалось искусственно и было основано на насилии». Историк М.Я. Гефтер говорил в Фонде Аденауэра об СССР, «этом космополитическом монстре», что «связь, насквозь проникнутая историческим насилием, была обречена».
Была произведена декомпозиция «образа прошлого» – история предыдущих полутора веков России и СССР. Итальянский историк М. Феретти, специалист по истории СССР, коротко и четко изложила схему этой операции: «Осуждение сталинизма перерастает в осуждение большевизма, причем второй термин за счет знаменательного семантического сдвига постепенно вытесняет первый и в конце концов полностью его заменяет. Большевизм объявляется феноменом, свойственным незначительному меньшинству и вдобавок импортированным, глубоко чуждым русской истории (тема, близкая также националистам, в устах которых слова “чужой” и “иностранный” играют роль эвфемизмов, заменяющих слово “еврейский”).
Итак, Октябрьская революция подвергается радикальной критике, ее объявляют первопричиной всех трагедий, которые впоследствии пережила страна. Критика эта обрушивается на всю советскую историю в целом; сталинские преступления при этом не отделяются от других объектов осуждения. Согласно этой концепции, революция заставила Россию отклониться от “естественного” пути, по которому пошли западные страны, – пути, капиталистическому в экономике и демократическому в политике, – и насильно подвергла ее преступному “эксперименту” по воплощению в жизнь коммунистической утопии. Иначе говоря, революцию лишают социального масштаба и превращают в заурядный государственный переворот, устроенный горсткой кровожадных фанатиков, которые решили во что бы то ни стало воплотить в жизнь заветы К. Маркса. Революция предстает своего рода “исторической случайностью”, помешавшей России пожать плоды экономического роста, начавшегося на заре XX в.» [62].
В марте 1990 г. Т.И. Заславская представила на обсуждение в АН СССР доклад, который был опубликован под названием «Социализм, перестройка и общественное мнение». Доклад стал подведением итогов перестройки в оценке ведущего социолога, непосредственно отвечавшего за ее «научное сопровождение». Т.И. Заславская, в частности, заявила: «Демократическая перестройка, происходящая в нашей стране, была задумана как реформа “сверху”, но на практике переросла в революцию “снизу”, поддержанную многомиллионными массами…
Летом 1990 года мы спросили своих респондентов о том, каковы, по их мнению, главные результаты пяти лет перестройки общественных отношений. Наибольшее число голосов получили ответы: “потеря уверенности в завтрашнем дне” – 43 %, “кризис национальных отношений” – 37 %, “хаос и неразбериха в управлении страной” – 29 %, “углубление экономического кризиса” – 28 %…
Чтобы выяснить, как большинство людей оценивает влияние перестройки на [их] собственную жизнь, был задан вопрос: “Стала ли Ваша жизнь после того, как в 1985 г. к руководству пришел М.С. Горбачев, лучше, хуже или не изменилась?” 7 % ответили, что их жизнь улучшилась, 22 % – не изменилась, у 57 % стала хуже, 14 % затруднились ответить… Дальнейшее нарастание экономических трудностей и политической напряженности предсказывали 63 и 59 %.
Общественное мнение чутко улавливает тенденцию к усилению социального расслоения: ее отмечают 59–63 % опрошенных. Почти 60 % уверены, что в дальнейшем различия в уровне жизни богатых и бедных будут расти. Когда же мы попытались выяснить, кто имеет наибольшие шансы повысить свои доходы, то на первые места вышли ответы: “богаче станут только те, кто живет нечестным трудом” (46 %), “получать больше станут те, кто сумеет пристроиться на хорошую работу” (43 %), “богатые станут жить богаче, а бедные – беднее” (41 %)… Только 2–3 % опрошенных верят, что от перемен в экономике выиграют рабочие, крестьяне и интеллигенция» [63].
Поражает логика идеолога демократической перестройки, якобы переросшей в революцию многомиллионных масс. Ведь по приведенным самой Т.И. Заславской данным, большинство опрошенных оценивали перестройку как бедствие, которое будет лишь углубляться в ходе начатой реформы. Какая может быть «революция снизу», если «только 2–3 % опрошенных верят, что от перемен в экономике выиграют рабочие, крестьяне и интеллигенция»! О чем думали ведущие обществоведы, слушавшие этот доклад в Президиуме АН СССР? Как можно было не заметить крайней алогичности и антидемократизма принципиальных положений этого доклада?
Удивляло и обращение ряда ведущих обществоведов к примитивному понятийному аппарату, как будто вдруг стало забытым то, что было достигнуто в исследованиях ХХ в. После работ Маркса, которые заложили основы классового подхода к структуре общества, западные историки (особенно Э. Томпсон в Англии) вновь исследовали понятие класса и пришли к выводу: в определенный исторический период классы – реальность! Эти современные историки, изучавшие, уже на базе нового знания, страну классического капитализма – Англию, – описали исключительно важный для нас процесс превращения общин и сословий в классы.
В важном труде Э. Томпсона «Формирование рабочего класса Англии» (1963) сказано: «Класс есть образование “экономическое”, но также и “культурное” – невозможно дать теоретического приоритета ни одному аспекту над другим. В последней инстанции принадлежность к классу может определиться в равной степени посредством и культурных, и экономических форм».
Труды этого направления заложили основы социальной истории, которая быстро приобрела характер социокультурной истории. В свете этих представлений позднее советское общество имело сложную структуру социокультурных общностей, в которых, однако, почти исчезло классовое сознание. Это было очень важно знать, начиная реформировать такое общество.
Но в своем докладе Т.И. Заславская странным образом упрощает структуру общества: «Политически советское общество было и остается тоталитарным… Социально советское общество резко поляризовано. Полюса его социальной структуры образуют высший и низший классы, разделенные социальной прослойкой…
Нижний полюс советского общества образует класс наемных работников государства, охватывающий рабочих, колхозников и массовые группы интеллигенции. Границы этого класса в значительной степени совпадают с часто используемым газетным клише “трудящиеся”. С моей точки зрения, “трудящиеся” составляют единый класс, отличительными особенностями которого служат практическое отсутствие собственности и крайняя ограниченность социально-политических прав. Положение этого класса характеризуется скученностью в коммунальных квартирах или собственных домах без удобств, низкими доходами, ограниченной структурой потребления, неблагоприятными экологическими условиями жизнедеятельности, низким уровнем медицинского обслуживания и социальной защиты» [63].
Что это за класс – трудящиеся, которые «характеризуются скученностью в коммунальных квартирах или собственных домах без удобств, низким уровнем медицинского обслуживания и социальной защиты»? Все это очень примитивно и странно.
О.И. Шкаратан и В.В. Радаев пишут об СССР (еще в 1990 г.): «Большинство спорящих сложившуюся систему общественных отношений, существующие порядки называют казарменным, феодальным социализмом. Подавляющее большинство авторов тем не менее признает, что то ужасное общество, с кровавыми деспотическими порядками, миллионами жертв в мирные годы, невиданной нормой эксплуатации рабочих и крестьян, – все же общество социалистическое, хотя и деформированное, с отклонениями от некоей нормы. …Наш подход заключается в другом: мы стремимся дать объективный анализ сложившегося особого, самостоятельного способа производства» [55].
Какой может быть «объективный анализ», если аналитик говорит на таком языке! Ведь язык – главное средство познания, мы «мыслим понятиями». Эта растиражированная статья О.И. Шкаратана и В.В. Радаева – призыв к свержению советского строя и апологетика грядущих «рынка, олигархии и криминала». Этот фанатический антисоветизм пополам с неолиберальной утопией – антипод научного мышления. Этого было невозможно не заметить.
Доктрина реформ противоречила знанию, накопленному даже в рамках либерализма! Как инструмент быстрого и необратимого разрушения советской экономики и единого народного хозяйства СССР была избрана т. н. «программа структурной стабилизации» МВФ. Ее применение готовилось группой экономистов в тесном контакте с американскими консультантами.
Уже к концу 80-х гг. было точно известно, что реализация пpогpаммы МВФ пpивела к экономической катастpофе в Латинской Амеpике и Афpике (кpоме тех стpан вpоде Чили, Коста-Рики и Египта, котоpым по политическим пpичинам условия программы смягчили). Этого избежали стpаны Юго-Восточной Азии (Тайвань, Южная Коpея и дp.), котоpые не пустили к себе МВФ. Результаты применения программы МВФ были исследованы и изложены в более чем сотне диссертаций, защищенных в университетах США, причем объектами изучения стали все до одной страны, в которых эта программа была применена.
Об этом говорили даже кpупные политики Запада. На пpоходившем осенью 1991 г. в Пpаге заседании Комитета действий за междунаpодное сотpудничество (в него входили бывшие руководители крупных стран) экс-президенты и премьеры П. Тpюдо (Канада), В. Жискаp д’Эстен (Франция), Мигель де ла Мадpид (Мексика) и Г. Шмидт (ФРГ) пpедупpеждали СССР и восточноевpопейские стpаны, что следование pекомендациям МВФ в экономических pефоpмах и пpименение методов шоковой теpапии пpиведут к тяжелым последствиям. Ответом было полное молчание и Горбачева, и Ельцина, и их советников по экономике.