В заключении следственной группы прокуратуры Москвы и РСФСР, которая расследовала происшествие, говорилось: «Когда колонна БМП, вышедшая на патрулирование, встретила на своем пути баррикады и подверглась нападению гражданских лиц, это расценивалось военнослужащими как попытка захвата боевой техники, оружия и боеприпасов. Когда же были подожжены блокированные в туннеле боевые машины с находившимися в них боекомплектами снарядов и патронов, а жизнь военнослужащих подверглась непосредственной опасности, применение ими оружия являлось способом защиты, соответствующим характеру и степени опасности нападения».
Таким образом, было совершено нападение на военнослужащих, находящихся при исполнении служебных обязанностей и действовавших в соответствии с законами СССР. Согласно следствию, не было состава преступления и в действиях других военнослужащих, причастных к инциденту: командира Таманской дивизии, командира полка, командира батальона. Такова юридическая сторона дела. Однако преступниками были представлены именно военнослужащие, а совершившим на них нападение лицам присвоено звание Героя Советского Союза.
Идея «не подчиняться преступным приказам» и «оказывать сопротивление преступной власти» стала официально принятой догмой, что стало важным фактором краха государства. В результате постоянных повторений граждане так привыкли к понятию «преступные приказы», что стали воспринимать его как обозначение целостной и почти очевидной сущности. Сказал эти магические слова – и ситуация сразу становится ясной, нет необходимости ее исследовать, выявлять разные связи и отношения, из которых она соткана, встраивать ее в контекст. Гипостазирование стало важным дефектом построения умозаключений в массовом сознании.
Сложнейшая проблема обязанности государства применять насилие, не допуская утраты монополии на это право и в то же время минимизируя злонамеренное использование этой монополии, представлена в ложном виде. Это стало способом отменить явочным порядком монополию государства на насилие – первая репетиция киевского Майдана-2013, который стал трагедией и Украины, и России.
Эта проблема встала с появлением современных армии и полиции и современного права. В России уже Петр I ввел положение, что исполнению подлежит лишь приказ, «пристойный и полезный государству». Дисциплинарный устав Красной армии 1919 г. предписывал подчиненному не исполнять явно преступного приказа и немедленно докладывать об этом по команде. Этот принцип принят и в законодательстве западных стран. И везде он является декларативным. Потому что наряду с ним в уставах и в законах утверждается обязательность приказа для подчиненного.
И везде и обществоведы, и учителя, и преподаватели университетов объясняют эту диалектическую проблему, которую постоянно должны совместно решать государство и общество. Во время перестройки и реформ в суждениях ведущих обществоведов доминировал приоритет «общечеловеческих ценностей» – понятие, откровенно манипулятивное. Ценности – продукт не биологии человека как вида, а продукты культур, которые очень различаются в пространстве и времени.
Разработка этой проблемы была выполнена Международным военным трибуналом в Нюрнберге. Там было принято положение, что в случае выполнения преступного приказа наказанию подлежит и начальник, отдавший приказ, и его исполнитель. Позже были введены два уточнения: 1) приказ является законным, если он отдан лицу, обязанному его выполнить, в рамках компетенции, с соблюдением надлежащей формы; 2) приказ является законным, если он не противоречит действующим нормативным актам и носит обязательный характер (то есть в случае его невыполнения подчиненный несет ответственность – дисциплинарную, административную или уголовную).
Очевидно, что проблема этим не решается, – даже когда приказ отдан компетентным лицом с соблюдением формы, его исполнение не исключает ответственности, если очевиден его преступный характер. Но оценка законности отданного приказа – сложный процесс, он зависит от возможности получить и обдумать необходимую для оценки информацию, от юридической подготовки исполнителя, его способности правильно истолковать приказ в свете действующих законов. Поэтому в законодательстве большинства стран принято ключевое требование, что незаконность приказа должна быть явной. При этом незаконность приказа должны осознавать оба – и начальник, и исполнитель. Это и есть признак заведомости.
В реальной практике наличие всех условий заведомости – вещь редкая. Поэтому разъяснения этой статьи законов очень скудны, и руководствоваться ими довольно трудно. Говорится, что «преступным является, например, приказ о казни мирных жителей». Но даже и в этих случаях очевидность не является абсолютной: различение мирного жителя и боевика во многих типах вооруженных конфликтов проблематично.
Таким образом, ни законы, ни уставы не могут дать формального ответа на вопрос, что является приоритетом – приказ или необходимость соблюдать закон. Преступность или законность действия «человека в форме» не являются сущностями, которые участники коллизии видят одинаково, как нечто, данное объективно. Это каждый раз есть явление, «сотканное» множеством условий и отношений. Как правило, достаточно подробный и тем более юридический анализ ситуаций проводится по завершении событий, а в момент получения и исполнения приказа такой возможности нет.
Так, в России обязательность приказа для военнослужащих определяется Федеральными законами «О воинской обязанности и военной службе», «О статусе военнослужащих», «О милиции». Таким образом, здесь возникает известная в философии проблема несоизмеримости ценностей. Она не имеет простых решений.
Даже новый строевой устав Вооруженных сил РФ, введенный в действие 1 июня 2006 г., оставляет нерешенным вопрос об ответственности за исполнение преступных приказов. Один из разработчиков устава, генерал-майор А. Моисеенко, сделал такое заявление: «Приоритет отдается приказам, и ответственность за преступные приказы должен нести только командир. Подчиненный обязан исполнить приказ, а если он считает его незаконным, то имеет право после его выполнения обжаловать действия командира в суде» [139].
Это не устраняет несоизмеримости ценностей и не разрешает противоречия, так как закон имеет приоритет перед уставом. Но это – практический способ смягчить противоречие между необходимостью выполнять приказы и невозможностью, в большинстве случаев, моментально оценить его законность. Оценка переносится в более адекватные для нее условия, и тем самым снижается вероятность ошибки, которую может совершить представитель власти, по сравнению с ошибкой индивида.
В постсоветских государствах эта проблема остается актуальной и периодически обостряется. Вот пример: в конце ноября 2009 г. министр внутренних дел РФ Р. Нургалиев сделал важное заявление. СМИ передали его так: «Глава МВД напомнил россиянам о праве дать отпор милиционеру. Министр внутренних дел Рашид Нургалиев напомнил, что любой гражданин России, который не является преступником и который ничего не нарушил, может дать сдачи милиционеру, напавшему на него без причины, сообщает “Интерфакс”. Об этом он заявил на встрече с курсантами Московского университета МВД РФ, которая прошла на базе ОМОН в Подмосковье.
По словам Нургалиева, такие действия будут расцениваться как самооборона. “Мы все равны, а гражданин равен вдвойне”, – отметил министр. Нургалиев также подчеркнул, что если милиционер напал на законопослушного гражданина, то он сам является преступником в форме. По словам министра, такого человека “надо изолировать и посадить”» [140].
Cвое заявление министр сделал под давлением «общественного мнения». В сообщении прессы уточняется: «Неправомерные действия сотрудников милиции в последнее время вызывают все больше критики как со стороны депутатов Госдумы и правозащитников, так и со стороны обычных граждан. В среду, 25 ноября, член генсовета партии “Единая Россия” Андрей Макаров даже предложил ликвидировать МВД, так как реформировать или модернизировать эту структуру, по его мнению, невозможно» [140].
На это заявление министра был получен ответ гражданского общества (4 декабря): «Житель Перми нанес черепно-мозговые травмы двум сотрудникам милиции, выкрикивая, что глава МВД РФ Рашид Нургалиев “разрешил бить милиционеров”». Пресса уточнила: «Сначала нетрезвый 24-летний пермяк избил своего брата. Потерпевший вызвал домой наряд милиции. Когда милиционеры прибыли в квартиру, дебошир набросился на них, оправдывая свое поведение словами Нургалиева. После этого сотрудникам правоохранительных органов потребовалась госпитализация. Против пермяка возбуждено дело по статьям УК 318 (“Применение насилия в отношении представителя власти”) и 319 (“Оскорбление представителя власти”). Ему грозит до пяти лет лишения свободы».
Как видно, созданный в 1989 г. провал в рациональном мышлении общества оказался незакрытым. Р. Нургалиев призвал к самообороне гражданина против «человека в милицейской форме» в случаях, «если этот гражданин не преступник, которого задерживают». Эта установка исходит из того, что в такой ситуации преступность действий милиционера выявляется как очевидная сущность. Если ты считаешь, что милиционер (полицейский) приближается к тебе с преступными намерениями, – бей его первым! Если ты считаешь, что экипаж БМП выполняет преступный приказ, – подожги эту БМП!
Используя понятие, обозначающее явление, люди часто забывают, что понятие – инструмент, отсекающий от реального содержания явления множество черт. Важная просветительская функция обществоведения – объяснять это населению. Но во время перестройки обществоведение взялось за выполнение политического задания и толкнуло общество на ложный путь. Этот мотив изживается очень медленно.
Некогерентность (алогичность)
Деградация когнитивной структуры обществоведения – необычный и плохо изученный объект. Актуальность его изучения чрезвычайна. В результате продолжается и распад общества, скрепленного государством. Одним из важных проявлений этого кризиса стало массовое нарушение логики рассуждений, которое приводило к некогерентности умозаключений и высказываний