[36]. Такой тип рассуждений стал стереотипным, авторы высказываний перестали замечать нарушения логики. Это явление стало столь массовым, что для его обзора нет места. Приведем несколько типичных примеров, почти без комментариев.
Началось это во время перестройки и вызывало предчувствие катастрофы. Ведь говорили странные вещи люди, которых нам представляли как цвет интеллектуальной элиты.
А.С. Ципко, ставший известным автором, заявил: «Не было в истоpии человечества более патологической ситуации для человека, занимающегося умственным тpудом, чем у советской интеллигенции. Судите сами. Заниматься умственным тpудом и не обладать ни одним условием, необходимым для постижения истины» [141, с. 345].
Представляете, в СССР люди не обладали ни одним условием для постижения истины. Не имели ни глаз, ни слуха, ни языка, ни безмена. Как же они вообще могли жить, не говоря уже о том, чтобы в космос Гагарина снарядить? И подобные суждения с нарушенной логикой смысла мощным потоком обрушились на умы людей.
В другом месте А.С. Ципко пишет: «Все прогнозы о грядущей социал-демократизации Восточной Европы не оправдали себя. Все эти страны идут от коммунизма к неоконсерватизму, неолиберализму, минуя социал-демократию. Тут есть своя логика. Когда приходится начинать сначала, а иногда и с нуля, то, конечно же, лучше идти от более старых, проверенных веками ценностей и принципов» [142].
Здесь крайняя некогерентность (не говоря уж о несоответствии фактам). Что значит, например, что Польша в 1989 г. «начала сначала, а то и с нуля»? И почему неолиберализм, возникший в конце 60-х гг. ХХ в., «проверен веками»? Уж если А. Ципко считает, что «лучше идти от проверенных веками ценностей и принципов», то надо было бы брать за образец первобытнообщинный строй: он проверен двумястами веков. Или уж, на худой конец, рабство: тоже десять веков его проверяли. Ведь из программы средней школы известно, что частная собственность и капиталистическое предпринимательство – очень недавние и специфические явления.
М.К. Мамардашвили утверждал, что со времен Ивана Грозного в России начался распад социальных связей, который завершился в 1917 г. гибелью общества: «Все пространство Советского Союза – охватившая зона распада общественных связей, социальных связей, т. е. зона отсутствия общества… Я утверждаю, что в 1917 г. произошло коллективное самоубийство общества и государственности» [143, с. 79–80].
Как понимать его категории и термины? Это – аллегории, художественные метафоры или новая оригинальная трактовка понятия общество? Как бы удалось в СССР провести индустриализацию, победить мощную систему фашизма в войне и развить науку, сравнимую с западной, не имея ни государственности, ни общества? А ведь М.К. Мамардашвили в лекциях ратовал за строгость мышления, у него даже есть популярное эссе под названием «Дьявол играет нами, когда мы не мыслим точно».
В важной книге Н. Шмелева и В. Попова «На переломе: перестройка экономики в СССР» (рецензенты книги – академик С.С. Шаталин и член-корреспондент АН СССР Н.Я. Петраков) говорится: «Наше сельское хозяйство производит на 15 % меньше продукции, чем сельское хозяйство США, но зато потребляет в 3,5 раза больше энергии» [144, с. 169].
Могло ли такое быть, если на 100 га пашни в СССР в 1989 г. имелось 259 кВт энергетических мощностей, а в США – 405 кВт? Потребление энергии измеряется в кВт-часах. Если верить академику-экономисту Н.П. Шмелеву, то получится, что при загрузке в сельском хозяйстве СССР его энергетических мощностей в течение 8 часов в сутки моторы и машины сельского хозяйства США (в расчете на 100 га пашни) работали всего 1,5 часа в сутки. Это следует из простого уравнения: 259·8 = 3,5·405·х, где х – время работы энергетических мощностей сельского хозяйства США за сутки. Автор не удосужился подсчитать.
Развивая в той же книге тезис о якобы избыточном производстве стали в СССР, Н.П. Шмелев пишет: «Мы производим и потребляем в 1,5–2 раза больше стали и цемента, чем США, но по выпуску изделий из них отстаем в 2 и более раза» [144, с. 169].
Это утверждение некогерентно, в нем грубо нарушена логика. Невозможно «потреблять» в 2 раза больше стали, чем США, но при этом «выпускать изделий из стали» в 2 раза меньше, ибо сталь потребляется только в виде изделий – рельсов, арматуры, стального листа и т. д. Кроме того, производство стали и потребление стали – совершенно разные категории. Объект потребления – весь стальной фонд, вся сталь, накопленная в стране за столетие. Это сталь, «работающая» в зданиях и конструкциях, машинном парке и железнодорожных путях. Годовое производство стали – это лишь прирост фонда, поток. Увеличив в 1970—1980-е гг. производство стали, СССР стал постепенно ликвидировать огромное отставание от США в величине металлического фонда, накопленное за ХХ в.
Теперь о «выпуске изделий из стали». Вот справка по СССР: «Как видно из баланса металла по металлопотребляющим отраслям за 1970 г., из поступивших в процесс потребления 98,3 млн т металлопродукции перешло в готовые металлоизделия и в состав сооружений 81,5 млн т, или 83,0 %» [145, с. 298]. Следовательно, чтобы в США смогли произвести из тонны стали в 4 раза больше металлоизделий, чем в СССР, американские фабриканты должны были бы суметь из одной тонны стали произвести как минимум 3,2 тонны металлоизделий. Это при том же количестве отходов. Кстати, количество отходов при металлообработке в СССР снижалось, за 10 лет выход изделий повысился на 3,4 % относительно уровня 1970 г.
В той же книге говорится: «Сейчас примерно два из каждых трех вывезенных кубометров древесины не идут в дело – они остаются в лесу, гниют, пылают в кострах, ложатся на дно сплавных рек… С каждого кубометра древесины мы получаем продукции в 5–6 раз меньше, чем США» [144, с. 144].
Какое глубокомысленное утверждение: «два из каждых трех вывезенных из леса кубометров древесины… остаются в лесу». Но давайте вникнем в тезис о том, что из бревна в СССР выходило в 5–6 раз меньше продукции, чем в США. Заглянем в справочник и увидим такую сводку (табл. 2):
Таблица 2. Выход изделий из древесины в СССР и США. 1986 г.
(в расчете на 1000 кубических метров вывезенной древесины)
Где здесь эти фантастические «в 5–6 раз меньше продукции»? Отходов при переработке бревна в деловую древесину в США было чуть-чуть меньше, чем в СССР (а с учетом стружек, пошедших на изготовление древесностружечных плит, эту разницу вообще трудно определить). Как использовать продукцию первого передела – деловую древесину, зависит уже от приоритетов. Строишь дом из пиломатериалов – делаешь больше бруса и досок, строишь из фанеры – делаешь больше фанеры. Много в стране бездомных, живущих в картонных ящиках, – делаешь много картона. Много тратишь бумаги на упаковку – перерабатываешь древесину на целлюлозу.
А вот нарушение логики при использовании определенной, но численной меры приводит к тому, что числа не согласуются с выводом. В 1994 г. член Президентского совета доктор экономических наук Отто Лацис сообщил: «Еще в начале перестройки в нашей с Гайдаром статье в журнале “Коммунист” мы писали, что за 1975–1985 годы в отечественное сельское хозяйство была вложена сумма, эквивалентная четверти триллиона долларов США. Это неслыханные средства, но они дали нулевой прирост чистой продукции сельского хозяйства за десять лет» [146].
Вложения 250 млрд долларов за десять лет, то есть по 25 млрд в год, названы «неслыханными средствами». Что же тут «неслыханного»? Годовые вложения в сельское хозяйство страны масштаба СССР в размере 25 млрд долларов – сумма не просто рядовая, но очень и очень скромная. Если бы экономист О. Лацис следовал нормам рациональных рассуждений, он обязан был бы сказать, сколько, по его оценкам, следовало бы ежегодно вкладывать в сельское хозяйство. Он должен был бы, например, упомянуть, что в 1986 г. только государственные бюджетные дотации сельскому хозяйству составили в США 74 млрд долларов[37]. К тому же утверждение о «нулевом приросте чистой продукции сельского хозяйства за десять лет» ложно. Чистая продукция сельского хозяйства СССР в 1985 г. составила 120 % от продукции 1975 г. (в ценах 1983 г.).
Грубое нарушение логики стало обычным делом. Вот что сказал академик А.Г. Аганбегян, выступая в Новосибирском государственном университете 1 декабря 2003 г.: «Рынок – это система, где производится то, что может быть оплачено со стороны потребителей. В плановом хозяйстве производилось много продукции, которая не была востребована. Например, мы производили в 7 раз больше тракторов, чем США… Когда перешли к рынку, цена на тракторы резко выросла… в результате производство тракторов сократилось примерно в 20 раз. Такие примеры можно привести и по грузовикам, и по бульдозерам, и по железнодорожным вагонам, и по станкам, и по многому другому. Если столько продукции не нужно, то и выплавлять 146 млн т стали бессмысленно – с падением платежеспособного спроса производство стали сократилось в 3 раза.
Сказанное относится и к зерну. Наша страна производила 120 млн т зерна и еще докупала. Этого не хватало, считалось, что для скота надо больше кормов… С переходом к рынку, когда за зерно стали спрашивать реальные деньги, выяснилось, что его столько не нужно. В прошлом году урожай был 84,5 млн т зерна. Это бедствие – на него резко упала цена, вывезено на экспорт 17 млн т и еще 10 млн т остались невостребованными.
Поэтому переход к рынку – крайне болезненная вещь, связанная с огромным сокращением производства» [148].
Здесь разумные привычные понятия вывернуты наизнанку, так что все рассуждение перемещается в какое-то зазеркалье. Почему же тракторы, вагоны, грузовики и зерно были в СССР «невостребованы»? Ведь ими пользовались, их не хватало, экономику требовали перестроить именно для того, чтобы всех этих вещей