Капитализм отживет свой век и уступит место строю, который благодаря общественной собственности на средства производства может не только существовать в отсутствие прибыли, но и мириться с убытками… После 2010 г. вообще начнется длительный спад. Выпуск мировой продукции на душу населения прекратит рост на пороге следующего столетия и затем упадет до уровня 1980 года…
Авторы и инициаторы перестройки в социалистических странах, желая поправить просчеты предшествующих поколений, не нашли ничего лучшего, как немедленно демонтировать систему централизованного планирования и управления экономикой и взамен ее внедрить рыночные отношения. В качестве основного средства достижения этой цели они избрали упразднение государственной собственности на средства производства и насаждение частной собственности.
За легкомыслие нам пришлось заплатить исключительно высокую цену. Так, республики бывшего Советского Союза поплатились таким развалом экономики, какого они не знали даже во времена самой разрушительной войны…
При сложившихся условиях поспешный отказ от планирования и “введение” рынка в республиках бывшего Советского Союза едва ли помогут экономике выйти из кризисного состояния. Скорее всего, здесь отказ от планирования и “введение” рынка приведут к усилению беспорядка и хаоса, который уже не удастся устранить никакими командами из центра. Из всего сказанного выше напрашивается вывод о том, что избранное направление перестройки, выразившееся на практике только в устранении командно-административной системы экономического управления, оказалось ошибочным и вредным. Перестройка разрушила сложившуюся внеэкономическую систему хозяйственной мотивации, дисциплины и ответственности, не создав ничего взамен.
Есть немало оснований полагать, что в данном случае выйти из оцепенения нам удастся только в эпоху грядущего господства общественной собственности, когда глобальный закон стоимости перестанет быть регулятором производства. Конечно, если бы система централизованного планирования и управления экономикой не была бы столь опрометчиво упразднена, то социалистическая экономика могла бы существовать и далее. Хоть она и не выдерживала бы сравнения с капиталистической экономикой по эффективности и качеству продукции, но могла бы обеспечить сносную жизнь сотням миллионов человек. Тем более что у социалистической экономики оставались немалые резервы для совершенствования» [197].
Эти предупреждения сообщество обществоведов игнорировало.
Надо подчеркнуть, что выбор американской модели для России касался не только экономической политики – доктрина реформы исходила из идеи трансплантации практически всех институтов Запада. Советник Ельцина философ А.И. Ракитов требовал «новой цивилизации, новой общественной организации, а следовательно, и радикальных изменений в ядре нашей культуры» [198]. Как могли этому аплодировать деятели науки и культуры?! Как они представляли себе замену сложившейся в России цивилизации на какую-то «новую цивилизацию»? Что такое «радикальные изменения в ядре нашей культуры»? Это конструирование принципиально иной культуры – национальная катастрофа. Как могла это благосклонно принять наша гуманитарная интеллигенция?!
Это самоотречение части интеллектуальной элиты от отечественной культуры казалось необъяснимым, даже если рассуждать с позиции интересов либеральных реформаторов. Ведь непритязательность и навыки взаимопомощи, сохранившиеся в культуре большинства населения России, могли бы быть очень важным ресурсом реформы. Если бы эти ценности не были репрессированы в 1990-е гг., не возникло бы столько разломов и конфликтов. А ведь и на Западе эти ценности многие считали сокровищем русской культуры!
Генрих Бёлль в предисловии к 3-му изданию книги В. Шубарта «Европа и душа Востока» (1979) пишет: «Шубарт пишет, что в России никогда не было глубоко укорененного чувства частной собственности и той целостной буржуазности, которая ее обожествляет. …Сегодня уместно, однако, спросить, не развилось ли в коммунистической России, несмотря на марксистскую идеологию, а может быть, как раз благодаря ей, именно это чувство, не возник ли, так сказать, за спиной марксизма со всей его “западностью” этот нежелательный элемент вестернизации, имеющий непоправимые последствия для предполагаемой Шубартом в русских “способности к братству”» [199].
К. Леви-Стросс, изучавший контакты Запада с иными культурами, писал: «Тpудно пpедставить себе, как одна цивилизация могла бы воспользоваться обpазом жизни дpугой, кpоме как отказаться быть самой собою. На деле попытки такого пеpеустpойства могут повести лишь к двум pезультатам: либо дезоpганизация и кpах одной системы – или оpигинальный синтез, котоpый ведет, однако, к возникновению тpетьей системы, не сводимой к двум дpугим» [200, с. 335].
Такой синтез мы видели и в России (СССР), и в Японии, и в Китае. Такую дезоpганизацию и кpах мы видим сегодня в РФ. Более того, российские обществоведы не могли не знать, что западный капитализм погружался в глубокий экзистенциальный кризис, и для России попытка трансформировать ее культуру по канонам США вызвала бы тяжелые болезни. Предупреждений с Запада было достаточно. Хайдеггер писал в своем знаменитом очерке: «Нигилизм, если мыслить его по сущности, – это, скорее, основополагающее движение в историческом совершении Запада. И такова глубина этого движения, что его раскрытие может лишь повести к мировым катастрофам. Нигилизм – это всемирно-историческое движение тех народов Земли, которые вовлечены в сферу влияния Нового времени… Нигилизм как фундаментальный процесс западной истории вместе с тем и прежде всего есть закономерность этой истории» [201].
Хайдеггеp усугубляет понятие нигилизма: это не пpосто константа Запада, это активный пpинцип, котоpый непpеpывно атакует Запад, «падает» на него. Это – послание Западу. Хайдеггеp не указывает путей выхода, и вывод его пессимистичен: Запад – мышеловка, в котоpой пpоизошла полная утpата смысла бытия. И мышеловка такого типа, что из нее невозможно выpваться, она пpи этом вывоpачивается наизнанку, и ты вновь оказываешься внутpи.
Как можно было толкнуть Россию в систему бытия, которая переживает такой кризис, и он уже представлен анализом западных мыслителей! Это было не нужно ни России, ни Западу.
Евроцентризм: ложный образ Запада
Россия, как и другие незападные культуры, в ходе модернизации переносит на свою почву многие модели и институты Запада. Иногда такая трансплантация бывает неудачной, приходится нести издержки, вносить коррекции. Масштабы подобных трансплантаций различны в разных политических и культурных доктринах: «западники» пытаются убедить власть и общество проводить быстрые и глубокие реформы посредством переноса западных моделей, «почвенники» призывают к осторожности, постепенной адаптации общества и отвергают реформы с применением «шоковой терапии».
Во время перестройки верх взяла часть интеллектуальной элиты, авторитетные представители которой называли себя «западниками». Это название было принято массовым сознанием. Но, строго говоря, под маской западничества скрывался евроцентризм – особая идеология Запада, возникшая вместе с капитализмом в недрах протестантского мироощущения. Это идеология, претендующая на универсализм и утверждающая, что все народы и все культуры проходят один и тот же путь и отличаются друг от друга лишь стадией развития. Евроцентризм, получивший поддержку от дарвинизма, широко распространился в XIX в. Когда общество находится на распутье и определяет путь своего развития, политики, проникнутые идеологией евроцентризма, утверждают, что ответ на этот вопрос есть, его открыла Европа. Их лозунг: «Следуй за Западом – это лучший из миров».
Арабский экономист и социолог Самир Амин в своей книге «Евроцентризм как идеология: критический анализ» отмечает: «Либеральная утопия и ее чудодейственный рецепт (рынок + демократия) – это всего лишь набор бледных штампов в рамках господствующих на Западе взглядов. Их успех в средствах массовой информации сам по себе не придает им никакой научной ценности, а говорит лишь о глубине кризиса западной мысли» [202, с. 13].
Евроцентризм как идеология нивелирования культурных различий опирался на механицизм Просвещения. Но эта картина мира ведет в тупик – сложные системы устойчивы только при достаточном разнообразии их элементов и связей. Глобализация капитализма с его «железной пятой» привела к современному кризису индустриальной цивилизации.
Еще до распространения системного подхода в нынешней версии К. Леви-Стросс писал: «Нет, не может быть мировой цивилизации в том абсолютном смысле, который часто придается этому выражению, поскольку цивилизация предполагает сосуществование культур, которые обнаруживают огромное разнообразие; можно даже сказать, что цивилизация и заключается в этом сосуществовании. Мировая цивилизация не могла бы быть ничем иным, кроме как коалицией, в мировом масштабе, культур, каждая из которых сохраняла бы свою оригинальность… Священная обязанность человечества – охранять себя от слепого партикуляризма, склонного приписывать статус человечества одной расе, культуре или обществу и никогда не забывать, что никакая часть человечества не обладает формулами, приложимыми к целому, и что человечество, погруженное в единый образ жизни, немыслимо» [200, с. 338].
Леви-Стросс даже считал возможным противоядием против униформизации человечества «возникновение в мире антагонистических политических и социальных режимов; можно представить себе, что диверсификация, обновленная каждый раз в новом разрезе, позволит через изменяющиеся формы, которые никогда не перестанут удивлять человека, неопределенное время поддерживать то состояние равновесия, от которого зависит биологическое и культурное выживание человечества» [200, с. 338].
В советском, а затем в российском обществе возник ценностный раскол, который приобрел и форму идеологического раскола. Это фундаментальный факт, необходимый для понимания происходящих процессов. Здесь для нас важно следствие этого факта – деформация методологического аппарата расходящихся частей общности обществоведов. Прослойка «умеренных», которая хоть как-то соединяла эти части, быстро тает. Когнитивные противоречия углубляются, а социальная структура сообщества становится все более асимметричной. Доминирующая сейчас элитарная группа, в общем, приняла дискурс евроцентризма. К ней примкнула большая часть конформистов, которые «надели маски» – время такое. Значительная часть «безмолвствует», размышляя и обсуждая общественные проблемы в предельно узком кругу друзей.