этого наверняка не хотели, но к организации его приложили свой интеллект. Их когнитивная система не дала им увидеть, какую разрушительную программу они создавали. Немногие высказали, вскользь, свою горечь, но гораздо важнее, что до сих пор в сообществе обществоведов нет рефлексии – методологическая основа не изменилась.
В отношении раскрытия отечественного хозяйства иностранному капиталу мнения в обществе разошлись. Тех, кто предлагал привлечь его в СССР, в 1990 г. было в 5 раз больше среди интеллигентов, чем среди «массы». В исследовании ВЦИОМ выяснялось отношение разных групп населения к трем проектам реформы:
– поощрять частное предпринимательство;
– привлечь иностранный капитал;
– развивать кооперативы.
В скобках приведена доля поддержавших, соответственно этим трем проектам. Во всесоюзном опросе больше всего эти проекты нашли поддержку у технической интеллигенции, студентов и у кооператоров (20; 12 и 8 %). Отрицательное отношение ко всем трем проектам выразили военные и юристы, резко отрицательное – колхозники и сельские механизаторы, пенсионеры (3; 0 и 3 %). Отношение рабочих, независимо от квалификации, было умеренно отрицательным (10,8; 6,4 и 5,6 %) [193, с. 77–78].
Мы видим, что идею привлечь иностранный капитал поддержала очень небольшая доля граждан, в некоторых крупных социальных группах никто не поддержал[48]. Но даже в авангарде перестройки (интеллигенция, студенты и кооператоры) положительное отношение выразили только 12 %.
Трудно было ждать другого: взрослые еще помнили, какую роль сыграл иностранный капитал в России начала ХХ в., эта память в какой-то мере сохранилась и у молодежи. Тогда в России банки контролировались иностранным финансовым капиталом. Из 8 больших частных банков лишь один (Волжско-Вятский) мог считаться русским, но он был блокирован «семеркой», и капитал его рос медленно. Иностранцам принадлежали 34 % акционерного капитала банков. Через банки иностранный капитал установил контроль над промышленностью России. Она почти целиком принадлежала иностранцам, и большая часть дохода промышленности вывозилась.
В России перед Первой мировой войной промышленность почти целиком принадлежала иностранному капиталу. В 1910 г. в металлургии банки владели 88 % акций, 67 % из этой доли принадлежало парижскому консорциуму из трех французских банков. В паровозостроении 100 % акций были в собственности двух банковских групп – парижской и немецкой. В судостроении 96 % капитала принадлежало банкам, в том числе 77 % – парижским. В нефтяной промышленности 80 % капитала было в собственности у групп «Ойл», «Шелл» и «Нобель». В руках этих корпораций было 60 % всей добычи нефти в России и 3/4 ее торговли.
В дальнейшем захват российской промышленности и торговли иностранным капиталом не ослабевал, а усиливался. В 1912 г. у иностранцев было 70 % добычи угля в Донбассе, 90 % добычи всей платины, 90 % акций электрических и электротехнических предприятий, все трамвайные компании и т. д.
В 1906 г. государственные доходы России составили 2,03 млрд руб., а государственный долг – 7,68 млрд (3/4 – внешний долг). Дефицит госбюджета в России составлял почти 25 % доходов и покрывался займами.
Вот выдержка из письма синдика фондовых маклеров Парижа В. Вернейля В.Н. министру финансов Коковцову от 13 декабря 1906 г.: «Я предполагаю образовать здесь, с помощью друзей, разделяющих мой образ мыслей, мощную финансовую группу, которая была бы готова изучить существующие уже в России коммерческие и промышленные предприятия, способные, с помощью французских капиталов, к широкому развитию… Само собой разумеется, речь идет только о предприятиях, вполне солидных, на полном ходу и предоставляемых французской публике по ценам, которые позволяли бы широко вознаграждать капиталы, которые ими заинтересуются».
Из ответа В.Н. Коковцова от 21 декабря 1906 г.: «Я принимаю вашу мысль вполне и обещаю вам самую широкую поддержку, как и поддержку правительства… Я разделяю также вашу мысль присоединить к французским капиталам главнейшие русские банки».
К началу мировой войны такой уровень присутствия иностранного капитала уже лишал Россию и политической независимости. Вот выдержка из рапорта прокурора Харьковской судебной палаты на имя министра юстиции от 10 мая 1914 г. № 3942:
«В дополнение к рапорту от 25 апреля с.г. за № 3470 имею честь донести вашему высокопревосходительству, что в настоящее время продолжается осмотр документов, отобранных в правлении и харьковском отделении общества “Продуголь”, причем выясняется, между прочим, что это общество, являясь распорядительным органом синдиката каменноугольных предприятий Донецкого бассейна, находится в полном подчинении особой заграничной организации названных предприятий – парижскому комитету».
Далее в письме прокурора приводятся выдержки из документов, которые показывают, что парижский комитет диктует предприятиям объемы производства угля и цены, по которым уголь продается на российском рынке. К началу войны в России был искусственно организован «угольный голод» и повышены цены на уголь [226].
Во время войны частные банки в России резко разбогатели и усилились (при сильном ослаблении Госбанка – обеспечение золотом его кредитных билетов упало за годы войны в 10,5 раза). В 1917 г. банки занялись спекуляцией продовольствием, скупили и арендовали склады и взвинчивали цены. Таким образом, они стали большой политической силой.
В начале 1917 г. возникли перебои в снабжении хлебом Петрограда и ряда крупных городов. Вероятно, они были созданы искусственно, ибо запасы хлеба в России были даже избыточными. На заводах были случаи самоубийств на почве голода. Подвоз продуктов в Петроград в январе составил половину от минимальной потребности. Контроль иностранного капитала над продовольственными запасами позволил быстро активизировать Февральскую революцию.
Это – начало ХХ в. (выдержки из [226]). А сегодня быстрая интервенция иностранного капитала позволила за 5–7 лет произвести деиндустриализацию России, оставив ей «отверточное производство» и сделав ее зависимой от импортных поставок большинства промышленных товаров.
Вот выдержки из статьи В. Катасонова «Иностранный капитал – пятая колонна в холодной войне»:
«В декабре [2014 г.] американская фирма Abbott приобрела российскую фармацевтическую компанию “Верафарм”, производственные мощности которой находятся в Воронеже… На предприятии трудятся около 2 тысяч человек. Как сообщают СМИ, трудовой коллектив без излишнего шума присоединился к антироссийским санкциям, которые ввели против нашей страны власти США и представители Евросоюза. Работники “Верафарма” поставили свои подписи под так называемым “кодексом чести” компании…
Но самым интересным является пункт, который призывает не сотрудничать с российскими компаниями, попавшими под международные санкции. Список нежелательных фирм тоже прилагался. В нем – Сбербанк и другие крупнейшие российские банки, “Лукойл”, “Роснефть” и другие топливные компании, оборонные и авиастроительные предприятия – всего 27 пунктов.
После утечки информации американская компания заняла глухую оборону. Работников компании под угрозой увольнения заставили молчать и запретили общаться с журналистами на эту тему. Люди в своей собственной стране оказались запуганными, лишенными социальных прав и даже права голоса» [227].
Как мы к этому пришли? Идею «распродать государство» и раскрыть Россию иностранному капиталу пропагандировали популярные ученые, которых с энтузиазмом встречали на многочисленных собраниях научной интеллигенции. Например, Н.П. Шмелев сказал в интервью корреспонденту газеты: «Страна в тяжелейшем положении, и сегодня, пожалуй, не время обсуждать, почему мы в нем оказались… Продаваться должно все, что покупается. Не только потребительские изделия и строительные материалы, но и металл, грузовики, жилье, постройки и фермы – на селе, земля – в городе, в том числе иностранцам… Пора дать возможность купить клочок земли в городе каждому желающему» [228].
Действовала и тяжелая артиллерия – академик А.Н. Яковлев категорически поддержал идею «раскрыть» Россию иностранному капиталу: «Без того, чтобы иностранному капиталу дать гарантии свободных действий, ничего не получится. И надо, чтобы на рынок были немедленно брошены капиталы, земля, средства производства, жилье» («Поиск», 1992, № 7).
Экономисты настойчиво советовали совершить поворот России к «жизни в долг». Видный экономист Н.П. Шмелев, позже академик РАН, предлагал сделать большие внешние заимствования, а отдавать долги государственной собственностью. Он писал: «По-видимому, мы могли бы занять на мировых кредитных рынках в ближайшие годы несколько десятков миллиардов долларов и при этом остаться платежеспособными… Эти долгосрочные кредиты могли бы быть также (при должных усилиях с нашей стороны) в будущем превращены в акции и облигации совместных предприятий» [229].
Это называется капитализация долга – обмен внешнего долга на собственность со скидкой.
И Российская Федерация сразу стала втягиваться в долговую яму, брать займы «зависимого типа», но российскому обществу это представляли как «помощь Запада» или даже как иностранные инвестиции. Что особенно поражало в рассуждениях ведущих околовластных экономистов, так это замалчивание хорошо изученного опыта тех стран, у которых «ободрали» промышленные активы именно посредством кредитов иностранных банков.
Важным инструментом подчинения страны программе МВФ был внешний долг. Его навязывали, по выражению одного эксперта, «как ящик дарового виски алкоголику». Навязанные кредиты быстро и с лихвой возвращались, когда удавка затянута и у должников выворачивают карманы. Этим занимаются связки транснациональных банков (ТНБ) и корпораций (ТНК). В 1980-е гг. они дали в долг 49 млрд долл., а вышибли 242 млрд.
Вот небольшая книга, написанная по данным ООН специалистами ИМЭМО АН СССР: «Развивающиеся стpаны: в сетях финансовой зависимости» (1990). Наверняка и Н.П. Шмелев, и А.Н. Яковлев (директор ИМЭМО) знали, что было написано в этой книге. Прочитаем и мы короткие выдержки, собранные дословно в реферат (после 1991 г. таких книг почти никто не читает):