оскве. Мы купили этот завод за тысячную долю его действительной стоимости» («Голос Родины», 1995, № 22.). Скромничает этот «новый русский» – не за тысячную долю купил, а в сорок раз дешевле, заплатив (кому-то) за «Уралмаш» 1 миллион долларов – во много раз меньше годовой чистой прибыли. «Уралмаш» распродавали по кускам, на металлолом. Каха Бендукидзе отделался от остатков «Уралмаша» в 2007 г.
Вот что пишут о состоянии этого «завода заводов» сейчас: «20 лет назад на уралмашевском оборудовании добывали из недр три четверти российской железной руды и четыре пятых нефти, разливали две трети стали и выпускали все до одного железнодорожные рельсы. В войну отсюда выпустили 6 тысяч танков. При Брежневе на “Уралмаш” приходится львиная доля рынка паровых турбин и строительного оборудования, его продукция поставляется в 42 страны мира. К 2006 г. гигант ужался до группы станочных цехов со сборочной лентой и персоналом в 3 тыс. человек…
А когда гиганты сокращают объёмы производства, предприятия поменьше валятся по принципу домино. Например, остановка некоторых цехов “Уралмаша” уже вызвала закрытие “Завода бурового и металлургического оборудования”. А в Екатеринбурге ходят слухи, что к 2018 г. гигант вовсе закроется» [235].
В 1980-е гг. на «Уралмаше» работали 37 тыс. человек. Сейчас 3–4 тыс., текучесть персонала – 27 % в год. Руководство в Москве действует по принципу «есть заказ – наберем людей, закончился – уволим». А ведь речь идет о градообразующем предприятии: как пишут с завода, сегодня жизнь 260 тысяч человек связана с «Уралмашем».
Возникает вопрос: если эксперты и экономисты правительства и его чиновники приняли программу ликвидации тяжелого машиностроения, почему нигде это не обсуждается и не оглашается? А главное, такую операцию недопустимо пустить на самотек, не создав никаких структур, предотвращающих социальные бедствия, пусть локальные.
Подобное отношение к отечественной промышленности, к национальному достоянию России поразило специалистов во всем мире. В докладе американских экспертов, работавших в Российской Федерации, говорится: «Ни одна из революций не может похвастаться бережным и уважительным отношением к собственному прошлому, но самоотрицание, господствующее сейчас в России, не имеет исторических прецедентов. Равнодушно взирать на банкротство первоклассных предприятий и на упадок всемирно известных лабораторий – значит смириться с ужасным несчастьем» [76].
Наши обществоведы, которые проектировали реформы 1990-х гг., не считают себя обязанными объясниться и заняться проектированием новых социальных форм, смягчающих последствия их идей?
После ваучерной приватизации 1992–1994 гг. прошла еще более разрушительная кампания приватизации через залоговые аукционы (1995 г.). Эта программа создала особый («олигархический») уклад экономики и стала важным шагом в углублении коррупции властной верхушки и огосударствлении преступного мира.
Дж. Стиглиц писал об этой программе: «Наиболее вопиющим примером плохой приватизации является программа займов под залог акций. В 1995 г. правительство, вместо того чтобы занять необходимые ему средства в Центральном банке, обратилось к частным банкам. Многие из этих банков принадлежали друзьям членов правительства, которое выдавало им лицензии на право занятия банковским делом. В среде с очень слабым регулированием банков эти лицензии были фактически разрешением на эмиссию денег, чтобы давать их взаймы самим себе, или своим друзьям, или государству.
По условиям займов государство давало в залог акции своих предприятий. А потом вдруг – ах, какой сюрприз! – государство оказалось неплатежеспособным, и частные банки оказались собственниками этих предприятий путем операции, которая может рассматриваться как фиктивная продажа (хотя правительство осуществляло ее в замаскированном виде “аукционов”); в итоге несколько олигархов мгновенно стали миллиардерами. Эта приватизация была политически незаконной. И тот факт, что они не имели законных прав собственности, заставлял олигархов еще более поспешно выводить свои фонды за пределы страны, чтобы успеть до того, как придет к власти новое правительство, которое может попытаться оспорить приватизацию или подорвать их позиции» [73, с. 194].
Выведение фондов новых собственников за пределы страны производилось разными способами, но результатом становился рост доли иностранного капитала в российской промышленности. Во многих отраслях эта доля стала контролировать функционирование и развитие промышленности.
В.Ю. Катасонов пишет: «По данным Росстата, на начало 2012 года на долю иностранных компаний (компаний, где нерезиденты являются мажоритарными акционерами) приходилось 27 % общего объема уставных капиталов всех компаний российской экономики. Это в целом по экономике. Эта доля выше среднего показателя в таких секторах, как добыча полезных ископаемых (43,7 %), обрабатывающая промышленность (33,6 %), оптовая и розничная торговля (89,6 %)» [227].
Представляет такая открытость (тем более в момент кризиса) угрозу для российской экономики? Вот некоторые данные.
«На долю иностранных инвесторов приходится порядка 70 % торгующихся российских акций, подсчитали аналитики “Сбербанк CIB” Кингсмилл Бонд и Андрей Кузнецов в обзоре “Кто владеет российскими акциями”. Объем free float российских компаний они оценивают в 25 %, или порядка $213 млрд. Аналитики собрали данные о большей части этих активов – на $150 млрд. …Бумаги еще на $29 млрд принадлежат российским банкам, пенсионным фондам, страховщикам. …Треть активных инвесторов в России – фонды из США, еще треть – из континентальной Европы, и четверть – из Великобритании. …“Доля иностранцев на российском рынке акций – 70–80 %, и это соотношение давно не меняется, этот факт все [эмитенты и участники рынка] знают и, конечно, учитывают”, – говорит аналитик глобального инвестбанка. “Это [доля в 70 %] совпадает с нашими оценками”, – говорит старший трейдер “ВТБ капитала” Павел Зиновьев» [236].
Что значит, что 70–80 % акций российских предприятий переходят на бирже из рук в руки иностранных спекулянтов? Значит, что предприятия, которые находятся в России и на которых работают граждане России, в любой момент могут стать собственностью иностранного капитала. Здравый смысл и исторический опыт говорят, что это создает для России риск утратить и политический суверенитет, но элита наших обществоведов постоянно убеждает, что «все будет хорошо».
Однако вот статья А.П. Цыпина и В.А. Овсянникова, которая широко прошла по Интернету, но не вызвала никаких откликов экономистов – ни из либералов, ни патриотов. Не удалось найти и никаких опровержений, хотя прошел год. Вот несколько абзацев из этой статьи, соединенных в кратком изложении:
Целью настоящего исследования являлась оценка доли иностранного капитала в российской промышленности путём непосредственного вычисления доли каждого предприятия в производстве определённого вида промышленной продукции и доли иностранного капитала в структуре акционеров (для ОАО, ЗАО) и учредителей (для ООО) каждого из предприятий.
Весьма странно, что экономических оценок этого явления в научной литературе не производится, а имеющиеся данные отрывочны и беспорядочны (по многим видам экономической деятельности отсутствуют полностью). Стоит отметить, что официальная статистика в лице Росстата не предоставляет информации об удельном весе иностранного капитала в промышленности России.
В выборку вошли предприятия, играющие ключевую роль. Так как в целом они дают свыше 75 % от всего совокупного выпуска по промышленности (общего валового выпуска по видам C, D и E), считаем, что выборка является репрезентативной и выводы можно распространять на всю совокупность предприятий. Показатели характеризуют лишь точно подтверждённую долю иностранного капитала в промышленности и могут отличатся от фактических в сторону занижения.
В 2012 г., по сравнению с 2010 г., иностранное влияние увеличилось практически во всех видах производства, значительная доля иностранного капитала наблюдается в металлургии, железнодорожном и энергетическом машиностроении (данные в табл. 4) [237].
Какова же линия политики, которую разработали для администрации и ведомств эксперты-обществоведы? Эксперт МГИМО д.э.н. А. Михеев пишет, что, за исключением некоторых сырьевых компаний, естественных монополий и ряда стратегических организаций, «государство нацелилось на широкую распродажу госимущества, включая целые отрасли и виды деятельности: в последние годы проданы практически полностью рыбная отрасль, значительная часть морских торговых портов, перевозки грузов по железным дорогам; планируется дальнейшая продажа акций крупнейших аэропортов, авиакомпаний, компаний автодорожного строительства, агропромышленного комплекса и т. д.
Как показано в табл. 5, в ряде случаев доля государства в стратегических компаниях снижается с контрольной до миноритарной либо до нуля» [238] (см. табл. 5).
Здесь надо указать на фактор, который всегда замалчивают экономисты, которые дают публике разъяснения относительно рисков, сопровождающих вторжение иностранного капитала. Нам старательно внушают, что если государство или российские граждане в совокупности держат «контрольный пакет акций», то нечего беспокоиться. Все заучили магическое число «50 % + 1 акция». Дескать, пока России принадлежит большинство акций, завод – наш. Это иллюзия.
В действительности возможность управлять предприятием, тем более современным, со сложной технологией и каналами связи с наукой, информационной базой и рынками, определяется не только владением пакета «50 % + 1 акция».
Таблица 4. Доли иностранного капитала по основным подвидам деятельности, %
Таблица 5. Примеры снижения доли участия Российской Федерации в стратегических компаниях в период 2011–2016 гг.
Серым цветом выделены примеры состоявшихся в последние годы крупнейших сделок; не выделены цветом примеры сделок, предусмотренных до 2016 г. включительно действующим Прогнозным планом приватизации.