Утверждать, что в конце 2014 г. «самодостаточные» граждане составляли 44 % населения России, – это аутистическая греза. Об этом сказано в статье Е.Н. Даниловой: «Первая иллюзия состоит в твердом убеждении части правящей экономической элиты в успешности неолиберальной модели и способности рынка решить все социальные и экономические проблемы. Притом, что большинство правящей элиты живет за счет перераспределения государственного бюджета и поддержки государственных компаний, а рыночные условия и механизмы крайне неразвиты, догма “эффективности рынка” не подвергается сомнению и составляет основу целеполагающей риторики о реформах» [117].
Скорее всего, большинство элиты про себя уже и не верит в догму «эффективности рынка». Можно поверить, что ловкий вор, выпив, станет бахвалиться, что он «принимает ответственность за происходящее в жизни на себя», но и он знает, что не выживет без преступного мира, который служит ему квазигосударством – с его законами, нормами, общаком и пр. А уж предприниматель явно зависим от государства: от чиновников, от ГИБДД, от полицейского и доброго следователя.
Утверждение, что «общество в лице “самодостаточных” граждан обретает серьезную социальную опору», противоречит почти всему тому, что написано в журнале СОЦИС за годы реформ. Те, кто считают себя самодостаточными, – это как раз те, кто сумели прилепиться к государственному бюджету или к теневому предпринимательству (с взятками госаппарату). В них сильна вражда к государству, но не идейная, а шкурная. Не они тянут лямку устойчивого состояния и развития, а именно люди, понимающие значение взаимной зависимости общества и государства.
Часть социологов уже много лет представляет «самодостаточных» как особый социокультурный тип, обладающий предприимчивостью и инновационными навыками, в нем видят носителей духа модернизации. Однако это представление противоречит социологии. В статье М.К. Горшкова (2010 г.) сказано: «В стране сосуществуют группы, характеризующиеся как модернистским, так и традиционалистским мировоззрением и, как следствие, различающиеся взглядами на роль государства в экономической и социальной сферах, представлениями о желаемой модели развития страны и т. п. Полученные нами данные весьма красноречиво говорят о том, что за последние годы доля “модернистов” в российском обществе постепенно возрастала, что подтверждается, в частности, динамикой отношения россиян к частной собственности…
Принимая в расчет оценки массового сознания, можно сделать вывод, что основными силами, способными обеспечить прогрессивное развитие России, выступают рабочие и крестьяне (83 и 73 % опрошенных соответственно). И это позиция консенсусная для всех социально-профессиональных, возрастных и т. д. групп… Можно констатировать, что “модернисты” на две трети – представители так называемого среднего класса, в то время как традиционалисты – это в основном “социальные низы”, состоящие почти полностью из рабочих и пенсионеров. В то же время, как это ни парадоксально, именно последние в восприятии населения являются одновременно главной движущей силой прогрессивного развития нашей страны» [250].
В обзоре 2012 г. сказано непосредственно именно о «самодостаточных»: «Даже если предположить существование в нынешней России какой-то части предпринимательского сообщества, совершенно некриминализированного или, скажем более мягко, криминализированного в минимальной степени, то судьба его незавидна. Оно не может рассматриваться в качестве социального актора. Эта ответственная общественная роль в нынешних условиях ему не по силам. Настроенный на самостоятельность, т. е. проигнорировавший теневые (или полутеневые) структуры, предприниматель с того момента, как только его предприятие начинает эффективно работать, становится лакомой добычей для криминалитета, который рано или поздно овладеет его успешным бизнесом» [251].
Следующее утверждение доклада гласит: «Отличительными чертами “самодостаточных” россиян являются молодость, активность, деловая предприимчивость, материальная и социальная успешность.
Формально следуя принципу незыблемости морально-нравственных ценностей, “самодостаточные” россияне (как, впрочем, и многие “зависимые” от государства) исключают из их числа ценности общего блага, высшей идеи, приоритета общественного – в том случае, когда это препятствует достижению их личного блага. В такую, можно сказать, релятивистскую мировоззренческую концепцию вписывается доминанта свободы, понимаемой как возможность быть самому себе хозяином, доминирующая над пониманием свободы как совокупности политических прав и свобод.
Вместе с тем, будучи сфокусированными на собственной жизни и на достижении личного успеха, “самодостаточные” россияне несколько отчуждены от общественно-политической повестки, их меньше, чем остальных граждан, тревожат различные процессы и события, представляющие угрозу для страны… У данной группы есть особое мнение, касающееся отношений России и Запада, находящее подтверждение как в более высоких, по сравнению с “зависимыми” россиянами, установках на сотрудничество России с западными странами, так и в личных пожеланиях ездить за рубеж, прежде всего в Западную Европу, на отдых, учебу, работу» [248].
Нелогично ожидать «серьезную социальную опору» от такой общности. Эта общность не на высоте исторического вызова, перед которым оказалась Россия. Она воспринимается как явление преходящее и нежизнеспособное, явление смутного времени. О нем сказано: «Этот феномен недвусмыслен и известен всем. Он означает распад среднего класса, если он вообще когда-либо существовал. Поэтому упорство в поисках, анализе и препарировании среднего класса в России – не научный подход, а скорее вера в существование этого класса. Другими словами, российский средний класс – это миф» [252].
«Перетекание рынка в общество» – фундаментальная ошибка
В марте 1990 г. академик Т.И. Заславская представила в АН СССР программный доклад, который стал подведением итогов перестройки. Суть ее формулировалась так: «Переход от самого негуманного и антисоциалистического капитализма в мире к значительно более цивилизованному, гуманному и “социализированному” капитализму».
Так в 1987–1988 гг. была начата реализация стратегического проекта ликвидации экономической системы и общественного строя СССР. Разработка этого проекта велась долгое время. Чтобы описать стратегические доктрины и принципы главных акторов, которые действовали в тот период, эмпирического материала достаточно.
Хотя разработчиков доктрины консультировали в основном экономисты из англо-саксонской неолиберальной школы, в планы реформы не были заложены смягчающие социальный шок механизмы, которые были известны основоположникам классического английского либерализма. Об этом пишет в 2000 г. профессор Калифорнийского университета М. Буравой: «Если Англия реагировала на рынок активностью общества и регулятивными действиями государства, в России общество полностью отступило перед рынком к примитивным формам экономики. Государство же, не стремясь к синергии с обществом, связало себя с глобальной экономикой, с транснациональными потоками природных ресурсов, финансов, информации…
У Поланьи государство Англии представляет “коллективные интересы”, добиваясь баланса рынка и общества. В России государство похитила финансово-природно-ресурсно-медийная олигархия… Опыт Китая показывает, что государственный социализм может обеспечить основы расцвета рыночной экономики, развивая синергию государство – общество; для Поланьи это данное. Россия утратила такую возможность, став жертвой программы разрушения государственной экономики, как будто разрушение самодостаточно для генезиса нового» [253].
Из доктрины реформ выпала одна из важных функций, которые государственная власть должна выполнять при либерализации хозяйства. Эта функция в терминологии консерваторов-либералов формулируется так: не допустить «перетекания рыночной экономики в рыночное общество». Другими словами, в любой общественной системе, в том числе либеральной, есть интересы и ценности, бытование которых не должно регулироваться рынком. Один из зачинателей институциональной политической экономии Ален Кайе пишет: «Если бы не было Государства-Провидения, относительный социальный мир был бы сметен рыночной логикой абсолютно и незамедлительно» (см. [254]).
Как можно было профессорам и академикам не заметить этого предупреждения?
Но в России смысл и роль этой функции в ходе реформы игнорировались. Можно сказать, эта функция принципиально была исключена из доктрины реформы, как бы во исполнение постулата идейного основателя современного неолиберализма Ф. фон Хайека: «Всенародная солидарность со всеобъемлющим этическим кодексом или с единой системой ценностей, скрыто присутствующей в любом экономическом плане, – вещь неведомая в свободном обществе» [255].
Строго говоря, разработчики доктрины российской реформы отбросили даже базовую либеральную ценность – либерализм. Как выразился сам Адам Смит, либерализм отвергает «подлую максиму хозяев», которая гласит: «Все для нас и ничего для других». Можно ли было допустить «перетекать» этой максиме в общественные отношения России?
Эта проблема поднималась в самом начале реформы, но даже в академической среде не была обсуждена. А.С. Панарин пишет: «Самая большая тайна, ныне скрываемая от нас новой господствующей идеологией, состоит в том, что экономические отношения сами по себе не сплачивают людей» [256].
Значение барьера, препятствующего распространению в обществе «рыночного» мировоззрения, в главном растолковал уже Адам Смит. Он предупреждал об опасности трагического обеднения всей общественной жизни под воздействием рынка. Дж. Грей цитирует такое резюме этих рассуждений А. Смита: «Таковы недостатки духа коммерции. Умы людей сужаются и становятся более неспособными к возвышенным мыслям, образование записывается в разряд чего-то презренного или как минимум незначительного, а героический дух почти полностью сходит на нет. Исправление таких недостатков было бы целью, достойной самого серьезного внимания» [104, с. 194].