Наше сообщество обществоведов и гуманитариев на все это никак не реагировало, как будто это детские шалости. Почему? В этом не видят грозного симптома глубокой болезни культуры? Считают, что «все схвачено» и население с этим примирилось? Если так, то наше обществоведение и гуманитарные науки неадекватны более, чем казалось. Ведь этот провал в знании и предвидении, допущенный в начале реформ, необходимо заделывать, добром такие провалы не кончаются.
Ловушка для трудящихся
М. Вебер ввел в обиход понятие «историческая ловушка». Так он назвал состояние правящей верхушки царской России – систему ошибочных решений, которая преобразуется в цепочку порочных кругов, не поддающихся мягкому разрыву. Но в такие ловушки попадают не только правители и сообщество государственных чиновников, но и большие общности – целые народы и общества.
Такой ловушкой для советского народа и общества стала перестройка. В несколько ловушек, из которых не удалось выбраться, советское общество по частям заманивали и правители, и подчиненные им СМИ и номенклатура, и авторитетные обществоведы и элитарная гуманитарная и художественная интеллигенция.
Важный тезис в их интеллектуальной антисоветской операции состоял в том, что советская экономика невыгодна для трудящихся. Начиная с 1960-х гг. в нашей «полуподпольной» общественной мысли укрепилась, как нечто очевидное, идея, что государство эксплуатирует рабочих, изымая их прибавочный продукт. Отсюда вывод: сохранять советский строй – не в интересах рабочих. Этот строй – хуже «цивилизованного» капитализма. Эту мысль и стали интенсивно внушать самим рабочим.
Академик АН СССР и затем РАН, академик-секретарь отделения экономики РАН С.С. Шаталин так представлял отношение государства к рабочим в СССР: «Нужно снять абсолютно замшелый тезис об эксплуатации человека. Что лучше: эксплуатация человека человеком или сверхэксплуатация человека государством? Мы говорим об отчуждении человека от продукта труда. Но когда вы работаете на частного предпринимателя, вы практически не отчуждены от него. В нашем же государстве мы абсолютно отчуждены от продуктов труда» [269, с. 11][50].
Так же рассуждает член-корреспондент АН СССР, заместитель председателя Комитета Верховного Совета по экономической реформе П.Г. Бунич: «Почему же мы отбирали у работника стоимость его прибавочного продукта? Конечно, не Сталин, не Брежнев эксплуатировали. Ведь понятие “казна” было и раньше. Эксплуатировала не только частная собственность, но и казенная. Правда, нигде и никогда не было такой казенной собственности, чтобы она подчинила себе… всю страну. Это наше “достижение”. И мы не увидим здесь конкретного эксплуататора с алчной физиономией, с жадными и трясущимися руками. Все присваивает система в целом: она и проваливает, и пропивает. Она закладывает долгострои и грандиозные стройки века. Это те же египетские пирамиды. Они почти ничего не дали, кроме убытков и разорения. Это самый страшный эксплуататор – безликая и бездарная казенная система» [270, с. 286–287][51].
Странно было слышать такие рассуждения от экономистов высшего ранга. Что значит, что «в нашем государстве мы абсолютно отчуждены от продуктов труда»? В СССР мы были абсолютно отчуждены от электричества, а после приватизации Саяно-Шушенской ГЭС стали «практически не отчуждены от него»? Ведь это не просто идеологическая манипуляция, но и отход от норм логики. Но когда уважаемые ученые говорят людям, что им недоплачивают, эта заноза вызывает воспаление.
Сам академик С.С. Шаталин был видным экспертом при разработке программ экономического развития, принимал должности, ордена и Государственную премию – он нес свою долю ответственности за эти программы. Но сменилась политическая конъюнктура, и он так характеризует результаты своей работы: «Вся беда в том, что, как образно и точно сказал Николай Шмелев, в своей экономике мы построили сумасшедший дом и живем по законам сумасшедшего дома» [269, с. 8]. Но если руководитель интеллектуального сообщества признает, что они в экономике «построили сумасшедший дом», как можно уйти от объяснений, от анализа ошибок. Но ничего этого не было, а были новые очень сомнительные программы и новые высокие назначения. Вся система рассуждений и действий подобных академиков – существенный фактор системного кризиса России. В этой идеологической работе активисты из видных ученых совершили важные ошибки или подлоги.
Как главный источник страданий советского человека в среде интеллектуалов было взято отчуждение от собственности и власти, якобы поскольку и то, и другое узурпировано номенклатурой. Каковы же были и остаются для обществоведов основания, чтобы сделать отчуждение чуть ли не главной категорией для квалификации общественного строя? Представление отчуждения как таинственной сущности (и даже субстанции), объясняющей природу советского строя, опирается на раннего Маркса, который выводил из этой сущности свою концепцию грубого (уравнительного, «казарменного») коммунизма. Обратимся к тем положениям К. Маркса, которые взяли за основу ведущие философы и социологи.
Вот эти положения из «Экономическо-философских рукописей 1844 г.»: «В чем же заключается отчуждение труда? Во-первых, в том, что труд является для рабочего чем-то внешним, не принадлежащим к его сущности; в том, что он в своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свои духовные силы. Поэтому рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя. У себя он тогда, когда он не работает; а когда он работает, он уже не у себя. В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это – принудительный труд…
Отчужденность труда ясно сказывается в том, что, как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы. Внешний труд, труд, в процессе которого человек себя отчуждает, есть принесение себя в жертву, самоистязание. И наконец, внешний характер труда проявляется для рабочего в том, что этот труд принадлежит не ему, а другому, и сам он в процессе труда принадлежит не себе, а другому… Деятельность рабочего не есть его самодеятельность. Она принадлежит другому, она есть утрата рабочим самого себя.
В результате получается такое положение, что человек (рабочий) чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций – при еде, питье, в половом акте, в лучшем случае еще расположась у себя в жилище, украшая себя и т. д., – а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным. То, что присуще животному, становится уделом человека, а человеческое превращается в то, что присуще животному» [271, с. 90–91].
Все это кажется плодом воображения молодого К. Маркса (а может, даже превращенной формой его воображения). Ну можно ли всерьез принимать утверждения, что когда рабочий, «расположась у себя в жилище», садится с семьей за стол или обнимает любимую («совершает половой акт»), он «выполняет свои животные функции»? Неужели российские обществоведы действительно включили эту гениальную схоластику в свою когнитивную систему?
Парадоксальны и политэкономические обоснования деградации рабочего, которую К. Маркс провидел под маской превращенных форм: «Согласно законам политической экономии, отчуждение рабочего в его предмете выражается в том, что чем больше рабочий производит, тем меньше он может потреблять; чем больше ценностей он создает, тем больше сам он обесценивается и лишается достоинства; чем лучше оформлен его продукт, тем более изуродован рабочий; чем культурнее созданная им вещь, тем более похож на варвара он сам; чем могущественнее труд, тем немощнее рабочий; чем замысловатее выполняемая им работа, тем большему умственному опустошению и тем большему закабалению природой подвергается сам рабочий» [271, с. 89].
К. Маркс подчеркивает, что отчуждение возникает не только в процессе производства, оно тотально, вплоть до самоотчуждения: «Мы рассмотрели акт отчуждения практической человеческой деятельности, труда. …Это отношение есть отношение рабочего к его собственной деятельности, как к чему-то чуждому, ему не принадлежащему. Деятельность выступает здесь как страдание, сила – как бессилие, зачатие – как оскопление, собственная физическая и духовная энергия рабочего, его личная жизнь (ибо что такое жизнь, если она не есть деятельность?) – как повернутая против него самого, от него не зависящая, ему не принадлежащая деятельность. Это есть самоотчуждение, тогда как выше речь шла об отчуждении вещи» [271, с. 93].
Деятельность выступает как страдание, сила – как бессилие, зачатие – как оскопление! И на этой основе строили доктрину разрушения жизнеустройства СССР!
Возможно также, что непосредственно идею использовать понятие отчуждения как средство подрыва легитимности СССР подал Троцкий[52].
Сам Горбачев использовал старый троцкистский тезис об «отчуждении» советского работника от собственности: «Массы народа, отчужденные от собственности, от власти, от самодеятельности и творчества, превращались в пассивных исполнителей приказов сверху. Эти приказы могли носить разный характер: план, решение совета, указание райкома и так далее – это не меняет сути дела. Все определялось сверху, а человеку отводилась роль пассивного винтика в этой страшной машине» [41, с. 188].
Поток странных суждений об отчуждении хлынул, как «политграмота». Один демократически настроенный социолог с удивлением писал в 1992 г.: «Начиная с горбачевского призыва строить социализм “с человеческим лицом”, “отчуждение” стало входить в отечественный лексикон борьбы за лучшую советскую жизнь. Громом среди ясного неба прозвучали возгласы покончить с отчуждением, порожденным казарменным, тоталитарно-бюрократическим социализмом… Появились статьи, брошюрки, в которых с усердием, с обилием цитат разъяснялось, что бюрократия – враг народа, а разгадка ее тайны – в отчуждении власти от простых людей, от народа, что общественная собственность – ничейная, собственность без хозяина, т. е. не принадлежит народу. Были и научные дискуссии, и постоянные семинары, даже провели конкурс на лучшую работу по проблеме отчуждения, а победители получили премии. Короче, колесо попало в наезженную колею – интеллектуалы засучили рукава, философы – в первую очередь.