Крымов едет в Петроград только с одним адъютантом. 31 августа его принимает Керенский, происходит разговор при закрытых дверях. Те, кто стоял под дверью, говорят, что разговор был на очень высоких тонах и Крымов просто кричал на Керенского. Но факт остаётся фактом. Он выходит потом из кабинета Керенского в одну из пустых комнат Зимнего дворца и стреляет себе в грудь из пистолета. В тяжёлом состоянии его отвозят в военный госпиталь, а там фельдшеры глумятся над ним и отказываются его перевязывать как контрреволюционера. И через несколько часов он умирает.
Керенский вдове Крымова разрешает похоронить тело мужа только ночью и так, чтобы при отпевании было не более девяти человек, включая духовенство. Он боится демонстрации.
После самоубийства Крымова Керенский посылает комиссаров в Могилёв и говорит Корнилову: «Если вы будете продолжать, то будет гражданская война. Вы видите, как народ настроен против вас. Если вы пошлёте какие-то офицерские части, народ будет воевать с ними. Солдаты будут воевать. Прольётся много русской крови. Вам надо сдаться на милость победителя».
В Могилёве происходит очень тяжёлая сцена. Командир корниловских ударных батальонов полковник Неженцев говорит: «За вами, Лавр Георгиевич, мы пойдём куда угодно, все до одного ляжем, но порядок восстановим». Но Корнилов не может принять это решение, он не может развязать гражданскую войну в России. Он убедился, что его не поддерживает Петроград, не поддерживает Керенский, не поддерживает народ. Да, поддерживают Рябушинский, Третьяковы, но, как говорится, это не герои его романа, он не за них готов умирать. И он соглашается сдать главнокомандование, но кому? Никто из старых генералов не соглашается принять его из рук Корнилова – Корнилов слишком уважаем в генералитете. Наконец, старый генерал М. В. Алексеев, начальник штаба у Государя, соглашается, как он потом объяснял, чтобы спасти своих сподвижников, участвовавших в Корниловском выступлении, – генералов Корнилова, Лукомского, Романовского и иных. Принимая, как он сам говорил, позор на свою седую голову, генерал Алексеев арестовывает их 1 сентября и заключает в монастыре города Быхова, расположенного в полусотне вёрст от Могилёва. Ещё до этого, 29 августа, были арестованы генералы – сподвижники Корнилова на Юго-Западном фронте Деникин, Марков, Орлов, Эрдели и помещены в тюрьму города Бердичева.
Керенский теперь сам объявил себя Верховным главнокомандующим, но начальником штаба у него соглашается быть генерал Алексеев. Корнилов и все его сторонники арестованы и 4 сентября переправлены в тюрьму в городе Быхове.
31 августа Петроградский совет, уже полностью большевизированный, берёт курс на захват власти, на вооружённое восстание. 5 сентября такое же решение принимает Московский совет, в котором теперь большевики занимают половину мест. А ещё в июне в Московском совете они занимали 19 % мест. Красная рабочая гвардия, как и солдаты, вооружена. 4 сентября Керенский подписывает приказ об освобождении Троцкого и всех сидящих в тюрьме «Кресты» большевиков. Все они выходят на свободу. Полковник Самарин тут же получает погоны генерал-майора и отправляется начальником Иркутского военного округа, подальше. Корниловское выступление завершено.
Чтобы себе представить отношение к Корнилову и вообще к этому выступлению народа, обывателей, я приведу кусочек из воспоминаний Антона Ивановича Деникина «Очерки русской смуты». Деникин, главнокомандующий армиями Западного фронта, одним из первых встал на сторону Корнилова и поддержал его. И поэтому тоже оказался в тюрьме. Он описывает, как вели «мятежников» 27 сентября из бердичевской тюрьмы на вокзал. Бердичев – небольшой городок, глубочайшая провинция – не Петроград, не Москва. Арестованных охраняла – причём не для того, чтобы они не сбежали, а чтобы их не растерзала толпа, – цепочка юнкеров. Вот что пишет Деникин: «Толпа неистовствовала. Мы – семь человек, окружённые кучкой юнкеров… вошли в тесный коридор среди живого человеческого моря, сдавившего нас со всех сторон… Надвигалась ночь. И в её жуткой тьме, прорезываемой иногда лучами прожектора с броневика, двигалась обезумевшая толпа: она росла и катилась, как горящая лавина. Воздух наполнял оглушительный рев, истерические крики и смрадные ругательства… Юнкера, славные юноши, сдавленные со всех сторон, своею грудью отстраняют напирающую толпу, сбивающую их жидкую цепь. Проходя по лужам, оставшимся от вчерашнего дождя, солдаты набирали полные горсти грязи и ею забрасывали нас. Лицо, глаза, уши заволокло зловонной липкой жижицей. Посыпались булыжники. Бедному калеке, генералу Орлову, разбили сильно лицо, получил удар Эрдели, и я – в спину и в голову… Толпа растёт. Балконы домов полны любопытными, женщины машут платками. Слышатся сверху весёлые гортанные голоса: „Да здравствует свобода!"»[31]
Это отношение в городе Бердичеве местных обывателей и рабочих к Корниловскому выступлению. Такова реальность. Через два месяца – Октябрьский переворот. Упущен последний шанс. А был ли он? Об этом до сих пор размышляют историки.
Представим себе на минуту, что Керенский оказался бы честным человеком и не стал бы разыгрывать с Корниловым эту глупую инсценировку, а действительно поддержал бы Корнилова, действительно организовал триумвират какой-то, поехал бы в Ставку. Корнилов бы его пальцем не тронул – это очевидно – и Савинкова, не такой он был человек. Войска были бы направлены в Петроград по приказу Главнокомандующего Корнилова, министра-председателя Керенского и военного министра Савинкова. Что бы произошло?
Большинство историков склоняются к тому, что произошло бы то же самое, что и под Павловском с 3-м корпусом генерала Крымова. Разагитированные большевиками войска отказались бы идти разгонять в Петрограде Советы. Конечно, есть маленький шанс, что Керенский бы сказал, что Советы – предатели и что он разрывает с Советами, обнародовал бы новые данные разведки о связях большевиков с немцами, и, возможно, это что-то изменило бы. Шансов на победу было больше, чем, скажем, в 1918 году, но их было всё равно мало. И их не использовали. Кто их не использовал? Министр-председатель Керенский.
Увы, на Керенском лежит вина не за то, что он погубил Россию – очень возможно, что он не мог её уже спасти, а за то, что он не попытался спасти Россию. Вот также, дорогие друзья, и нам надо без надежды на победу делать всё возможное, чтобы спасти нашу любимую страну. У нас есть предшественники, которые показали свою беззаветную любовь к отечеству. Нам есть с кого брать пример.
Лекция 6. Всероссийское учредительное собрание 1917 года: подготовка, выборы и результаты
Среди тех, как их назвал Николай II, «бессмысленных мечтаний», которые обуревали русскую интеллигенцию в конце XIX – начале XX века, одним из властительнейших было мечтание об Учредительном собрании. Учредительное собрание – это не просто парламент. Учредительное собрание – это то, что должно было заново учредить Российское государство. По мнению значительной части образованного русского общества, не только разночинной интеллигенции, которая непонятно где трудилась или была третьим элементом, то есть людьми, которые по найму работали в земствах и городском самоуправлении – они были либеральны почти по определению, – кроме них, значительной части чиновничества, офицерства, даже священства абсолютистский строй России абсолютно не подходил для современного общества и государства. Они считали, что страна, в которой небольшая группа людей фактически на себя тратит большую часть национального дохода и при этом не позволяет людям изменить что-либо, потому что нет никаких механизмов учесть и осуществить волю людей, а тем более сделать эту волю властной, – такая страна организована неправильно. И это не потому, что люди, думавшие так, были противниками монархии. Люди, как всегда, просто хотели, что совершенно естественно, лучше жить. Хотят лучше жить и те, кто живёт плохо, но, как это ни парадоксально, а может, и совсем не парадоксально, и те, кто живёт хорошо, хотят жить ещё лучше. И, соответственно, одни не хотят делиться, а другие хотят делить. В ситуации, когда уничтожены возможности учитывать волю большинства граждан, большинство навязывает свою волю силой. Казалось бы, Российская Империя – страна, в которой это невозможно. Всё так организованно, всё так твёрдо стоит на каких-то самодержавных основаниях, народ-богоносец выдавал урядникам и жандармам народовольцев, когда они начали «ходить в народ» и рассказывать о том, что всё надо менять.
Казалось, большинство людей вполне довольны существующим порядком, чиновники выслуживают чины по Табели о рангах, военные получают новые звания и входят в капитулы новых орденов. Всё вроде бы очень хорошо, организованно и недвижно. Надежды на перемены нет. Многие эмигрируют, уезжают. Из-за границы порой, как тот же Струве или Плеханов, ведут слабую борьбу с режимом, печатают газеты, которые ввозятся в Россию и действительно многими читаются. Но что эти листки бумаги по сравнению с той реальной властью, которая есть у государства. Государь-Император и вся мощная властная система, которая создана достаточно умело, хотя и очень дозировано, но делится с обществом. Значительная часть богатства России всё же оседает в обществе, далеко не всё присваивается элитой. Но тем не менее имущественные различия, социальные различия колоссальны.
Абсолютистское государство не предполагает никакого изменения под воздействием общества, а только надежду на добрую волю царя. Но понятно, что царь, даже если он будет таким просвещённым и сердобольным, как Александр Павлович, всё равно не позволит серьёзные перемены провести, если они будут отвергаться тем слоем, на который он опирается в осуществлении власти.
Когда министр внутренних дел граф Дмитрий Андреевич Толстой предлагает, следуя идейному влиянию славянофилов, созвать совещательный земский собор, то тут же находится Константин Петрович Победоносцев, который говорит,