Читатель вспомнит, конечно же, и об их нежелании быть русскими, а быть русскими обезвреженными – со снятой боевой частью. И опять будет прав – недаром все в эти дни активно вспоминали именно советский высококлассный хоккей и «Красную Машину». А эти при любом русском успехе или победе тут же готовы втянуть голову в плечи, бегать и орать, чтобы не радовались громко. Потому, что успех – это повод для признания русских все еще достаточно опасными, а следовательно, нуждающимися в зачистке, а их – не справляющимися с заданной ролью. И это – тоже верно.
Но это еще не все.
Есть еще один пикантный нюанс.
Дело в том, что трупные черви вообще ненавидят любые признаки жизни. Все живое, румяное, гетеросексуальное, мускулистое с клюшкой или изящно женственное с гимнастической лентой, даже и не думающее разлагаться – абсолютно противоположно их комфортной среде обитания.
Не их эстетика.
Я сейчас поясню.
Помните, Сергей Ервандович Кургинян, чертя жуткие загогулины на белом листочке, рассказывал нам про класс-паразит, который никак не может закончить первичное накопление капитала?
Что это означает буквально для отдельно взятых людей? Что у нас есть некий тип человека, который живет и обогащается за счет разложения российского государства. И у этого человека есть своя мораль (которая по нашим меркам скорее антимораль), свое мировоззрение, весьма похожее на гностицизм, только в роли мерзкой материи, оковы которой надо сбросить, там «совок», а в роли гада-демиурга, создавшего все это неправильно – Сталин. Есть у этого типа людей и своя эстетика. Эта мораль, эта эстетика, это мировоззрение, искусство, которое он создает – есть воспевание так лакомой ему мертвечины, переставшей шевелиться и от этого ставшей средой еды, среды и комфорта.
Для него любые попытки окружающих начать жить, а не разлагаться – есть мерзкое неповиновение высшей воле, кукиш, направленный им в нос: «Ты добычи не добьешься…» Это – дискомфорт! Для могильного червя-трупоеда нет большей трагедии, чем узнать, что он поторопился с выводами и слухи о смерти страны и общества – несколько преувеличены. Естественно, успехи, победы, оптимизм и прочее подобное «сделано у нас» – для него омерзительны и нуждаются в немедленном затаптывании и заплевывании (пусть хотя бы и под видом оплакивания). Если могильный червь плачет над нашими победами, говоря что-то там о цене, о пенсионерах и прочем – нужно четко помнить: то, что он обильно проливает над нашими ранами, это не слезы. Это – слюна.
Самое ненавистное этому типу человекообразных организмов явление – это творчество.
Я не о креативности говорю. Креативность для зарабатывания денег – сколько угодно. Спортивные успехи, но только ради бабок – свой человек. Если кто-то ухитрился нарубить бабок методом нарубки икон – вообще прекрасно. Нарисовали дерьмом Джоконду – замечательно. Поставили «Сон в летнюю ночь» Шекспира, но с мастурбацией, гомосеками и мочеиспусканием – красота.
Проблема в том, что подлинные победы никогда ради денег не делаются. Ради денег могут достигаться временные успехи. А вот победы достигаются только желанием победы и любовью к своему спорту. Подлинные достижения в профессии получаются от радости творчества, а не от зарплаты. Зарплата – лишь дает возможность делать что-то. И все.
А такая победа, как у нашей сборной, не может быть производной от страсти к гонорарам. Гонорары будут – и это справедливо. Но суть не в них, а в том, что играть надо любить! Свое дело надо любить!
У Юрия Никулина была замечательная формула счастья: «Счастье – это, когда тебе утром очень хочется на работу, а вечером очень хочется домой». То есть – любимая работа + любимая семья.
Все большее количество людей, которых я знаю, все лучше понимают это на примере своей жизни.
Но в понимании трупоедов это счастье творчества и любовь к победе ради победы – извращение. Побед ради побед, ради друг друга в их мире – нет. Именно поэтому у них и возникают постоянно в голове призраки заградотрядов, стреляющих в спину наступающим. Все это: творчество, победы, «за други своя» – свойства жизни. А жизнь им непонятна и для них непригодна.
Вот деньги – деньги им понятны. Потому, что деньги – это то, во что превращается человеческая энергия, жизнь, творчество, если все это взять и омертвить, сплюснуть и нарезать. Деньги можно любить по-разному. Можно их любить за силу – считать количество нулей на счете, как будто сантиметром мерить себе бицепс или… ну, не бицепс. Можно любить деньги за то, что их можно тратить – кому на пирушку, кому – на подарок девушке, кому – на лекарства.
А можно их любить именно за то, что вот эта мертвая бумага и есть человеческие жизни, усилия, труд, творчество – в упокоенном, разложенном виде.
Можно смотреть на инженера-умницу, работающего в оборонном КБ за 15-20 тысяч и ощущать свое червиное превосходство на том основании, что за передачу, растлевающую детей этого инженера, тебе платят в двадцать раз больше. Юрист рейдеров получает еще больше. Топ-менеджер корпорации, заказавшей рейд, – еще больше. Червь торжествует над разлагающимся человеком!
Проблема всего этого порядка в том, что он организует круговорот несчастья, а каждый человек: во-первых, по природе – творец, во-вторых, ему свойственно любить, а в-третьих, он хочет быть счастлив.
Поэтому люди обязательно, несмотря ни на какой гипноз, снова начнут творить, любить и жить настоящей и полной жизнью. А следовательно – у них будет соответствующая им страна.
И всякий знак того, что жизнь куда-то возвращается, для червей – враждебен.
Потому что это значит, что где-то их время прошло.
О «врожденном генетическом неравенстве элит и народов». К откровению экс-вице-премьера России Коха
4 июня 2012
Есть такая наука – генетика. Приносит много пользы. С ее помощью создаются новые препараты и методики лечения болезней, выводятся новые сельскохозяйственные культуры.
Время от времени генетику пытаются применить в области политики.
Не избег этого соблазна и наш старый знакомый Альфред Рейнгольдович Кох. Между прочим, бывший вице-премьер нашей Родины.
На этот раз он с гордостью представил читающей публике свое предисловие к русскому изданию книги ныне известного немецкого политика Тило Саррацина «Германия: самоликвидация».
Прочитав это предисловие, я захотел обозначить некоторые важные, по моему мнению, нюансы восприятия действительности, резко различающие Альфреда Рейнгольдовича и ему подобных от нас.
Начнем с отношения к такому знаковому для современной европейской политической культуры понятию, как политкорректность.
Сейчас политкорректность превратилась в диктат слабого над сильным… Человек справедливо рассчитывает на их позитивную оценку обществом и на вполне материальные дивиденды от своих успехов. Но политкорректность культивирует в успешном человеке чувство вины и стыда, предлагая ему замысловатые софизмы типа бесконечной во времени исторической вины целых народов перед другими народами. И неважно, что, например, рабовладение в Америке было в 19-м веке, а нацизм в Германии – в первой половине 20-го. Неважно, что французский или британский колониализм скорее дал народам Африки и Азии импульс для социального прогресса, чем остановил его.
Мне, как и Альфреду Рейнгольдовичу, не нравится политкорректность. Разница в том, что политкорректность Альфреду Рейнгольдовичу не нравится потому, что связывает ему руки и язык, не давая ему желанной свободы называть тех, кого он считает низшими по отношению к себе, прямо в глаза низшими, и поступать по отношению к ним как к низшим, одаривая их «импульсами к социальному прогрессу», например в стиле французского или британского колониализма. Если вспомнить его поздравление российским женщинам к Восьмому марта – сразу станет понятно, о каком именно народе ведет речь уважаемый Альфред Рейнгольдович. Для него в политкорректности ненавистно то, что в ней еще осталось напоминающего совесть. Ему бы хотелось освободиться от этой химеры окончательно.
Нормальному же человеку политкорректность не нравится по совершенно другой причине. По причине того, что политкорректность – есть форма, сожравшая содержание и легализовавшая зло под брендом «варианта нормы». Когда бл**дство – вариант семейных ценностей, проституция – вариант бизнеса, зло – вариант добра, аморальность – вариант морали. И все эти варианты равны, и правда не имеет никаких преимуществ над неправдой.
Политкорректность более всего похожа на Пилата, говорящего Христу: «Что есть Истина?», при этом имея в виду, что никакой Истины нет потому, что кругом – одни «варианты истины», на проверку оказывающиеся удобными способами само– или просто – обмана.
Политкорректность – есть опустошенная оболочка, переварившая в себе сострадание к слабому, милосердие к несчастному и прощение к грешнику.
Когда мы начинаем говорить о таких вещах, как справедливость по отношению к народам, социальная справедливость, подобные Альфреду Рейнгольдовичу по понятной причине рано или поздно выруливают на генетику.
Сейчас я приведу довольно пространную цитату:
Рискуя навлечь на себя гнев общественности, повторю (вслед за Тило Саррацином) еще раз: люди не равны!
Они разные. И эта разность может лишь отчасти быть компенсирована упорством и воспитанием. Как ни грустно это констатировать, но часто люди не равны изначально, генетически. В таком заявлении есть некоторая обреченность.
Да – это неравенство фатально.
Но, тем не менее, это правда, и гораздо правильнее ее признать, чем строить общество, делая вид, что это не так.
Напрасно думать, что игнорирование генетического неравенства есть проявление гуманизма по отношению к слабым.
Что это некая невинная и простительная форма социального милосердия. Уверяю вас – это опасное заблуждение. Россия, более чем кто-либо, уже наступала на эти грабли. И пусть ее опыт будет серьезным предупреждением всем тем, кто считает, что генетически обусловленного интеллектуального неравенства не существует.