Стеснительные «европейцы» типа нашего любимого академика Юрия Пивоварова народ склонны оправдывать, входить в его тяжелое положение. И пропасть между ожидаемым поведением народа и свершившимся историческим фактом заполнять извинительными, с их точки зрения, мифами.
Например, в оборот вводится миф о том, что на самом деле народ не хотел воевать за советскую власть и усатого тирана, и именно этим объясняется отступление РККА в первый период войны и большое количество пленных. И только потом, когда Сталин создал штрафбаты и заградительные отряды, армию удалось заставить воевать.
Миф этот прекрасно опровергнут теми, кого трудно заподозрить в каких-либо симпатиях к советскому солдату – немецким генералитетом и рядовыми вермахта.
Поскольку каши маслом не испортишь, я приведу здесь цитату из книги «За что сражались советские люди» А. Дюкова с репликами немецких генералов:
«Уже сражения июня 1941 г. показали нам, что представляет собой новая советская армия, – вспоминал генерал Блюментрит, начальник штаба 4-й армии, наступавшей в Белоруссии. – Мы теряли в боях до пятидесяти процентов личного состава. Пограничники и женщины защищали старую крепость в Бресте свыше недели, сражаясь до последнего предела, несмотря на обстрел наших самых тяжелых орудий и бомбежек с воздуха. Наши войска скоро узнали, что значит сражаться против русских…»
На самом деле Брестская крепость держалась не «свыше недели», как пишет Блюментрит, а без малого месяц – до 20 июля, когда последний из ее защитников нацарапал на стене слова, ставшие символом героизма советских солдат летом сорок первого: «Погибаю, но не сдаюсь. Прощай, Родина!»
«Часто случалось, – рассказывал генерал фон Манштейн, командующий 56-м танковым корпусом, – что советские солдаты поднимали руки, чтобы показать, что они сдаются нам в плен, а после того как наши пехотинцы подходили к ним, они вновь прибегали к оружию; или раненый симулировал смерть, а потом с тыла стрелял в наших солдат».
«Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою, – не без удивления писал 24 июня в дневнике начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер. – Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен» Через пять дней Гальдер поправляет сам себя: это не отдельные случаи. «Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека… Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей и т. п. в плен сдаются немногие. Часть русских сражается, пока их не убьют, другие бегут, сбрасывают с себя форменное обмундирование и пытаются выйти из окружения под видом крестьян».
4 июля новая запись: «Бои с русскими носят исключительно упорный характер. Захвачено лишь незначительное количество пленных».
Через месяц боев Гальдер записывает окончательный и крайне неприятный для германского командования вывод, сделанный фельдмаршалом Браухичем: «Своеобразие страны и своеобразие характера русских придает кампании особую специфику. Первый серьезный противник».
Министр пропаганды Геббельс, перед началом вторжения считавший, что «большевизм рухнет как карточный домик», уже 2 июля записывает в дневнике: «На Восточном фронте: боевые действия продолжаются. Усиленное и отчаянное сопротивление противника… У противника много убитых, мало раненых и пленных… В общем, происходят очень тяжелые бои. О «прогулке» не может быть и речи. Красный режим мобилизовал народ. К этому прибавляется еще и баснословное упрямство русских. Наши солдаты еле справляются. Но до сих пор все идет по плану. Положение не критическое, но серьезное и требует всех усилий».
«Красная Армия 1941-1945 гг. была гораздо более сильным противником, чем царская армия, ибо она самоотверженно сражалась за идею, – подытоживал Блюментрит. – Это усиливало стойкость советских солдат. Дисциплина в Красной Армии также соблюдалась более четко, чем в царской армии. Они умеют защищаться и стоять насмерть. Попытки их одолеть стоят много крови».
Таким образом, гнусное соучастие советского народа в сопротивлении евроинтеграции можно считать доказанным. И то же самое можно сказать и о любом обсуждаемом периоде. В битве на Чудском озере участвовало не только регулярное войско, но и собранное ополчение. В войне 1812 года огромную роль сыграли действия партизан, в чем вы можете убедиться, прочитав воспоминания непосредственного участника событий – Дениса Васильевича Давыдова.
Иными словами – нельзя сказать, что народ имел какое-то другое мнение по поводу евроинтеграции и своего европейства, нежели власть.
И это в то время, когда французы действительно могли бы отменить крепостное право, немцы открывали на оккупированных территориях православные храмы, а Ливонский орден, безусловно, облагодетельствовал бы Новгород европейским правом, свободами и ценностями.
И тут на сцену выходит новая идеология. Я сейчас приведу слова одного из ее литературных родоначальников.
«В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с…»
Если вы полагает, что цитирование Смердякова – лицемерный прием и так нельзя, я вас разочарую.
Смердяков национал-демократами полностью реабилитирован идеологом национал-деморатов А. Широпаевым:
«…Мысль Смердякова по своей сути очень не глупа. «Совсем даже были бы другие порядки…» – а почему бы и нет? Взять хотя бы знаменитый «Кодекс Наполеона». Он сметал остатки феодализма и утверждал равенство всех перед законом, главенство права и принцип частной собственности. «Кодекс Наполеона» оказал огромное влияние на дальнейшее правовое становление всей Европы. Не стоит и говорить о том, насколько он отличался от порядков феодально-крепостнической России.
…Смердяков – вот самый интересный и непонятый брат Карамазов. И самый умный, самый глубокий, в чем-то наиболее близкий к народу. Он наиболее смело и интересно заявил тему о России. Независимо от воли автора, он взломал лед ментальных табу. Одной своей фразой он вышел за пределы сусальной «русскости», «православия», «родины», России. Он освободился от России как фетиша, взглянув на нее с точки зрения здравого смысла и нормальных человеческих интересов».
А русский народ упрямо и настойчиво отказывался от всех этих бонусов и шел на поводу у российских властей. Почему? Почему же русские действуют против своих интересов?
К этому вопросу всегда рано или поздно приходит любой последовательный «евроинтегратор».
И вариантов ответа тут не так уж чтобы и очень много.
В системе ценностей, где Европа – однозначное добро, а российская власть – однозначное зло, есть только один вариант, который позволяет и далее оставаться «европейцем»: признание русского народа испорченным.
Если вы желаете ознакомиться с наивысшими достижениями в этой области – рекомендую вам набрать в Гугле или Яндексе словосочетание «квадратный ватник». Автором сего креатива является Антон_Сусов – одновременно член партии «Яблоко» и «Национал-Демократической Партии».
Господин сей прекрасно иллюстрирует только что описанную мною тенденцию. Отказ русского народа от ценностей Европы объясняется тем, что русские – народ-дегенерат, народ-раб, искалеченный своей историей. Русскому народу в лицо бросают обвинение в том, что тот не в состоянии сделать выгодный для себя выбор, поскольку раб не умеет и не может выбирать. Сопротивление русских оккупации провозглашается не проявлением свободолюбия, а результатом покорности.
Травмирующим моментом может назначаться татаро-монгольское иго, советский период, правление Ивана Грозного, крепостное право, петровская вестернизация, – все что угодно. Плюс все это может быть объявлено причиной разом. То есть история русского народа – аномальна и нуждается в радикальном сломе: например, разделении русского народа на части и образовании новых наций – ингерманландцев, поморов, сибиряков, залешан и так далее. Эти нации смогут стать европейскими, в отличие от единой русской нации, которая европейской стать не может в силу своей ущербности и самодостаточности.
И вот здесь – внимание. Потому что мы подобрались к самому сердцу мифа о поврежденности русского народа.
Эта поврежденность, то есть неевропейскость, усугубляется тем, что эта поврежденность – неизлечиваемая. Поскольку народ отказывается принять лекарство – европейские ценности, – а принудить его нельзя. Следовательно, нужно радикально снизить эту сопротивляемость методом введения внешнего управления, оккупации. Или же просто уничтожить сам исторический субъект «русский народ», разделить его и переучредить во что-то иное, что способно к исправлению.
Здесь, простите, я вновь вынужден вернуться к персонажу Федора Михайловича Достоевского: «Все шельмы-с, но с тем, что тамошний в лакированных сапогах ходит, а наш подлец в своей нищете смердит и ничего в этом дурного не находит. Русский народ надо пороть-с…»
Вот это вот смердяковское бытовое «пороть-с» на самом деле, когда мы начинаем говорить о таких вещах, как история, и превращается в «разделение на несколько наций», то есть – подчинение русских, наказание русских, смирение русских. Русские должны признать, что такие же шельмы, как и все, и обуть лакированные сапоги. Вот в чем интерес: носить лакированные сапоги и перестать заботится о вопросах этики – «все шельмы».
Приписываемая русским рабская покорность, воспитанная ордынским игом, тираническим характером власти, крепостным правом и так далее, кстати, не выдерживает элементарной проверки фактами. Такими, как восстания Разина и Пугачева. Тем, что на большей части территории России и вовсе не было крепостного права. Тем, что казачество – совершенно вольное сословие, имеющее демократические институты управления – регулярно и абсолютно органично участвовало в национально-освободительном движении во время очередных попыток евроинтеграций.