Де́ло бы́ло в со́рок седьмо́м году́, вско́ре по́сле де́нежной рефо́рмы и отме́ны ка́рточек[240] на продово́льственные проду́кты.
Жила́-была́[241] молода́я ещё же́нщина Ли́за Берг, урождённая Пузанко́ва, пра́вда, не сто́лько она́ жила́, как и́менно что была́, и́бо в со́рок седьмо́м году́ посы́пались на неё вся́ческие несча́стья. Снача́ла тяжело́ заболе́ла мать: стару́шку хвати́л уда́р[242] и у неё отняло́сь всё, кро́ме её пога́ного языка́, так что Ли́зе пришло́сь уха́живать за ма́терью с утра́ до́ ночи, да ещё и слу́шать её упрёки.
Пото́м муж Ли́зы утону́л на Кля́зьминском водохрани́лище, где он рыба́чил по выходны́м, и констру́кторское бюро́ определи́ло его́ семье́ ма́ленькую пе́нсию; оно́ бы и ничего́, е́сли бы вско́ре не появи́лась одна́ неизве́стная бабёнка, кото́рая заяви́ла, бу́дто у неё име́ется от Ли́зиного супру́га ребёнок мужско́го по́ла, и Ли́за ста́ла отдава́ть ей полови́ну пе́нсии. Зате́м поко́йного му́жа за́дним число́м обвини́ли в шпиона́же на не́кое скандина́вское госуда́рство и пе́нсию отобра́ли; ме́жду про́чим, Ли́за счита́ла, что её муж был то́чно шпио́н, поско́льку ка́к-то во вре́мя убо́рки она́ нашла́ за тома́ми «Большо́й сове́тской энциклопе́дии» коро́бочку нимбута́ла заграни́чного произво́дства; по спра́вкам, кото́рые Ли́за осторо́жно навела́ в фабри́чной амбулато́рии, оди́ннадцати табле́ток э́того препара́та бы́ло доста́точно для того́, что́бы умертви́ть са́мого дю́жего[243] мужика́. Наконе́ц, в октябре́ со́рок седьмо́го го́да к ним в кварти́ру зале́зли во́ры и унесли́ всё, что то́лько мо́жно бы́ло унести́ через око́шко, включа́я до́чкин пи́сьменный стол и посте́льное бельё из-под парализо́ванной ма́тери, кото́рая при э́том руга́ла воро́в на чём свет стои́т.[244]
Верну́вшись в тот день с рабо́ты, Ли́за пе́рвым де́лом укры́ла мать свои́м демисезо́нным пальто́, а зате́м приняла́сь вари́ть ей пшённую ка́шу на молоке́. Проти́вным го́лосом шуме́л при́мус,[245] вдруг заболе́ло се́рдце, мать руга́ла её за то, что она́ не доду́малась поста́вить на о́кна но́вые шпингале́ты,[246] и в доверше́ние всего́ сбежа́ло из ко́вшика молоко́. Э́того Ли́за уже́ вы́нести не смогла́: она́ зашла́ за занаве́ску, где стоя́ла металли́ческая супру́жеская крова́ть, доста́ла из-под поду́шки коро́бочку нимбута́ла, проглоти́ла одну́ за друго́й оди́ннадцать табле́ток снотво́рного и легла́. Засыпа́я, она́ поду́мала о том, что е́сли никому́ не расска́зывать о несча́стьях со́рок седьмо́го го́да, то э́то уже́ бу́дут не то что́бы несча́стья, а как бы систе́ма жи́зни, и да́же немно́го пожале́ла о том, что наложи́ла на себя́ ру́ки.[247]
Проспала́ она́ почти́ су́тки, а когда́ просну́лась, услы́шала, как мать на чём свет стои́т руга́ет милиционе́ра Колпако́ва, – ви́димо, пока́ она́ спала́, он приходи́л расспра́шивать о кра́же. Ли́за вста́ла с посте́ли, причеса́лась, попра́вила на себе́ пла́тье и пошла́ дова́ривать ка́шу на молоке́.
Вопросы и задания
1.Какие несчастья посыпались на Лизу Берг в 1947 году?
2. Почему Лиза решилась на самоубийство?
3. Выступите в роли психоаналитика, к которому обратилась Лиза.
4
Пе́рвый секрета́рь Сара́товского обко́ма[248] Влади́мир Кузьми́ч Гу́сев ка́к-то реши́л привести́ в поря́док городски́е па́рки и, в ча́стности, парк и́мени 50-ле́тия Октября́. Э́то бы́ло своевре́менное реше́ние, поско́льку за полве́ка, проше́дшие со дня большеви́стского переворо́та, зелёное хозя́йство пришло́ в запусте́ние, наприме́р, в па́рке и́мени 50-ле́тия Октября́ каки́е дере́вья повы́рубили, каки́е засо́хли са́ми, мёртвые ржа́вые аттракцио́ны стоя́ли похо́жие на скеле́ты доистори́ческих я́щеров,[249] ле́тний теа́тр был за́нят под склад, и выпива́ть сюда́ приходи́л весь Железнодоро́жный райо́н, и молодёжь картёжничала в павильо́не для ти́хих игр.
Году́ не прошло́, как реши́тельно преобрази́лся[250] парк и́мени 50-ле́тия Октября́: асфа́льтовые доро́жки проложи́ли, ла́вочек понаста́вили, постро́или забега́ловку,[251] где подава́лись не сли́шком горячи́тельные напи́тки,[252] и да́же переки́нули мо́стик через руче́й.
Вот э́тот-то са́мый мо́стик кому́-то пришёлся не по душе́.[253] Ла́вочки уничтожа́ли всё же вы́борочно, и стёкла в забега́ловке би́ли не ка́ждый день, но мо́стик кто́-то уничтожа́л насто́йчиво, аккура́тно, то́чно на рабо́ту ходи́л. Пра́вда, нашёлся в Сара́тове челове́к, кото́рого, ви́димо, си́льно раздразни́ла[254] э́та разруши́тельная рабо́та, и он по со́бственной инициати́ве вся́кий раз чини́л мо́стик через руче́й. Ска́жем, кто́-то в понеде́льник слома́ет пери́ла, во вто́рник э́тот обще́ственник[255] но́вые сде́лает, в сре́ду кто́-то сни́мет места́ми насти́л,[256] в четве́рг он приде́лает недостаю́щие до́ски…
Пу́блику жи́во интересова́ла э́та таи́нственная ли́чность, лю́ди гада́ли, кто он, чем занима́ется в свобо́дное вре́мя и что ему́ да́лся[257] мо́стик через руче́й. Мно́гих, впро́чем, он раздража́л и, случа́лось, ему́ говори́л прохо́жий:
– Неуже́ли, мужи́к, тебе́ не поня́тно, что в одино́чку Росси́ю не почини́ть?!
Челове́к в отве́т:
– Да нет, мне про́сто занима́тельно, чья возьмёт.[258]
Вопросы и задания
1.Почему Владимир Кузьмич Гусев своевременно решил привести в порядок парк?
2. Какая ситуация сложилась вокруг мостика в парке?
3. Почему автор называет рассказанные истории «драгоценные черты»? Объясните название с точки зрения теории романтического материализма.
4. Дайте название каждой из истории.
5. Какую «систему жизни» вы представляете себе на основе этих фрагментов?
6. Придумайте и напишите историю, которая типична для жизни в вашей стране.
Н.Коняев. Асфальтовый мужик
1
Не́гра[259] зва́ли Фикре́. Днём он сиде́л на ле́кциях в институ́те, а по вечера́м надева́л бе́лую руба́шку и шёл танцева́ть в посо́льство. Фикре́ и в го́лову не приходи́ло, что мо́жно жить ка́к-то ина́че и́ли по кра́йней ме́ре не мечта́ть о тако́й жи́зни.
Он был о́чень дово́лен собо́й, и э́та жизнь продолжа́лась до того́ утра́, пока́ в газе́те не прочита́л он о переворо́те в свое́й стране́. Фикре́ попыта́лся дозвони́ться в посо́льство, но там телефо́н был за́нят, и, всё бо́лее чу́вствуя себя́ политэмигра́нтом, Фикре́ впервы́е не пошёл на ле́кции. Бесце́льно гуля́я по го́роду, он зашёл на вокза́л и, не ду́мая о том, что де́лает, сел в электри́чку…[260]
Стоя́л сентя́брь… По утра́м от воды́ поднима́лись пронзи́тельные, холо́дные тума́ны.
И когда́ Фикре́ сади́лся в электри́чку, и когда́ е́хал в ней, рассма́тривая пейза́ж за окно́м, – нет! – ничего́ не знал он о дереву́шке Пога́нкино,[261] кото́рую переименова́ли давны́м-давно́ в Комисса́рово[262]… и уж тем бо́лее не знал, что с утра́ во́зле кра́йнего до́ма, смотре́вшего о́кнами в осе́нний лес, ходи́ла стару́шка До́мна Заморо́дновна. Открыва́ла о́кна, топи́ла пе́чи, а пото́м, уста́в, се́ла на ла́вочке – вся чёрная, горба́тая, и, ка́шляя, уста́вилась[263] на доро́гу не по-стару́шечьи о́стрыми глаза́ми.
В ба́ре междунаро́дного аэропо́рта Орли́,[264] гля́дя на самолёты, Фикре́ расска́зывал, что в электри́чке тогда́ он не заду́мывался, куда́ и заче́м е́дет…
– Понима́ешь… – говори́л он. – Про́сто вдруг ста́ло пу́сто… Я ду́маю… Э́то пустота́ дви́гала тогда́ меня́. Вы понима́ете? Я пра́вильно говорю́ э́то по-ру́сски?
Но он говори́л э́то мно́гие го́ды спустя́,[265] а тогда́ электри́чка останови́лась, пассажи́ры подняли́сь и напра́вились к вы́ходу. Фикре́ то́же встал… Платфо́рма стоя́ла высоко́ над ме́стностью, по кото́рой текла́ у́зкая серебри́стая река́. Дул пронзи́тельный, холо́дный ве́тер. Платфо́рму окружа́ли кусты́, и среди́ них бежа́ла к реке́ тропи́нка.
Фикре́ пошёл к реке́, но она́ оказа́лась неожи́данно далеко́, и, когда́ Фикре́ подошёл к реке́, на́чал ка́пать ме́лкий дожди́шко.
Э́тот дождь проли́лся и над дереве́нькой Комисса́рово, и До́мна Заморо́дновна, уста́вив глаза́ в зе́млю, побрела́ по дереве́нской у́лице.
У небольшо́го до́мика её окли́кнула друга́я стару́шка.
– Чего́ тебе́ на́добно, Алексе́евна? – стро́го спроси́ла До́мна Заморо́дновна.
– Да ведь как же, – торопли́во заговори́ла стару́шка. – Ведь, ска́зывают, вы коне́ц све́та сего́дня устра́ивать бу́дете…
– Пусто́е говори́шь! – отре́зала До́мна Заморо́дновна и, не обора́чиваясь, пошла́ да́льше.
– Грех, грех э́то! – кри́кнула вслед старушо́нка. – Анти́христы[266] вы с ва́шим ба́тюшкой!
А Фикре́ тем вре́менем, ду́мая сократи́ть путь, потеря́л тропи́нку и шёл тепе́рь по мо́крой траве́. Сно́ва начали́сь куста́рники. Вско́ре вся оде́жда на нём промо́кла и покры́лась лесно́й гря́зью… Фикре́ потеря́лся и уже́ не наде́ялся найти́ не то́лько тропи́нку, но и ре́ку и тогда́-то уви́дел дома́.
Э́то был посёлок, он стоя́л на берегу́ реки́; сплатфо́рмы Фикре́, мо́жет быть, и ви́дел его́, но сейча́с не узна́л, не вспо́мнил. Он пошёл по бе́регу и во́зле при́стани, где же́нщина, наклони́вшись, стира́ла бельё, останови́лся. Фикре́ стал вспомина́ть каки́е-нибудь подходя́щие фра́зы, но в па́мяти мелька́ли то́лько слова́ из англо́-ру́сского разгово́рника: «У меня́ укра́ли чемода́н! Мили́ция! Как пройти́ в оте́ль? Скоре́е вези́те меня́ в оте́ль!» – и э́ти слова́ сюда́ не подходи́ли. Наконе́ц, Фикре́ сказа́л: «До́брая же́нщина! Где здесь доро́га до ста́нции?»
Же́нщина ме́дленно разогну́лась и, поверну́вшись к Фикре́, посмотре́ла на него́.
– Ой, голу́бчик! – певу́че сказа́ла она́.– Да ведь э́то далеко́…
– Да-ле-ко́? – переспроси́л Фикре́.
– Ой-ёй-ёй как далеко́,– подтверди́ла же́нщина. – Э́то на́до по у́лице до конца́ домо́в, там по́ле бу́дет. Так идти́ по по́лю до Воро́ньего ле́са, а да́льше вокру́г него́, а отту́да тропи́нкою и до ста́нции.
Фикре́ ма́ло что по́нял из э́той ре́чи.
– Туда́? – он махну́л руко́ю в сто́рону ле́са, на кото́рый осо́бенно ча́сто смотре́ла же́нщина.
– Мо́жно и туда́,– подтверди́ла же́нщина. – То́лько там лес, там воро́ны.[267]
– Туда́? Да? – сказа́л Фикре́, и из темноты́ его́ лица́ ослепи́тельно сверкну́ли зу́бы.
– А! – сказа́ла же́нщина. – Иди́ куда́ хо́чешь…
Она́ сно́ва наклони́лась к воде́.
Между те́м уже́ конча́лся недо́лгий осе́нний день, когда́ су́хонькая стару́шка зако́нчила обхо́д дереве́нских домо́в.
– Анти́христы-то… – говори́ла она́.– Слы́шали, чего́ взду́мали? Коне́ц све́та сего́дня мани́ть[268] бу́дут!
– Да ну…
– То́чно говорю́, то́чно… – горячи́лась старушо́нка. Внача́ле выть бу́дут, его́ звать, то́лько о́н-то не придёт к ним сам, а пошлёт мужика́ асфа́льтового. И уже́ и хозя́ин и́хний из го́роду прие́хал… Ой, ба́боньки, сего́дня кли́кать[269] бу́дут коне́ц све́та…
И, когда́ старушо́нка уходи́ла, ба́бы ещё до́лго не могли́ взя́ться за пре́рванные дела́, крести́лись на де́довские ико́ны и до́лго руга́ли секта́нтов.[270]
Но все э́ти волне́ния и слу́хи стороно́ю обходи́ли высо́кий дом До́мны Заморо́дновны. Там, в ко́мнате, у стола́ сиде́л чуть лысова́тый мужчи́на в дорого́м костю́ме и пил чай, перели́стывая каку́ю-то кни́жку. Кни́жку э́ту ему́ присла́ли бра́тья из Голла́ндии, напи́сана она́ была́ на англи́йском языке́ и представля́ла собо́ю ана́лиз разви́тия совреме́нного бапти́зма.[271]
Сама́ До́мна Заморо́дновна сиде́ла напро́тив своего́ городско́го бра́та и внима́тельно смотре́ла на него́. О́стрые глаза́ её различа́ли бу́ковки на обло́жке кни́ги. «Ишь ты, – уважи́тельно ду́мала она́,– по-гре́ческому небо́сь[272] пи́сано-то, а он и так зна́ет… Нет, далеко́ до него́ тепли́ценскому ба́тюшке,[273] тот и по-церко́вному-то пло́хо понима́ет».
Иногда́ До́мна Заморо́дновна повора́чивалась к окну́, погля́дывала на маши́ну бра́та.
«И маши́на-то у тепли́ценского ба́тюшки ху́же», – ду́мала До́мна Заморо́дновна.
– Ба́тюшка, – наконе́ц сказа́ла До́мна Заморо́дновна.
Гость отвлёкся от кни́ги.
– Сестра́! – сказа́л он. – Не зови́те вы меня́ так. У нас оди́н Оте́ц, а я вам про́сто брат…
– Ой-ой, – спохвати́лась До́мна Заморо́дновна, – я так э́то, так про́сто замечта́лась… Вот скажи́ мне, бра́тец… Чего́ сего́дня, опя́ть конца́ све́та ждать бу́дем?
Гость помо́рщился.
– Не так всё, сестра́,– встава́я, сказа́л он. – Не так…
И тут с ним случи́лась одна́ из са́мых блестя́щих ле́кций, кото́рые он когда́-либо чита́л. Лати́нские слова́ так и сы́пались у него́ с языка́, и До́мна Заморо́дновна жа́дно лови́ла их, наслажда́ясь их та́йной пре́лестью.
– Вот так, – сказа́л наконе́ц гость. – Поня́тно?
– Поня́тно, поня́тно, – закива́ла голово́й До́мна Заморо́дновна. – Зна́чит, бу́дет коне́ц све́та?
– Ах! – сказа́л брат и, что́бы перемени́ть разгово́р, спроси́л: – На́ши-то не собира́ются ещё?
– Как не собира́ются, – отве́тила обра́дованная До́мна Заморо́дновна. – К бра́ту Фили́ппу че́тверо прие́хали, у сестры́ Ани́сьи ещё дво́е останови́лись. Сестра́ Алекса́ндра дочере́й трои́х приведёт, брат Фёдор бу́дет…
Вопросы и задания
1.Куда случайно попал Фикре, когда узнал о перевороте в своей стране?
2. Какая проблема волновала жителей деревни, куда случайно попал Фикре?
3. Как Фикре узнал дорогу до станции? Понял ли он ответ женщины на пристани?
4. Что происходило и доме Домны Замородновны, пока Фикре искал дорогу к станции? Кто был её просвещённый гость? О чём они разговаривали?
5. Кратко опишите главных действующих лиц: 1) Фикре, 2) Домну Замородновну, 3) сухонькую старушонку, 4) руководителя общины баптистов.