(отрывок из романа)
Весёлый у́жин продолжа́лся. Маргари́те[169] никуда́ не хоте́лось уходи́ть, хотя́ и бы́ло, по её расчётам, уже́ по́здно. Су́дя по всему́, вре́мя подходи́ло к шести́ утра́. Маргари́та ро́бко сказа́ла:
– Пожа́луй, мне пора́… По́здно.
– Куда́ же вы спеши́те? – спроси́л Во́ланд ве́жливо, но сухова́то. Остальны́е промолча́ли.
– Да, пора́, – повтори́ла Маргари́та. Она́ подняла́сь из-за стола́.
– Благодарю́ вас, месси́р,[170] – чуть слы́шно сказа́ла Маргари́та и вопроси́тельно погляде́ла на Во́ланда. Тот в отве́т улыбну́лся ей ве́жливо и равноду́шно. Она́ почу́вствовала себя́ обма́нутой. Никако́й награ́ды за все её услу́ги на балу́ никто́, по-ви́димому, ей не собира́лся предлага́ть, как никто́ её и не уде́рживал. А между те́м ей соверше́нно я́сно бы́ло, что идти́ ей отсю́да бо́льше не́куда. Попроси́ть, что́ ли, само́й, как сове́товал Азазе́лло в Алекса́ндровском саду́? «Нет, ни за что», – сказа́ла она́ себе́.
– Всего́ хоро́шего, месси́р, – произнесла́ она вслух, а сама́ поду́мала: «То́лько бы вы́браться отсю́да, а там уж я дойду́ до реки́ и утоплю́сь».
– Ся́дьте-ка, – вдруг сказа́л Во́ланд. Маргари́та измени́лась в лице́ и се́ла. – Мо́жет быть, что́-нибудь хоти́те сказа́ть на проща́ние?
– Нет, ничего́, месси́р, – с го́рдостью отве́тила Маргари́та, – кро́ме того́, что е́сли я ещё нужна́ вам, то я гото́ва охо́тно испо́лнить всё, что вам бу́дет уго́дно. Я ничу́ть не уста́ла и о́чень весели́лась на балу́.
Маргари́та гляде́ла на Во́ланда, и глаза́ её наполня́лись слеза́ми.
– Ве́рно! Вы соверше́нно пра́вы! – стра́шно прокрича́л Во́ланд, – так и на́до! Никогда́ и ничего́ не проси́те! Никогда́ и ничего́, и в осо́бенности у тех, кто сильне́е вас. Са́ми предло́жат и са́ми всё даду́т! Сади́тесь, го́рдая же́нщина!
– Ита́к, Марго́, – продолжа́л Во́ланд, смягча́я свой го́лос, – чего́ вы хоти́те за то, что сего́дня вы бы́ли у меня́ хозя́йкой? Говори́те! И тепе́рь уж говори́те без стесне́ния: и́бо[171] предложи́л я.
Се́рдце Маргари́ты застуча́ло, она́ тяжело́ вздохну́ла, ста́ла сообража́ть что́-то.
– Ну, что же, смеле́е! – поощря́л Во́ланд, – буди́те свою́ фанта́зию! Ну-с?
Маргари́та уж хоте́ла вы́говорить пригото́вленные в душе́ слова́, как вдруг побледне́ла. «Фри́да! Фри́да! Фри́да! – прокрича́л ей в у́ши че́й-то моля́щий го́лос. – Меня́ зову́т Фри́да!»
И Маргари́та, спотыка́ясь на слова́х, заговори́ла:
– Так я, ста́ло быть, могу́ попроси́ть об одно́й ве́щи?
– Потре́бовать, потре́бовать, моя́ до́нна, – отвеча́л Во́ланд, понима́юще улыба́ясь, – потре́бовать одно́й ве́щи!
Ах, как отчётливо Во́ланд подчеркну́л, повторя́я слова́ само́й Маргари́ты, – «одно́й ве́щи»!
Маргари́та вздохну́ла ещё раз и сказа́ла:
– Я хочу́, что́бы Фри́де переста́ли подава́ть тот плато́к, кото́рым она́ удуши́ла своего́ ребёнка.
– Ввиду́ того́, – заговори́л Во́ланд, – что возмо́жность получе́ния ва́ми взя́тки[172] от э́той ду́ры Фри́ды соверше́нно, коне́чно, исключена́ – я уж не зна́ю, что и де́лать. Остаётся, пожа́луй, одно́ – заткну́ть все ще́ли мое́й спа́льни!
– Вы о чём говори́те, месси́р? – изуми́лась Маргари́та, вы́слушав э́ти действи́тельно непоня́тные слова́.
– Я о милосе́рдии говорю́, – объясни́л свои́ слова́ Во́ланд. – Иногда́ соверше́нно неожи́данно оно́ пролеза́ет в са́мые у́зенькие щёлки. Вы, су́дя по всему́, челове́к исключи́тельной доброты́? Высокомора́льный челове́к?
– Нет, – с си́лой отве́тила Маргари́та, – я зна́ю, что с ва́ми мо́жно разгова́ривать то́лько открове́нно, и открове́нно вам скажу́: я легкомы́сленный челове́к. Я попроси́ла вас за Фри́ду то́лько потому́, что неосторо́жно подала́ ей твёрдую наде́жду. Она ждёт, месси́р, она́ ве́рит. И е́сли она́ оста́нется обма́нутой, я не бу́ду име́ть поко́я всю жизнь. Ничего́ не поде́лаешь! Так уж вы́шло.
– А, – сказа́л Во́ланд, – э́то поня́тно.
– Так вы сде́лаете э́то? – ти́хо спроси́ла Маргари́та.
– Ни в ко́ем слу́чае, – отве́тил Во́ланд, – я э́того де́лать не бу́ду, а вы сде́лайте са́ми.
– А ра́зве по-мо́ему испо́лнится?
– Да де́лайте же, вот муче́ние, – пробормота́л Во́ланд.
– Фри́да! – пронзи́тельно кри́кнула Маргари́та.
Дверь распахну́лась, и растрёпанная, нага́я же́нщина вбежа́ла в ко́мнату и простёрла ру́ки к Маргари́те, а та сказа́ла вели́чественно:
– Тебя́ проща́ют. Не бу́дут бо́льше подава́ть плато́к.
Фри́да упа́ла на́ пол и простёрлась[173] кресто́м перед Маргари́той. Во́ланд махну́л руко́й, и Фри́да пропа́ла из глаз.
– Благодарю́ вас, проща́йте, – сказа́ла Маргари́та и подняла́сь.
– Ну что ж, – заговори́л Во́ланд, – не бу́дем нажива́ться на посту́пке непракти́чного челове́ка в пра́здничную ночь. Итак, э́то не в счёт, я ведь ничего́ не де́лал. Что вы хоти́те для себя́?
Наступи́ло молча́ние.
– Я хочу́, что́бы мне сейча́с же, сию́ секу́нду, верну́ли моего́ любо́вника, Ма́стера, – сказа́ла Маргари́та, и лицо́ её искази́лось су́дорогой.
Булгаков Михаил Афанасьевич (1891–1940) – автор романов о белогвардейском движении, о Мольере, сатирических острогротескных рассказов и повестей о России 30-х годов, драматург. Мастерски выразил трагический конфликт между художником-гуманистом и деспотическим строем.
Вопросы и задания
1. Что вы можете сказать о характере Маргариты? Почему свой единственный шанс вернуть Мастера она меняет на прощение для Фриды?
2. Как вы понимаете слова Воланда: «Никогда и ничего не просите… и в особенности у тех, кто сильнее вас»? Согласны ли вы с ним?
3. Каким вы представляете себе Воланда? Маргариту? Бал у Воланда?
4. В каких известных вам произведениях искусства рассказывается о встречах человека с дьяволом? Сравните их с данным фрагментом.
5. Какие литературные прототипы – символы женской любви и жертвенности – есть у Маргариты?
А. Тарковский. О киноискусстве
Иску́сство несёт в себе́ тоску́ по идеа́лу. Оно́ должно́ поселя́ть в челове́ке наде́жду и ве́ру. Да́же е́сли мир, о кото́ром расска́зывает худо́жник, не оставля́ет ме́ста для упова́ний.[174]
Что каса́ется сцена́рия «Ста́лкер», над кото́рым я сейча́с рабо́таю, то как раз он и даст мне наибо́льшую возмо́жность вы́разить не́что ва́жное, мо́жет быть, са́мое гла́вное для меня́.
Мы расска́жем в фи́льме об одно́й незако́нной экспеди́ции, возгла́вленной Ста́лкером и состоя́щей всего́ из двух челове́к – Профе́ссора и Писа́теля. Всё их путеше́ствие займёт лишь оди́н день, и, кро́ме Зо́ны, в нача́ле и в конце́ фи́льма зри́телю бу́дет предло́жено ещё то́лько два ме́ста де́йствия: ко́мната Ста́лкера, отку́да он у́тром уйдёт в опа́сное путеше́ствие, поссо́рившись с жено́й, не жела́вшей, что́бы муж рискова́л собо́й, и кафе́, куда́ возвраща́ются путеше́ственники в конце́ фи́льма и где их нахо́дит жена́ Ста́лкера. Так что в пе́рвой и после́дних сце́нах возни́кнет ещё оди́н, четвёртый персона́ж фи́льма.
Я выбра́сываю из сцена́рия всё, что мо́жно вы́бросить, и до ми́нимума свожу́ вне́шние эффекты́. Мне не хо́чется развлека́ть и́ли удивля́ть зри́теля неожи́данными сме́нами ме́ста де́йствия, геогра́фией происходя́щего, сюже́тной интри́гой. Фильм до́лжен быть просты́м, о́чень скро́мным по свое́й констру́кции. Мне в мое́й но́вой карти́не, повторя́ю, хо́чется сосредото́читься на гла́вном, тогда́-то и возни́кнет атмосфе́ра бо́лее акти́вная и эмоциона́льно зарази́тельная, чем э́то бы́ло до сих пор в мои́х фи́льмах.
Какова́ же гла́вная те́ма, кото́рая должна́ отчётливо прозвуча́ть в фи́льме? Э́то те́ма досто́инства челове́ка и те́ма челове́ка, страда́ющего от отсу́тствия со́бственного досто́инства. Де́ло в том, что когда́ на́ши геро́и отправля́ются в своё путеше́ствие, то они́ намерева́ются добра́ться до того́ ме́ста, где исполня́ются сокрове́нные[175] жела́ния. А пока́ они́ иду́т, они́ вспомина́ют исто́рию то ли реа́льного челове́ка по про́звищу Дикобра́з, то ли леге́нду о нём, вспомина́ют о том, как он шёл к заве́тному[176] ме́сту, что́бы попроси́ть здоро́вья своему́ сы́ну. И дошёл до него́. А когда́ верну́лся обра́тно, то обнару́жил, что сын его́ по-пре́жнему бо́лен, зато́ сам он стал несме́тно[177] бога́т. Зо́на реализо́вала его́ настоя́щее существо́, действи́тельное жела́ние. И Дикобра́з пове́сился.
В конце́ концо́в на́ши геро́и достига́ют це́ли. Но они́ дохо́дят до э́того ме́ста, так мно́го пережи́в и переосмы́слив в себе́, что не реша́ются к нему́ прибли́зиться. Они́ подняли́сь до осозна́ния той мы́сли, что нра́вственность их, скоре́е всего́, несоверше́нна. И ещё не нахо́дят в себе́ духо́вных сил, что́бы до конца́ пове́рить в сами́х себя́.
Так идёт до после́дней сце́ны, когда́ в кафе́, где они́ отдыха́ют по́сле путеше́ствия, появля́ется же́на Ста́лкера, уста́лая, мно́го пережи́вшая же́нщина. Её прихо́д ста́вит геро́ев фи́льма перед че́м-то но́вым, необъясни́мым и удиви́тельным. Им тру́дно поня́ть причи́ны, по кото́рым э́та же́нщина, бесконе́чно мно́го терпе́вшая от му́жа, роди́вшая от него́ больно́го ребёнка, продолжа́ет люби́ть его́ с той же беззаве́тностью,[178] с како́й она́ полюби́ла его́ в дни свое́й ю́ности. Её любо́вь, её пре́данность – э́то и есть то чу́до, кото́рое мо́жно противопоста́вить неве́рию, опустошённости, цини́зму, то есть всему́ тому́, чем жи́ли до сих пор геро́и фи́льма.
В «Ста́лкере» всё должно́ быть договорено́ до конца́: челове́ческая любо́вь и есть то чу́до, кото́рое спосо́бно противостоя́ть любо́му сухо́му теоретизи́рованию о безнадёжности ми́ра. Э́то чу́вство – на́ша