Перспективы большой войны
Регион ускоренными темпами движется к большой войне. Неизбежность ее обусловлена сочетанием факторов, главным из которых является состояние дел в Иране. После разгрома альянсом религиозных «неоконсерваторов» и силовиков «зеленого движения» – либералов и прагматиков, объединенных скандальными президентскими выборами лета 2009 г., в Иране началось напоминающее описанную Черчиллем советскую «борьбу бульдогов под ковром» противостояние президента, Махмуда Ахмади Нежада, и верховного аятоллы – рахбара Хаменеи. Симптомом его стало назначение президентом в сентябре 2010 г., вопреки воле рахбара, шести советников по внешней политике, отвечающих за Ближний Восток, Азию, Афганистан, Каспий, Африку и Латинскую Америку. Этот удар по главе МИД Ирана Манучеру Моттаки ослабил позиции Хаменеи и поддерживающих его соперников президента в консервативном лагере, в первую очередь спикера иранского парламента и экс-кандидата в президенты ИРИ Али Лариджани. Активная внешняя политика в «шиитском поясе», поддержка террористических движений в арабском мире и декларирующих необходимость противостояния Западу режимов за его пределами, гонка вооружений и конфликты с соседями в Персидском заливе, силовое противостояние с Израилем, экспансия во внешней торговле – следствие соревнования иранских властных элит за контроль над страной. Иранский национализм имеет все шансы на доминирование над идеологией исламской революции, лозунги которой он освоил, как это было в предшествующие эпохи с имперской великодержавностью, сменившей революционные идеи во Франции, Германии, России и Китае. Война – единственная возможная развязка иранского внутриполитического кризиса. Прямой конфликт с Израилем позволяет руководству ИРИ претендовать на статус лидера исламского мира, нейтрализуя враждебные ему арабские режимы за счет поддержки арабской улицы. По данным института Brookings, если в 2009 г. 29 % арабов Египта, Марокко, Ливана, Иордании, Саудовской Аравии и ОАЭ считали, что ядерное оружие Ирана позитивно скажется на обстановке на Ближнем Востоке, в 2010 г. это мнение разделяли 57 %.
Следствием освоения Ираном ядерных технологий стал эффект ближневосточного атомного домино. Десятилетия пассивного наблюдения стран региона за развитием ядерных программ Израиля, Индии и Пакистана завершились. Развитие ядерной сферы стало национальным приоритетом Турции, Саудовской Аравии, ОАЭ, Египта и Алжира. Активность в этом вопросе демонстрируют Иордания, Сирия, Кувейт, Ливия, Тунис и Марокко. Намерение развивать атомную энергетику выразили Бахрейн, Ирак, Йемен и Ливан. Даже если все они в настоящий момент и намерены развивать именно «мирный атом», появление в перспективе у Ирана ядерного оружия может спровоцировать работы над ним целого ряда стран. Ядерные арсеналы их будут невелики и примитивны, однако обеспечат им иммунитет против вмешательства извне, которым в настоящее время обладает Северная Корея и, не исключено, будет вскоре обладать Иран, а вероятность применения оружия массового уничтожения в конфликтах между ними значительно повысится. Ситуация эта противоречит интересам ядерной «пятерки», включая Россию и Китай. США, инициатива которых по «глобальному ядерному нулю» не вдохновила страны, в отношении которых она должна была действовать, находятся перед выбором: распространение ядерных технологий в мировых масштабах – в том числе в таких странах, близких ИРИ, как Венесуэла, или силовое ограничение иранской ядерной программы. При всем, что говорилось о возможности удара по Ирану во времена Буша-младшего и его «неоконов», перспективы атаки на иранские ядерные объекты «неолиберальной» администрации Обамы не меньше, чем у его предшественника. Президент США проиграл войну в Ираке и Афганистане, ввязался в военную авантюру НАТО в Ливии, провалил палестино-израильское урегулирование, демонстрирует непоследовательность в борьбе с «Аль-Каидой» и ее многочисленными последователями, не справился с проблемами экономики и экологии. Провал режима нераспространения сделает позиции США в сфере безопасности чрезвычайно уязвимыми и ограничит возможность их влияния на мировую политику до уровня позапрошлого века. Иран, успешно развивая урановую и плутониевую программы, в настоящее время накопил, по мнению экспертов, достаточно расщепляющих материалов для создания 5 ядерных зарядов. Однако его ракеты-носители нуждаются в совершенствовании, а изготовление боеголовок займет, по мнению израильтян, 1–2 года, а по данным американцев – до 4–5 лет.
Следствием всех этих расчетов и являются расхождения участников конфликта в выборе стратегии. США, добившись введения ООН против Ирана экономических санкций, призванных ослабить его экономику, затормозить ядерную программу и ослабить поддержку населением властей, работают над ужесточением санкций и активизируют вывод американских войск из Ирака и Афганистана, который должен снизить уязвимость расквартированного в регионе экспедиционного корпуса. Сдерживая Израиль, нанесение которым в ближайшем будущем удара по Ирану противоречит интересам Пентагона, Барак Обама, попытки давления которого на правительство Нетаньяху не привели к успеху, сделал ставку на широкомасштабные поставки в регион вооружений и военной техники. В сентябре 2010 г. было объявлено о поставках американского оружия странам Аравийского полуострова, в первую очередь Саудовской Аравии, на общую сумму более $ 120 млрд. 8 октября в Нью-Йорке подписано соглашение о покупке Израилем у США эскадрильи стелс-истребителей F-35 на $ 2,75 млрд, поставка которых намечена на 2015–2017 годы. Установленный США радар в Негеве дает Пентагону информацию о ситуации в иранском воздушном пространстве и позволяет избежать сюрпризов со стороны Израиля. Это же касается американского радара, устанавливаемого на территории Турции. Постановка на боевое дежурство системы противоракетной обороны на территории Болгарии и Румынии прикрывает с юго-востока Европу и позволяет проводить мониторинг ситуации в России. Рассчитывая прорабатывать планы военных действий против Ирана в течение 4–5 лет, которые, по ее убеждению, предоставило США введение экономических санкций, действующая администрация, при всей антииранской риторике, как представляется, не до конца уверена в необходимости силового сценария.
Экономические санкции, введенные в отношении Ирана ЕС и ОАЭ, присоединение к санкциям Китая и России, включая отказ Москвы от поставок в ИРИ систем противовоздушной обороны С-300, ослабили Тегеран. Переориентация КНР и Японии, основных потребителей иранских углеводородов, на других поставщиков минимизирует будущие риски для их экономик от проведения в отношении Ирана силовой акции. Подписанный президентом России Дмитрием Медведевым 22 сентября 2010 г. указ «О мерах по выполнению резолюции Совета Безопасности ООН № 1929 от 9 июня 2010 г.» законодательно обосновал снижение уровня военно-технического сотрудничества России с Ираном. Завершив, вопреки внешнеполитическому давлению, строительство АЭС в Бушере и сохранив экономические отношения с ИРИ, Россия в отношении Ирана заняла позицию позитивного нейтралитета, характерную и для китайской дипломатии.
Реализация военного сценария в отношении Ирана превращает Россию в альтернативного поставщика энергоносителей на мировой рынок, попутно торпедируя претензии Ирана на 20 % каспийского бассейна, выдвигаемые ИРИ России, Казахстану и Азербайджану. Угроза поддержки ИРИ терроризма на Северном Кавказе, озвученная рядом представителей иранского истеблишмента, невелика. Маловероятно, что Иран готов превратить нейтральную Россию в противника, тем более что сам он уязвим: как заявил командующий погранвойсками ИРИ генерал Хосейн Зульфугари, Иран контролирует только 60 % своих границ, причем наиболее проблемными являются восточные, северо-западные и западные.
Большинство ведущих стран арабского мира заинтересованы в поражении Ирана, желательно в ходе его столкновения с Израилем, одновременное ослабление которого для них является оптимальным сценарием. В войне с Израилем Тегеран может рассчитывать на ХАМАС, «Хизболлу» и ослабленную внутренними конфликтами Сирию при возможной, но не гарантированной дипломатической поддержке Турции. Ирак, Афганистан и Пакистан заинтересованы в США, а опасающиеся идеологической экспансии и политического давления Ирана постсоветские республики Центральной Азии и Закавказья – в США и Израиле.
Ожидание столкновения с Ираном для Израиля не является пассивным. Армия перевооружается и проводит тренировки. Для наблюдения за Ираном выведен на орбиту спутник Ofek-9. Ранее с космодрома Пальмахим были запущены 3 спутника – в 1988, 2007 и 2008 годах. По мнению специалистов, частота запусков израильских спутников будет расти: министр обороны Израиля Эхуд Барак добился выделения на космическую разведку $ 300 млн, а новый центр управления полетом базы Пальмахим не уступает центру NASA. В июле 2010 г. было сообщено о реорганизации службы тыла, реконструкции и строительстве бомбоубежищ. В августе того же года поступили сообщения, что военно-воздушные силы Израиля ведут в Румынии тренировочные полеты для отработки возможной атаки на Иран, по пути проводя дозаправку в воздушном пространстве Греции. В сентябре 2010 г., в преддверии будущих боев с ХАМАСом и «Хизболлой», компания Israel Aerospace Industries завершила разработку принципиально нового боевого БПЛА – винтокрыла K-80, обладающего возможностью вертикального взлета и посадки, который может нести до 60 кг оборудования и находиться в воздухе до 6 часов. 12 октября 2010 г. серия из 3 взрывов уничтожила часть баллистических ракет «Шихаб-3», пусковых установок, боеголовок и тоннелей на крупнейшей подземной ракетной базе на Ближнем Востоке и в Европе – секретной иранской базе КСИР имени имама Али у города Хорремабад, предназначенной для удара по Израилю. В том же месяце было сообщено об успешной компьютерной атаке с применением сверхсложного вируса на иранских ядерных объектах, включая АЭС в Бушере. Ряд аналитиков полагает, что признаком приближения удара по ИРИ служит завоз в Израиль из США авиационного топлива и дизельного топлива для танков на $ 2 млрд. В ноябре 2011 г. взрыв на иранском объекте военного назначения уничтожил руководство иранской ракетной программы.
Иран заинтересован в ударе на опережение. В составе ливанского «Исламского сопротивления» около 5 тысяч боевиков в регулярных подразделениях и свыше 30 тысяч резервистов, в том числе 20 тысяч – на юге. Основу их вооружения составляют около 40 тысяч ракет класса «земля—земля» и реактивных снарядов, в том числе примерно 30 тысяч на юге Ливана. Среди них несколько сот твердотопливных ракет М600 с дальностью пуска до 300 км, весом боевого заряда до 500 кг, которые могут достичь Тель-Авива, до 2000 ракет с дальностью пуска от 43 до 200 км и реактивные снаряды с дальностью стрельбы до 21 км, в основном типа «Град». В сутки с юга Ливана может быть запущено по Израилю до 800 ракет и реактивных снарядов. Позиции «Хизболлы» представляют собой сеть укрепрайонов с эшелонированной обороной. Противотанковые ракетные комплексы включают современные ракетные комплексы типа «Метис» и «Корнет-Э». Противовоздушная оборона боевиков базируется на ПЗРК «Стрела» и «Игла». Подразделения «Хизболлы» оснащены современными средствами связи, имеют на вооружении БПЛА, хорошо обучены и высокомотивированы. Основу сил ХАМАСа составляют бригады «Изеддин аль-Кассам» численностью до 40 тысяч человек, имеющие на вооружении бронебойные пули, управляемые высокоточные ракеты типа «земля – земля», а также ручные противотанковые гранатометы иранского производства. Удар по Израилю со стороны Сирии может быть нанесен тактическими ракетами «Зелзаль» дальностью пуска до 300 км или ракетными комплексами «Скад» вооруженных сил Сирии.
В случае атаки территории Ирана ракетные бригады аэрокосмических сил КСИР нанесут ракетный удар по Израилю, используя до 150 баллистических ракет средней дальности «Шехаб-3» и «Шехаб-3М», дальностью пуска до 2000 км. Командные пункты, базы военно-воздушных сил и военно-морского флота США в Афганистане, Ираке, Катаре и на Бахрейне будут обстреляны ракетными комплексами «Шехаб-1» дальностью пуска до 330 км, «Шехаб-2» дальностью пуска до 700 км, а также тактическими ракетами «Назеат» и «Зелзаль» дальностью пуска от 80 до 300 км. Планируется использование летчиков-камикадзе, массовые атаки террористов-смертников в Ираке («армия Махди») и Афганистане, теракты против американских и израильских объектов по всему миру. Оснащение ракетных бригад военно-морских сил КСИР противокорабельными ракетами дальностью пуска от 45 до 300 км позволяет им простреливать весь Персидский залив. В акватории Персидского и Оманского заливов корабли США будут атакованы около 2000 малоразмерными и до 150 быстроходными катерами с противокорабельными ракетами дальностью пуска 25–190 км, а базы военно-морского флота США – 1500 группами спецназа военно-морских сил иранской армии и КСИР. Наконец, в рамках «асимметричной войны», планируется заминировать Ормузский пролив и заблокировать его фарватер, затопив там крупные танкеры.
Возможности США по ведению военных действий против Ирана, в случае принятия соответствующего решения политическим руководством страны, состоят в нанесении по ИРИ ракетно-бомбовых ударов 3 уровней с применением крылатых ракет и бомбардировщиков В-2 «стелс». Первый сценарий ограничивает военные действия разрушением объектов, связанных с ядерной и ракетной программами и прикрывающей их системы противовоздушной обороны, включая комплексы в Натанзе, Араке, Исфахане, АЭС в Бушере и завод «Форду», отодвигая реализацию иранской ядерной программы на 10–15 лет. Второй охватывает несколько сотен объектов, включая базы КСИР, аэродромы, систему ПВО, объекты ВВС и ВМФ, центры военного, идеологического и политического управления, заморозив ядерные программы ИРИ на 20–25 лет. Третий включает в сферу атаки районы нефте– и газодобычи, несколько тысяч производственных комплексов, электростанций, портов и других объектов инфраструктуры, транспортную систему и госучреждения, ликвидировав промышленный потенциал и систему управления Ирана и похоронив его ядерную программу на 40–50 лет. Второй и третий сценарии, реализуемые на протяжении длительного времени, могут включать спецоперации по оккупации и отделению от ИРИ нефтепромыслов арабоязычного Хузестана. Последующее разблокирование 195-километрового Ормузского пролива, ширина которого в самом узком месте составляет 54 км, через который с учетом нефтепродуктов проходит до 40 % мирового экспорта нефти по морю и до 80 % всей добываемой в регионе нефти, по оценкам экспертов, займет не более 3–4 месяцев.
Информация к размышлениюЭтноконфессиональный баланс и триада власти
На протяжении десятилетий демографические закономерности, определяющие соотношение сил на БСВ, оставались неизменными: в развитых по региональным меркам странах рождаемость мусульман выше, чем у христиан, а среди мусульман у шиитов выше, чем у суннитов. Разумеется, существуют региональные особенности. Демографические показатели христиан арабского Машрика, Кипра, Ирана, Турции и даже Пакистана не совпадают с данными по Южному Судану, являющемуся типичной африканской страной. Рождаемость суннитов Ирака или Сирии не стоит сравнивать с аналогичными показателями суннитских Сомали, Судана, Южного Йемена и Афганистана. Шиитские районы Северного Йемена или Ирака разительно отличаются от Ирана с его падающей рождаемостью. От уравнения шииты-сунниты-христиане есть множество локальных отклонений. И все же эта формула вполне может считаться базовой для стран БСВ, образующих его ядро. Особенности периферии региона, характерные для Африки или Индостана, частью которых она является в такой же мере, как Ближним и Средним Востоком, отражают условность границ между геополитическими таксонами, в отсутствие непреодолимых преград в виде океанов.
Но это теория, а практика конкуренции этноконфессиональных групп на БСВ замешена на крови. Их более или менее мирное сосуществование относится к эпохам расцвета региональных империй, колониальной оккупации, умеренных монархий или авторитаризма. В начале ХХ века христиане составляли 25–30 % населения Машрика. В Ливане их было более 60 %. В Сирии – 40 %. В крупных христианских городах Палестины – от 70 до 90 % и более. Через 100 лет ситуация изменилась. Многомиллионная христианская община Турции сократилась до минимума: греки были выселены или исламизированы, армяне уничтожены или бежали. В арабском мире христиане и другие этноконфессиональные меньшинства процветали под защитой британских и французских колониальных властей или израильтян, умеренно притеснялись авторитарными правителями и перешли в глухую оборону после их свержения в Ираке и Египте или перехода под контроль собственных лидеров в Палестине при Арафате и его преемниках. В Ливане десятилетия гражданской войны и точная реализация ближневосточных демографических законов привели к тому, что число ливанских христиан за пределами этой страны больше, чем осталось в ее границах, а среди мусульман доминируют шииты. Христианство на палестинских территориях, контролируемых ПНА, – реликт, а в Газе оно практически исчезло. Аналогичная судьба после падения династии Асадов ожидает христиан Сирии. Единственными странами БСВ, где крупные общины христиан существуют в «штатном» режиме, являются Израиль, Иран и – если можно назвать общинами остатки уцелевших от геноцида и преследований – в Турции. Христианство в арабском мире и Пакистане не имеет будущего отнюдь не только из-за демографии, хотя и она играет в его судьбе свою роль.
То же самое касается евреев: сотни тысяч их в начале ХХ века жили в странах БСВ. В совокупности несколько десятков тысяч осталось в Иране, Турции, Марокко и Тунисе. Несколько сотен живут в Сирии. Все остальные эмигрировали в Израиль, Европу, Северную или Латинскую Америку. В Израиле и на палестинских территориях при этом можно отметить любопытный феномен: рождаемость в арабском секторе непрерывно падает, а у евреев стабильна. Объясняется это просто: арабы отошли от расширенной патриархальной модели воспроизводства, а евреи перешли к постиндустриальной, характерной для экономически и социально развитых обществ. Как следствие, c 1960 по 2009 год с 9 детей на женщину в фертильном возрасте (возрасте деторождения) соответствующий показатель снизился у арабов Израиля и ПНА до 3,5, а у евреев с 3 до 2,9.
Доминирующее положение, которое на протяжении десятилетий занимали в Ираке и Ливане сунниты, осталось в прошлом: демография поставила их в положение обороняющихся перед лицом местной шиитской экспансии. Численное превосходство шиитов в саудовской Восточной провинции и на Бахрейне не перешло в политическое доминирование только из-за силового подавления их выступлений, попытки которых в 2011 г. поставили перед лицом гражданской войны Манаму и угрожали Эр-Рияду. При этом демография тесно смыкается с политикой: шиитские регионы получают военную, финансовую и политическую поддержку Ирана, суннитские – арабских монархий Залива. Противостояние шиитов и суннитов БСВ приобретает характер конфликта, распространяющегося на весь регион, вовлекая не только широкие слои населения, но и военизированные группировки исламистов – от шиитских «Хизболлы» и «Армии Махди» до суннитских «Аль-Каиды», «Аш-Шабаб» и других, простое перечисление которых может занять несколько страниц.
Демографические изменения не влияли бы так на современную политическую реальность, если бы фактор веры на исламском Ближнем и Среднем Востоке не играл такой роли. Проблема региона в том, что религиозные войны, которые у евреев окончились во II, а у христиан в XVII веках, в мире ислама в начале XXI века идут полным ходом как на БСВ, так и за его пределами, в диаспоре. Оккупация или иностранный правитель, столица которого находится за пределами региона или, по крайней мере, вне конфликтных зон, для населения означают стабильность. Независимость – возможность сведения всех накопившихся за столетия счетов, особенно когда малочисленные подчиненные группы становятся большинством. Итоги не радуют.
Борьба за власть на БСВ ведется между руководством армий и спецслужб, традиционалистами и лидерами радикальных исламистских группировок. Большинство правящих элит региона относится к первой группе, причем свержение верховных лидеров, как показал пример Туниса и Египта, отнюдь не означает автоматической потери ее представителями власти: перераспределение полномочий и ресурсов чаще происходит в рамках прихода на первые роли «заднескамеечников» из офицерского корпуса и генералитета. Часто среди них на ведущие роли выдвигаются представители небольших племен или религиозных меньшинств, не играющих заметной роли в торговой и землевладельческой элите в масштабах всей страны, подобно каддафам в Ливии, тикритцам в Ираке или алавитам в Сирии.
Традиционалисты играют решающие роли в управлении «на местах». Их ряды формируют консервативные лидеры религиозных орденов, сохраняющих традиции умеренного патриархального ислама с его суфийской составляющей и местными культами, шейхи и вожди племен и племенных объединений, наследники торговых и аристократических родов. С военными диктаторами и правящими династиями они сотрудничают при сохранении имущества и привычной сферы полномочий. В то же время гражданский мир и конформизм в отношении властей легко сменяется в этой среде оппозиционными настроениями, бунтами или революционными волнениями при покушении на традиции в попытке проведения ускоренной модернизации или присвоении правящим кланом слишком большой доли национального богатства. Примером конфликта первого типа является столкновение в 1979 г. иранского шаха с «базаром» из-за «Белой революции». Второго – «арабская весна» 2011 г. в Тунисе и Египте, а также политический процесс в Турции, закрепивший власть за ПСР.
Исламистские радикалы, как правило, противостоят и силовикам, и сторонникам традиционного уклада. Укоренившееся на Западе политкорректное разделение исламистов на экстремистов и умеренных весьма условно: придя к власти, умеренные открывают дорогу радикалам, а зачастую сами переходят в их ряды. При этом инфильтрация исламистских идей в силовые ведомства, как это видно на примере Египта, Пакистана и других стран региона, происходит непрерывно даже в случае борьбы с этим явлением верховного командования. Чистки в армии и ее освобождение от сторонников политического исламизма были обычным явлением при Хосни Мубараке в Египте, Саддаме Хусейне в Ираке, Хафезе Асаде в Сирии. Однако эта борьба обычно связана с силовым противостоянием группировок типа «Братьев-мусульман» с центральными властями и немедленно прекращается после падения авторитарных режимов – после чего исламизация силовых ведомств идет ускоренным путем. Некоторые из них превращаются в этноконфессиональные военизированные группировки, как в современном Ираке, где большая часть подразделений МВД является шиитскими «эскадронами смерти», а в армии шииты доминируют во всех провинциях, кроме Курдистана. При этом вырастает роль негосударственных религиозных военизированных подразделений и племенных милиций – Ливан, Ирак, Судан, Афганистан и Пакистан дают этому пример.
Сторонники «чистого ислама», которых за пределами БСВ чаще всего называют ваххабитами: салафиты или неосалафиты на протяжении десятилетия, прошедшего после теракта «9/11», перешли от сверхзадачи построения исламского Халифата к реальным проектам, связанным с увеличением своего влияния в отдельных странах исламского мира. Борьба с шиитами и неисламскими общинами, противостояние с западными воинскими контингентами и теракты, призванные добиться вывода западных армий из мусульманских регионов БСВ, – основа их текущей практической деятельности. Привлечение к ней населения требует или контакта с традиционными лидерами, как в Афганистане, Йемене и Ливии, или их вытеснения и уничтожения, как в Ираке и Сомали. Дискуссия о допустимости и целесообразности ведения военных действий против мусульман, терпимости к местным обычаям и возможности использования их в собственных целях, если обычаи эти противоречат «чистому исламу», ведется в рядах лидеров «Зеленого интернационала» тем активнее, чем шире их деятельность захватывает регионы исламского мира, далекие от ваххабитского пуританства. Не менее широкое поле деятельности исламистов – Интернет. «Аль-Каида» стала не только своеобразным брендом, но и наладила систему распространения идеологии, напоминающую многоуровневый маркетинг, в котором ее центральные органы выступают в качестве консалтингового центра, а непосредственной деятельностью занимаются самофинансирующиеся автономные местные структуры по «франчайзингу». Эта бизнес-схема неудивительна, если учесть, какое количество среди радикальных исламистов насчитывается людей, получивших хорошее западное образование, имеющих опыт маркетинга и работы в современных корпорациях.
Несмотря на значительное число регионов, захваченных радикальными исламистами, государств, целиком находящихся под их контролем, пока нет. Даже Газа, управляемая ХАМАСом является всего лишь первой территорией, где правят «Братья-мусульмане», ответвлением которых является эта организация. Не исключено, что распределение ролей такого рода в мире суннитского политического ислама сохранится и закрепится: «умеренные радикалы» будут осуществлять руководящие функции на государственном уровне, а салафиты, контролируя отдельные районы, выполнять роль ударного отряда и козыря в переговорах с Западом. Именно такую роль они играют в Йемене и в этом качестве используются своими основными спонсорами: арабскими монархиями Залива.
Как указано выше, элементы этой схемы действуют не только в исламских странах БСВ, но и на Кипре и в Израиле. Особенно показателен пример последнего, где военная элита, традиционалисты – еврейские и арабские, а также умеренные исламисты вписаны в государственные институты и представлены в парламенте. Что касается собственно исламского мира, движение по кругу между коррумпированными военными автократиями, коррумпированными гражданскими режимами и коррумпированными – как показывает опыт не меньше, чем две первые группы, исламистскими властями, составляет основу политического цикла, повторяющегося на протяжении десятилетий. Благие идеи о демократии как основе построения гражданского общества современного модернизированного типа, копирующего западные образцы, хорошо звучат в университетских аудиториях и на международных форумах, но не имеют никакого отношения к действительности. Что означает всего лишь, что жизнь сложнее идей о том, что политический либерализм западного типа является вершиной эволюции человечества и прогресс означает копирование именно этого типа государственного устройства.