Услышав об этом, очередной начальник Генерального штаба Цейтцлер печально заметил: «Это конец. Через год русские могут быть в Берлине, вопреки всем его гениальным мыслям».
Ярче всего те самые «гениальные мысли» проявились во время блокады Ленинграда. Начало было положено в мае 1941 года на совещании в Ставке фюрера. Присутствовали: Верховный главнокомандующий Гитлер, рейхсмаршал Геринг, фельдмаршал Кейтель. Принято решение: стереть город трех революций с лица земли. Фюрер считал, что Ленинград, так же как и Москва, одним фактом своего существования будет вдохновлять, как он выразился, восточные племена на борьбу с тысячелетним рейхом. Выступая потом по радио, он таких откровений себе не позволил, хотя и намекнул: «Господь был милосерден к нашему народу и ко всему европейскому миру: если бы эти советские варвары двинули десятки тысяч своих танков до того, как мы двинули свои – вся Европа была бы потеряна, потому что этот враг состоит не столько из солдат, сколько из зверей».
5 сентября 1941 года считается первым днем блокады Ленинграда. Именно в этот день люфтваффе первый раз бомбили город на Неве. Всего за время Великой Отечественной войны немцы обрушили на него 150 тыс. тяжелых снарядов, сбросили 5 тыс. фугасных и 10 тыс. зажигательных бомб. Было разрушено и сожжено свыше 3 тыс. зданий. Немецкие генералы протестовали против безжалостного уничтожения Ленинграда, одной из культурных столиц Европы. Фельдмаршал Рундштедт, например, попытался образумить Гитлера, но только зря потерял время.
Беседа продолжалась три часа. Казалось бы – времени более чем достаточно. Но на две трети она состояла из высказываний Гитлера о послевоенном обращении со славянами, а на одну треть – из чаепития. Официальные разговоры фюрером тогда категорически запрещались. Стоит ли удивляться, что итоги беседы оставили Рундштедта в состоянии крайнего недовольства. Ему пришлось подчиниться и выполнять директиву, данную войскам Восточного фронта: «Нами создана предпосылка для окончательного мощнейшего удара, который должен сокрушить большевизм до наступления зимы. Затаив дыхание, вся Германия благословляет вас и будет с вами в грядущие трудные дни. С помощью Господа вы добьетесь победы!»
Гитлер в свойственной ему манере не пожелал слушать донесения собственных разведчиков, твердивших, что большевики будут защищать Ленинград до последней капли крови.
Очередная перепалка с руководством армии если что и принесла Германии, так это окончательную убежденность фюрера в собственной гениальности. С этого дня он во всем и всегда оказывался прав, а бездарные стратеги вермахта только мешали ему успешно наступать или тактически отступать. Фюрер не признавал мужества советских солдат в первые годы Великой Отечественной войны и презрительно оценивал маршалов Сталина даже в 1944 году. Отрезвление придет в 1945-м, но будет уже поздно.
Блокадный Ленинград
Между тем политики в Лондоне и Вашингтоне были шокированы гитлеровскими методами ведения войны. Ведь против наших союзников, вплоть до лета 1944 года, вермахт сражался относительно по-джентльменски. Заложников не расстреливали, деревни вместе с жителями не сжигали. Другое дело – Советская Россия. А что касается Ленинграда, то и Черчилль, и Рузвельт не могли понять, как можно ставить целью уничтожение целого города. По их мнению, это даже варварством нельзя было назвать. Президент США так и сказал в одном из выступлений на радио: «Можно было бы понять, если бы Гитлер вел войну ради подчинения Германии экономической мощи Советского Союза. Но его готовность уничтожить Ленинград поражает своей жестокостью. Это будет величайшим грехом в истории человечества, позором, которым навсегда покроет себя германская армия».
Гитлер в свойственной ему манере не пожелал слушать донесения собственных разведчиков, твердивших, что большевики будут защищать Ленинград до последней капли крови. Для него это был самый обычный город. «Нам покорился даже Париж, чего уж говорить о недочеловеках», – хвастливо заявлял он тогда. По свидетельству очевидцев, фюрер сумел и руководству вермахта внушить свой ни на чем не основанный оптимизм и тягу к тотальной войне. Генерал-полковник Гейнц Гудериан написал в мемуарах: «Немцы должны были сообразовывать образ своих действий с… международными договорами и с законами своей христианской веры… Война и без этих строгих приказов легла достаточно тяжелым бременем на плечи населения страны противника. Которое, так же как и население нашей страны, не было в ней повинно».
Гитлер ничего об этом слушать не хотел. К тому же до конца войны для него оставалось загадкой, как могли полуголодные люди защищать свой город до последнего вздоха. Он не верил сводкам абвера, где говорилось, что ленинградцы, даже голодая, не берут зерна из уникальной вавиловской коллекции злаков во Всесоюзном институте растениеводства. В присутствии высшего военного руководства рейха он неоднократно насмехался над братскими могилами Пискаревского кладбища и шутил, что после победы закроет туда вход. В своих многочисленных выступлениях фюрер заявлял, что город ему не сдался только потому, что там зверствует НКВД. Гитлер никак не мог понять, что война с Советским Союзом не похожа на все его предыдущие кампании. Что ни один город в СССР не сдастся вермахту без боя.
В феврале 1944 года блокада Ленинграда была снята – сказалось победоносное наступление Красной армии под Курском. Оценив проявленные ленинградцами за 900 дней осады стойкость и мужество, Гитлер на очередном совещании скорбно заметил: «Вот какое значение может иметь один человек для целой нации (он имел в виду Сталина. – А. Г.) – любой другой народ после таких сокрушительных ударов, вне всякого сомнения, оказался бы сломленным. Если с Россией этого не случилось, то своей победой русский народ обязан только железной твердости своего вождя. Это вам не слабовольная скотина Черчилль, который пьянствует полдня», – добавил фюрер, посмотрев в глаза фельдмаршалу Кейтелю.
И в который раз ошибся. Каким бы значительным ни был вклад Сталина в победу, вермахт побеждали тогда все народы Советского Союза. Что же касается величия Гитлера, о котором многие почему-то азартно рассуждают до сих пор, то в очередной раз процитирую генерал-полковника Гейнца Гудериана: «Немецкому народу следует только знать, что человек, стоявший во главе Германии, человек, которому народ так доверял, как ни один народ не доверял никогда ни одному вождю, был больным человеком».
Москва. Кремль. Май 1944 года. Заседание Ставки Верховного главнокомандования. Присутствуют: Сталин, начальник Генерального штаба Василевский, командующие фронтами Жуков и Рокоссовский. Сталин в свойственной ему манере неспешно ходит по кабинету и обозначает цель операции: необходимо уничтожить дивизии вермахта в Белоруссии и освободить Минск. Достичь успеха любой ценой.
Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский
Но такая формулировка не устраивает Рокоссовского. Он предлагает дерзкий план: обойти немцев по непроходимым болотам и ударить по ним с тыла. Присутствующие с ним не согласны. Рокоссовский отстаивает свою точку зрения, и авторитет Сталина для него в этом вопросе несущественен. Другой бы на его месте вспомнил, как издевались над ним следователи НКВД, и трижды подумал: стоит ли рисковать?
Но Константин Константинович проявляет принципиальность. Такие люди на вес золота во все века. Ценил их, разумеется, и Сталин. Он принимает план Рокоссовского. Легендарная операция «Багратион» начинается. Процитирую приказ Ставки Верховного главнокомандования войскам 1-го Белорусского фронта: «Частью сил наступать на Минск, а главными силами – на Слуцк, Барановичи, чтобы отрезать противнику пути отхода на юго-запад, и во взаимодействии с войсками 3-го Белорусского фронта как можно быстрее завершить окружение минской группировки фашистских войск».
Пройдя за два месяца с боями несколько сот километров, войска Рокоссовского нанесли поражение группе армий «Центр», освободив Белоруссию, часть Литвы и Польши. Уже через неделю после начала наступления в Белоруссии 29 июня 1944 года генерал произведен в маршалы, а спустя месяц главный герой операции «Багратион» закономерно и заслуженно станет Героем Советского Союза. Не случайно генерал-лейтенант вермахта Зигфрид Вестфаль скорбно заметил спустя год: «В течение лета немецкую армию постигло величайшее в ее истории поражение, по сравнению с которым померкла даже Сталинградская трагедия».
Но такая формулировка не устраивает Рокоссовского. Он предлагает дерзкий план: обойти немцев по непроходимым болотам и ударить по ним с тыла.
Посмотрите внимательно на линию фронта в июне 1944 года. Она напоминает расстановку сил в том страшном для нас июне 1941-го. Но теперь уже наступает Рабоче-крестьянская Красная армия. Под оккупацией остается ряд районов Украины и Молдавии, Прибалтика и почти вся Белоруссия. Линия фронта проходила восточнее Витебска, Орши, Могилева, Жлобина, а также по Полесью. Образуется так называемый «Белорусский балкон» – обращенный на восток огромный выступ. Занимает его группа армий «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала Буша.
Немецкие генералы хорошо понимают уязвимость стартовой позиции. Они предлагают Гитлеру эвакуировать днепровский плацдарм. Но фюрер, разумеется, никого слушать не собирается. Для него неприемлема сама возможность очередного отступления. И, обращаясь к нации, он ясно дает всем понять: «Считаю единственно возможным закончить войну нашей победой. Все зависит от воли Провидения. Военные условия благоприятны. Однако только при том, что высшее командование даст пример фанатической решимости. Если бы командование всегда черпало в народной жизни мужество, которое должен иметь каждый мушкетер, никаких неудач не было бы вообще».
Основные силы вермахта были сосредоточены на правобережной Украине. Гитлер в очередной раз недооценил возможности РККА. Он почему-то был убежден, что планируется удар с Западной Украины на север, к Балтийскому морю. При этом мудрейший сын германского народа взялся апеллировать к опыту Фридриха Великого. По крайней мере, так передал мысли фюрера министр пропаганды Третьего рейха Йозеф Геббельс: