Французские инженеры, работавшие до войны в России, искренне удивлялись: «Зачем вы обращаетесь к нам за содействием? Одни ваши петроградские заводы по своей мощности намного превосходят весь парижский район. Если бы вы приняли хоть какие-то меры по использованию ваших промышленных ресурсов, вы бы нас оставили далеко позади себя».
Инженерная братия (даром что была «из Европ») тоже проявляла непростительную наивность. Однако такими простецами были далеко не все…
Вот вопрос, который рано или поздно, но возникает обязательно: «А если бы выстрел Гаврилы Принципа не поставил бы точку не только на жизни австро-венгерского эрцгерцога Фердинанда, но и на мирной жизни Европы? Что — не было бы Первой мировой войны?».
Ну, конечно, она была бы всё равно… Да ещё какая! Долгая, кровавая, окопная, бешено прибыльная… Точно такая, какая и была…
Цифры из доклада начальника Главного артиллерийского управления Маниковского, предоставленные военному министру, говорят, что на казенном заводе 122-миллиметровая гаубичная шрапнель обходилась в 15 рублей за снаряд, а на част ном — в 35! Разница в ценах на 152-милллиметровый фугасный снаряд была еще большей: 42 и 70 рублей. «Наша частная промышленность, — писал Маниковский, — взвинтила цены на все предметы боевого снабжения… В общем, гг. промышленники, и наши, и в союзных странах, проявили непомерные аппетиты к наживе»…
Генерал явно не понимал, что если уж аппетит к наживе появляется, то он всегда непомерный.
Не удержусь и порекомендую читателю монографию Владимира Яковлевича Лаверычева «Военный государственно-монополистический капитализм в России». Название говорит само за себя — перед войной и во время войны Большой Капитал даже в Российской империи начинал организовываться так же, как это давно произошло на Западе — в рамках легальных, с участием государства, структур.
Вдумчивое чтение этой монографии многое может дать в понимании того, была ли случайной и мировая война, и Великая Октябрьская социалистическая революция…
Но хватит и двух цитат: «Потребление сахара было на низ ком уровне из-за политики сахарозаводчиков». А дальше Владимир Яковлевич наглядно иллюстрирует этот общий тезис отрывком из доклада (от октября 1915 года) комиссии знаменитого генерала Батюшина. Батюшин — крупный русский контрразведчик времен Первой мировой войны. Между прочим, он одно время плодотворно работал под началом ученого-геодезиста, генерала М. Бонч-Бруевича — родного брата ленинского соратника и… тоже контрразведчика.
Оба генерала не раз больно наступали на любимые (то есть из кровавого золота) мозоли петроградского гадюшника. Причем Батюшин — настолько крепко, что обирающие и обдирающие Россию правнуки тех, кто обирал и обдирал ее в начале века, не могут успокоиться до сих пор и порой, упоминая о генерале, злобно перевирают его фамилию в мельче звучащее «Батюшкин»…
Батюшин докладывал: «Во всероссийском обществе сахарозаводчиков произошла перегруппировка и во главе всего дела встали два еврея — Гепнер и Абрам Добрый. Гепнер и Добрый (упоминается в докладе и сахарозаводчик Лазарь Бродский. — С.К.) дирижируют в Союзе сахарозаводчиков, устанавливают количество производства, цены на сахар, место его хранения и определяют количество товара, подлежащего выпуску на рынок. При обысках (в банках. — С.К.) и у киевских сахарозаводчиков Израэля Бабушкина, Иоэля Гепнера и Абрама Доброго были обнаружены материалы, уличающие как этих лиц, так и других, причастных к сахар ной промышленности, в злостной спекуляции сахаром, умышленном сокращении выпуска сахара на внутренний рынок империи, сосредоточении сахара в пунктах, где в этом не встречалось необходимости, вывозе сахара за границу во время войны в ущерб снабжения таковым населения и, наконец, в преступном противодействии снабжению сахаром армии»…
Вот так: кому война — мачеха, а кому — и сплошной сахар! Недаром, видно, Шарль-Морис Талейран-Перигор любил называть это самое словом «сладенькое»…
А ведь тут речь только о сахаре и сахарозаводчиках! Были же еще и банкиры Бродские, и хлеботорговцы Дрейфусы, и угольщики Рабинович с Коганом-Бернштейном, заправлявшие в угольной секции топливного отдела Центрального военно-промышленного комитета Российской империи. И это только в одной России!
Так что бедный студент Гаврила, «служивший» террористом, мог спокойно продолжать учебу — войну бы начали и без него…
А что бы произошло, если бы русского солдата не бросили затыкать собой на Востоке дыры французской обороны на Западе, а дали возможность подтянуть силы, и уж потом, когда Германия была бы близка к Парижу и увязла в Европе, мы бы ударили мощным «кулаком» в берлинском направлении?
Тогда бы война могла закончиться действительно к листопаду, как планировал Шлиффен и обещал войскам кайзер. Но не так, как планировалось и обещалось…
И что тогда? Россия на белом коне въезжает в Берлин, а Париж, кряхтя, подсчитывает синяки? Лондон толком в войне не поучаствовал, а уж о США и вообще нет разговора. Ротшильды, соответственно, не успели бы объединить кошельки ни с родней по эту сторону Атлантики, ни с партнерами по ту сторону. Сверхприбылей нет, лишний люд «в новые земли» не «переселен», Соединенные Штаты в «большой свет» не выведены и не могут установить свой контроль над истощенной и опутанной военными долгами Европой. Торговец оружием на все четыре стороны Бэзил Захаров тоже оказался бы не у дел.
Генерал Федоров, посланный в Японию добывать оружие для русских войск, был выдающимся и образованным оружейником, но политически его образовывала сама жизнь. Долгая, более чем девяностолетняя, она учила его хорошо и научила многому. И поэтому он, так и не изощрившись в понимании политической стороны дела, служил России советской не менее честно и полезно, чем России царской.
В своих воспоминаниях о том, как он скитался от Японии до Франции «в поисках оружия для русской армии», Федоров не дает политического анализа эпохи. Это — не его «епархия». Зато он всегда точно описывает то, что видит, а иногда делится раздумьями. И как раз эта честная солдатская бесхитростность делает записки Федорова очень удобными для историка. Тут есть те надежные точки-«кочки», пробираясь по которым с одной на другую, можно избежать опасности утонуть в бездонной болотной лжи пристрастных и недобросовестных мемуаристов.
Мировую войну Федоров провел «на колесах» — из Японии на Северо-Западный фронт, оттуда в Англию и Францию, потом опять фронты и оружейные заводы. Возможность сравнивать у Владимира Григорьевича была уникальной в точном смысле этого слова. Даже генерал Гермониус, нередко сопутствовавший Федорову в зарубежных миссиях, не имел «русского» фронтового опыта. Так вот, федоровские описания уровня оснащенности русской и англо-французской армий заставляют любого русского мужчину скрежетать зубами и вспоминать «ненормативную лексику».
У них — всё! Пушки, снаряды, патроны — в изобилии. В на чале войны английское военное министерство (то, которое к войне было якобы «не готово») решило довести норму пулеметов с 2 до 4 на батальон. Но министр военного снаряжения Ллойд Джордж предложил (вроде бы, шутя): «Возьмите максимум в 4 пулемета, возведите его в квадрат, умножьте результат на два, а произведение умножьте снова на два — на счастье».
Конечно, даже после таких расчетов английские батальоны не имели по 64 пулемета. Но и от реальности эта «арифметика» не так уж отличалась, к удовольствию друга Ллойд Джорджа сэра Бэзила Захарова.
И если бы только пулемёты! Федоров пишет об автоматах Фаркара-Хилла с магазином в 50 патронов, о новейших образцах ружейных гранат, окопных перископов, осветительных пистолетов и ракет, об оружейных чехлах, о мундирах на меху и кожаных шароварах для окопов.
Нет, это же какие масштабы производства — да при какой ещё и «скорости оборота» и быстроте «изнашивания» «товара»! А соответственно — какие же прибыли! Возможные, прав да, на Европейском театре военных действий лишь при долговременном, позиционном характере войны. Именно такая война и установилась на Западном фронте. Во французские окопы на вагонетках по траншейным железным дорогам подвозили не только бочки с вином, но даже горячую воду…
Русско-германский же фронт был далеко не так стабилен — тут маневренность войны была выше. Но здесь и маневренность работала на… затягивание войны, потому что программировала переброску немецких войск с Запада на Восток и тем укрепляла неподвижность линии фронта там!
Скорая победа за счет ряда мощных наступательных операций прекрасно оснащенных союзных армий на Западе? Э-э-э, нет! Такой вариант был нужен кому угодно, только не тем, кто реально определял ситуацию с точки зрения финансовой власти. Уже после войны, в начале тридцатых годов, американец Уильям Буллит (появляющийся на этих страницах в первый, но не в последний раз) и австрийский еврей Зигмунд Фрейд написали психоаналитическое исследование биографии 28-го президента США Вудро Вильсона, чье правление пришлось на годы Первой мировой. В предисловии к русскому изданию этого труда «новые русские философы» Старовойтов и Царев сообщили, что Америка у Вильсона ассоциировалась с матерью, Англия — с отцом, Германия, которая, оказывается, являлась объектом его «амбивалентной (то есть противоречивой. — С.К.) ревности и ненависти» — с младшим братом… Увы, и от Фрейда, и от его «российских» адептов ускользнуло, а с кем ассоциировался у Вильсона КАПИТАЛ США? Будучи профаном в психоанализе, рискну все же предположить, что С ХОЗЯИНОМ. Причем хозяином одновременно и бешено богатым и феноменально самодурственным. Европа лишь перед мировой войной дошла до бриллиантового «бала камней» с участием красивых человеческих особей, а в Штатах уже в 1883 году госпожа Вандербильт устроила бал для… собачек, чьи ошейники были усыпаны бриллиантами.
На другом прославившемся обеде собравшихся развлекали сигарами, завернутыми в стодолларовые банкноты. Бедняк на эту сумму мог протянуть тогда полгода.