увлекался и марксизмом, шесть лет был членом компартии Германии и поэтому знал, что писал, когда в своем «Фашизме и психологии масс» критиковал псевдо-марксизм.
Читать книгу Райха непросто — она написана живо, но касается очень уж серьезных вещей. Однако кое-что по нашей теме привести оттуда полезно.
Итак: «Марксизм, подобно многим достижениям великих мыслителей, превратился в пустые формулы, и в руках марксистских политиков утратил свою научную и революционную действенность. Вырождаясь, научный марксизм превратился в «вульгарный марксизм». Мы в первую очередь должны освободиться от концепций вульгарного марксизма, которые лишь преграждают путь к пониманию фашизма. Вульгарный марксизм полностью отделяет экономику от социальной жизни в целом и утверждает, что «идеология» и «сознание» человека определяются исключительно и «непосредственно» его экономической жизнью. Вульгарные марксисты стараются изо всех сил не замечать структуру и динамику идеологии; они отметают ее как «психологию», которая не может быть «марксистской», и оставляют субъективный (то есть личностный, человеческий. — С.К.) фактор, так называемую «психическую жизнь» в истории, на усмотрение политической реакции и розенбергам (имеется в виду нацистский «теоретик». — С.К.), которые, как ни странно, благодаря этому тезису добиваются огромного успеха.
Забвение этого аспекта в социологии подвергалось критике самим Марксом. Чем энергичнее вульгарные марксисты отрицают психологию, тем чаще они прибегают на практике к безжизненному лицемерию. Так, например, они пытаются объяснить историческую ситуацию «психозом Гитлера», утешить массы и убедить их не терять веру в марксизм. То, что политическая реакция неизменно находит выход из трудного положения, а острый экономический кризис может привести как к варварству, так и к социальной свободе, остается для вульгарных марксистов книгой за семью печатями»...
Хорошо сказано! Конечно, спору нет: знаменитая с 1932 года карикатура-фотомонтаж Хартфильда «Миллионы за мной!», где в откинутую назад в нацистском салюте руку маленького Гитлера толстый громадный капиталист за его спиной вкладывает пачку банкнот, — это образ блестящий и точный.
Но вторая-то сторона дела состояла в том, что за Гитлером были и другие миллионы — миллионы и десятки миллионов немцев! Не только милитаристы Гинденбург, Фрич и Бломберг, аристократы фон Папен и фон Браухич, не только промышленники из «Кружка друзей рейхсфюрера СС Гиммлера»... Ветераны Первой мировой, солдаты и рядовые офицеры рейхсвера, женщины, рабочие и крестьяне, молодежь, студенчество тоже шли за Гитлером.
И шли они с глазами, горящими, как там ни крути, не психозом, а надеждой. Шли потому, что Гитлер лучше других выражал их думы. Даже лучше, чем немецкие коммунисты и Тельман, пораженные тем самым вульгарным марксизмом, о котором так хорошо писал Райх.
Понимал ли это реальный Сталин? Марксизм не вульгарный, а классический, «образца Маркса-Энгельса», хотя и признавал важность человеческого фактора и важность психологического момента в истории, все-таки не ставил его в один ряд с фактором экономическим.
Основным критерием для марксизма оставалась экономика, производственные отношения, классовая структура общества.
Гитлер же в чисто марксистские рамки если и вписывался, то только как действительно агент имущего класса, потому что сам он был неимущим.
Поэтому Сталин долгое время рассматривал итальянский фашизм и германский нацизм (у нас его неверно называли «немецким фашизмом») лишь как типичную-де, крайнюю форму реакции Капитала на усиление революционной активности Труда.
Увы, при близком рассмотрении Гитлер явно не втискивался в чисто «классовые» рамки. Он был зримо, принципиально более независим, чем традиционные парламентские политические лидеры Запада после того, как стал во главе страны.
Был ли способен реальный Сталин увидеть такую суть своего оппонента и сделать верные для нас выводы? Ну во всяком случае, он был способен это понять.
Способен потому, что в отличие от Троцкого, Бухарина, Ра-дека и всяких там Рюминых и Рютиных, был человеком из того же теста, из которого судьба лепила Маркса, Энгельса, Ленина — трех мыслителей, для которых интеллектуальная и поведенческая поза были просто немыслимы.
Они и Сталин...
Был момент, их так и изображали — коллективным портретом друг за другом.
И этот внешне казенный символ неплохо отражал действительную суть: несмотря на ошибки и заблуждения, над этой четверкой больше, чем над кем-либо другим за всю историю людей властвовали не предрассудки или низменные страсти, а точное видение истории и того общества, которое они преобразовывали мыслью или делом.
Если реальный, исторический Сталин психологически все-таки сплоховал в ситуации с Гитлером и не попытался круто развернуть ее на пользу Германии с Россией, то дело, пожалуй, не в некоторой сталинской ограниченности, а в беспримерной грандиозности задачи.
Вряд ли в те времена с ней вообще кто-либо смог бы справиться, кроме самого Сталина. Да что там справиться! Просто поставить ее было уже задачей почти нерешаемой!
Ни Гитлер, ни Сталин не были тиранами. Хотя и в разной мере, но не были они лишены и душевной широты и щедрости. Если бы было иначе, то их ближайшее повседневное окружение (охрана, секретари, технический персонал) не любило бы их. Но их любили. Не благоговели, а просто были душевно расположены в ответ на их душевную расположенность.
А государственное, политическое окружение? Ведь это были люди сами крупного ранга, люди незаурядных способностей. Однако они тоже искренне уважали: русские — Генерального секретаря партии большевиков Сталина, немцы — рейхсканцлера Германии Гитлера.
Уважали потому, что видели в них личностей, их превосходящих, или не уступающих им. Вы не найдете (то есть вообще не найдете!) мемуаров тех, кто долгим, деловым образом сотрудничал со Сталиным (и нередко немало от него претерпел), и кто не отзывался бы о нем с глубочайшим уважением, даже критикуя его.
Конечно, речь здесь не о Троцких, а о людях конкретного, практического дела — организаторах промышленности, конструкторах, военачальниках, металлургах, энергетиках.
Один из малоизвестных мемуаристов, бывший нарком электростанций Дмитрий Жимерин, в 1931 году закончил Московский энергетический институт. Крестьянский сын науку осваивал неплохо и был зачислен в аспирантуру.
Но вскоре пришлось заняться практической энергетикой, и со временем войти в тот круг, который можно назвать «большой командой Сталина» — стать «сталинским наркомом».
Первая их встреча была не из самых удачных: из-за перегрузки уральских заводов там наступил кризис электроснабжения, и Жимерина вызвали в Кремль.
— На вас жалуются, что на Урале отключаются заводы, там падает... (со стороны подсказали «частота»), да, падает частота. Что это, кстати, такое? — спросил его Сталин.
Читатель! Так может спросить лишь абсолютно естественный, лишенный позы и самомнения человек! Жимерин — почти мальчишка. Сталин — признанный вождь. И вождь, не боясь показаться мальчишке невеждой, спрашивает: а что это за зверь такой — частота...
Жимерин объяснил, и Сталин задал второй вопрос:
— Что ты предлагаешь?
Жимерин предложил решение, и Сталин тут же уловил суть.
Первое впечатление не обмануло молодого наркома. За много лет последующего общения и в личных встречах, и на заседаниях Политбюро, Сталин был так же, как и в первую встречу, внимателен и терпелив.
Возразил он Жимерину один раз — в споре по поводу сооружения Кременчугской ГЭС. Встал из-за стола, подошел и поинтересовался:
— Ты долго еще будешь спорить со мной? Это первое... И второе — почему не строишь малые ГЭС на притоках Днепра?
— Берега низменные, там станции строить нельзя, товарищ Сталин.
— А ты там был?
— Не был...
— А я там воевал. Вот поезжай, посмотри, и тогда спорь.
Гитлер, безусловно, уступал Сталину в умении вникнуть в суть конкретной технической проблемы. Правда, здесь со Сталиным не мог тягаться вообще никто из государственных руководителей того времени в любой стране мира.
Однако и в этом отношении Гитлер, не имея никакого технического образования, был отнюдь не профаном. Далее я приведу интересное на сей счет свидетельство генерала-танкиста Меллентина.
Что касается остального, то интеллекта фюрера вполне хватало для обеспечения делового уважения своего высшего окружения. Кое-кто потом утверждал в мемуарах обратное — как, например, Гальдер и другие генералы. Но это было потом, когда рейх лежал в развалинах, и Гитлера обвиняли и принижали для того, чтобы обелить себя.
У Гальдера такой послевоенный подход проявился вполне определенно, но многого ли он стоит? В предвоенном служебном дневнике никакого подспудного недовольства Гитлером Гальдер не обнаруживает. И пусть нас не смущают, читатель, слова «служебный дневник». Гальдер вел его, стенографируя сведения по старой, нестандартной системе скорописи, так что это был, фактически, почти шифр. Если бы Гальдер был нелоялен, это прорвалось бы у него невольно. То есть «послевоенному» Гальдеру можно верить с большой оглядкой.
С оглядкой тем более, что даже при катастрофическом для Германии исходе реальной Второй мировой войны далеко не у всех бывших соратников фюрера поднялась рука давать ему очерняющие характеристики. И уж тут-то любому положительному свидетельству можно доверять вполне, ибо лестью ничего не объяснишь.
Вот что сказал о фюрере 17 июня 1945 года бывший начальник штаба оперативного управления войсками при ставке Верховного командования немецких вооруженных сил генерал-полковник Альфред Йодль, когда его допрашивали советские чекисты: «Личость Гитлера сможет охарактеризовать только история. Безусловно, он гений, необычайный человек, врожденно приспособленный к труду, вечный труженик, удивлял всех своей памятью, которая была феноменальной. Исключительно много читал и был компетентен во всех областях. В личной жизни жил так, как проповедовал — скромно и просто. Как вождь и военный руководитель исключительно быстро принимал решения. Однако где много света, там много и тени...»